В тоне и словах корреспондента сквозило явное осуждение. Как это так, награды царской армии, и вдруг — на груди советского писателя? Что-то тут не так.
Павленко во все время рассказа ходил по комнате, потом остановился перед корреспондентом и строго сказал:
— Пересядьте немедленно. Вы простудитесь. — А потом добавил: — Солдатский Георгий — святое дело.
— Слушай ты, ортодокс, — подступил я к корреспонденту, — ты знаешь, что этот знак военного ордена давали иногда после боя по нескольку штук на роту, а сами георгиевские кавалеры — ветераны, «нижние чины» — присуждали их тому или другому солдату? Тут уж ошибок не бывало, получали истинные храбрецы.
— Я этого не знал. Но что меняется? Ведь большевики в той войне выступали пораженцами.
— Пораженцами, но но трусами, — я разозлился. — Как бы они вели большевистскую агитацию в войсках, если бы не имели боевой репутации? А вот другое: Буденный, Чапаев и сколько еще людей, ставших солдатами революции, были награждены в свое время Георгиями.
— Но в гражданскую войну их все-таки не носили, — стойко держался корреспондент.
То было правдой, и я замялся с ответом. И тогда Павленко пришел на помощь.
— Не носили, конечно. Старое и новое было рядом, лицом к лицу. Борьба диктовала свои законы. Отбор явлений — «красное» и «белое» — шел по крупному счету. Признавать солдатский Георгий или нет — кто тогда думал об этом! Старое отвергалось целиком. Своих узнавали но по Георгию, конечно, а по красным бантам на груди или красным ленточкам поперек серой папахи. Но давайте продолжим вашу мысль. Отказываться от подвига, от героизма, за который солдату давали Георгия, — означало бы сдаться противнику.
— Но ведь все-таки большевики-то были пораженцами, — не сдавался корреспондент.
Однако помощь была оказана вовремя, и я снова воспрянул к полемике:
— Да ведь в том лозунге речь шла о поражении монархии, буржуазии, но не крестьян и рабочих, одетых в серые шинели. Лозунг не был изолированным. Ты ведь знаешь, какая стояла задача: превратить войну империалистическую в гражданскую. Момент Брестского мира был выбран гениально, он не был возможен ни позже, ни раньше. Чего же ты напускаешь туману? Не карателям же Георгии давались, а на фронте...
— Ну как, сдаетесь? — спросил Павленко.
— Подумаю, — ответил корреспондент и зловеще добавил: — Спросим у Лысова.
Он имел в виду секретаря нашей парторганизации, батальонного комиссара Володю Лысова — человека добрейшей души, но смерть как не любившего «отсебятины» в разговорах на общественно-политические темы.
2
Вскоре жизнь разрешила этот спор. Лучшие традиции русской армии пошли на вооружение нашей военной силы. Солдатские Георгии признали и советская литература, и искусство. Сначала, кажется, в пьесе К. Симонова «Русские люди» и в кинофильме И. Пырьева и И. Прута «Секретарь райкома», а потом и в других произведениях послышались слова уважения к этой старинной награде. Народ ставил ее всегда высоко.
Вот красноречивый диалог из пьесы Симонова. Разговаривают капитан Сафонов с преподавателем техникума Васиным. Сафонов молод, тверд, решителен, командир Красной Армии. Васин стар, тверд, решителен, бывший царский офицер.
В а с и н. Здравия желаю.
С а ф о н о в. Вы в техникуме военное дело преподаете?
В а с и н. Преподавал. Сейчас, как вам известно, у нас отряд.
С а ф о н о в. Известно. Сколько потеряли студентов своих?
В а с и н. Шесть.
С а ф о н о в. Вы, я слышал, в русско-японской участвовали?
В а с и н. Так точно.
С а ф о н о в. И в германской?
В а с и н. Так точно.
С а ф о н о в. А в гражданской?
В а с и н. В запасных полках, по причине инвалидности.
С а ф о н о в. А в германскую войну, я слышал, вы награды имели?
В а с и н. Так точно. Георгия и Владимира с мечами и бантом.
С а ф о н о в. А чем доказать можете?
В а с и н. В данное время не могу, так как с собою не ношу, а доказать могу тем, что храню.
С а ф о н о в. Храните?
В а с и н. Так точно, храню.
С а ф о н о в. Георгия — это ведь за храбрость давали?
В а с и н. Так точно.
Сафонов командует гарнизоном заречных кварталов небольшого городка, оказавшегося во вражеском окружении. Он потерял в бою начальника штаба и берет Васина на его место. Биография Васина почти точно списана автором с биографии его собственного отчима. Я знал этого достойного человека, он принадлежал к прогрессивному, весьма узкому кругу старого офицерства и стал красным командиром, верным Советской власти.
Строки скупого диалога говорят о многом.
Отечественная война пробудила огромный интерес к военному прошлому России. Оказалось, что события минувшего еще недалеки от нас. Оказалось, что в армии и в партизанских отрядах действует немало людей, чья храбрость в первую мировую войну была отмечена солдатским Георгием или боевой офицерской наградой. И были они опытными, умелыми воинами.
Мало кто в те времена склонен был забывать разницу между войной империалистической и Отечественной. Прекрасно воспитанное молодое поколение советских людей, чуткое к социальным акцентам, с удивлением, а подчас и с недоумением поглядывало на старые регалии. Но поскольку верность новому строю, доказанная их обладателями в новых боях за Родину, не вызывала сомнений, то и знаки старых наград были вскоре приняты с вниманием и уважением.
Интерес молодого капитана к военной истории отечества и сдержанное самоуважение ветерана старой войны и отражены в строчках скупого диалога пьесы «Русские люди».
Собственно, и в нашем споре с корреспондентом из Ленинграда я просто искал аргументы той точке зрения, что сложилась у нас под влиянием изучения исторических материалов об истоках воинской доблести.
Война резко, неумолимо подчеркнула разницу между дореволюционной Россией и Советским Союзом. Война же более отчетливо, чем раньше, сказала и о преемственности тех свойств русского человека, что принадлежат его природе и, перешагнув исторические рубежи, развиваются и молодеют.
В царской России решительно все, в том числе и практика награждения орденами и знаками отличия, было подчинено интересам правящих классов. Военная система стремилась выработать из Георгиевских кавалеров верных и слепых защитников престола. Только далеко не всегда это удавалось.
Трудно было на глазах у солдатского строя вешать Георгия на грудь малодушному или доносчику, хотя бы он и слыл ретивым служакой-строевиком. Что же касается офицеров, то среди них было немало храбрых, отважных людей. И то правда, что родовитые дворяне, нередко причисленные к штабам, откуда открывалась широкая дорога карьеры, получали боевые награды весьма щедро и не всегда по заслугам.
Любопытное подтверждение этому последнему обстоятельству мы находим в «Карманном словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка, издаваемом Н. Кирилловым». Эта книжица вышла в свет в 1845 году. А кто такой Кириллов? Он был штабс-капитаном артиллерийских войск, преподавателем Павловского кадетского корпуса. Но словарь-то не специально военный. Что подвигнуло штабс-капитана стать издателем и принять на себя все тяготы сношения с цензурой?
А дело, оказывается, в том, что фактическим составителем этого словаря был не кто иной, как Михаил Васильевич Петрашевский, организатор знаменитого кружка молодежи, где вольно обсуждались политические проблемы времени. Я познакомился с этой книгой в библиотеке Николая Павловича Смирнова-Сокольского (о ней и о ее хозяине будет сказано несколько слов дальше).
Объяснения в этом словаре служили критике самодержавного строя. В заметке, посвященной слову «орден», было, между прочим, сказано, что «при нынешнем развитии общества ордена потеряли прежнюю силу и значительность, чему наиболее содействовала неумеренность в раздаче их». Не в бровь, а в глаз офицерской аристократии, царским угодникам, паркетным шаркунам, хватавшим ордена всюду, где только можно было их получить без риска для жизни.