Он рывком поднялся на колени и привалился спиной к стене. Закрыл глаза и подождал, пока комната не перестанет крутиться, затем потер затылок. На нем была шишка величиной с яблоко. Он поднял левое запястье и, прищурясь, посмотрел на светящийся циферблат своих часов: 5.37. Когда же это произошло? Через несколько минут после пяти – самое позднее в 5.10. Если только их не ждал вертолет на Штефанплац, можно считать, что они все еще в Австрии.

Он похлопал по правому карману своей спортивной куртки и обнаружил, что его мобильник все еще там. Он вытащил телефон и набрал номер.

– Круц.

– Они забрали его. – Усилие, которого ему стоило произнести эти слова, вызвало острую головную боль. – Они забрали Старика.

– Как это случилось?

– Они явились в дом в одежде офицеров Государственной полиции. Сказали, что берут его под опеку по вашим указаниям. Банкиры Старика…

– По моим указаниям?! – воскликнул Круц. – Да о чем ты говоришь?

Хальдер начал было говорить ему про телефонный звонок, но Круц оборвал его:

– Когда это случилось?

– Самое большее полчаса назад, а может, немного меньше.

– Сколько было машин?

– Лимузин «мерседес» и «ауди», выглядевшая так, будто это непомеченная машина Госполиции. Я полагаю, что Старик – в «ауди».

– Ты запомнил регистрационные номера?

– Я могу проверить по видеокамере.

– Так сделай это. А сколько человек в команде захвата?

– Четверо, насколько я могу судить. Адвокат, именовавший себя Оскаром Ланге, двое агентов, выступавших в роли госполицейских, и шофер «мерседеса».

– Все мужчины?

– Да.

– Сообщи мне регистрационные номера.

Манфред Круц с грохотом опустил трубку на рычаг и стал думать, что делать. Само собой разумеется, следовало подать сигнал тревоги, предупредить все полицейские отряды в стране, что Старик захвачен израильскими агентами, перекрыть границу и закрыть аэропорт. Это очевидно, но очень опасно. Подобные действия вызовут множество неприятных вопросов: почему выкрали герра Фогеля? Кто он на самом деле?

Израильтяне знали ответы на эти вопросы, и даже если Круц сумеет их задержать, разоблачения хлынут потоком. Кандидатура Петера Метцлера пойдет под откос, как и карьера Круца. Даже в Австрии подобные дела живут своей жизнью, и Круц видел их достаточно, чтобы знать, что расследование не завершится Фогелем.

Израильтяне понимали, что у него будут связаны руки, и они хорошо выбрали момент. Круцу надо было придумать какой-то обходной путь для вмешательства, какой-то способ помешать израильтянам. Он взял телефонную трубку и набрал номер.

– Это Круц. Американцы сообщили нам, что, как им известно, команда «Аль-Кайеды», возможно, будет сегодня вечером пересекать страну на автомобиле. Они подозревают, что члены «Аль-Кайеды» могут ехать с сочувствующими им европейцами, чтобы лучше слиться с окружающими. В данный момент я включаю сигнал тревоги в связи с появлением террористов. Увеличьте охрану границ, аэропортов и железнодорожных вокзалов до категории два.

Круц опустил на рычаг трубку и посмотрел в окно. Он бросил Старику спасательную веревку. И подумал: будет ли тот в состоянии схватить ее. Круц понимал, что если он преуспеет, то вскоре перед ним возникнут новые проблемы – как быть с израильской группой захвата. Он сунул руку в нагрудный карман пиджака и вынул кусочек бумаги. Развернул его и с минуту смотрел на номер, написанный паучьим почерком Старика.

«Если я наберу этот номер, кто мне ответит?»

«Насилие».

Манфред Круц потянулся к телефону.

Часовщик со времени своего возвращения в Вену почти не выходил из своего надежного убежища, каким была его маленькая лавка в квартале Штефансдом. Недавно проделанные поездки принесли ему большой набор предметов, требовавших его внимания, в том числе часы в стиле Венского бидермейера, созданные знаменитым венским часовщиком Игнацием Маренцеллером в 1840 году. Шестидесятипятидюймовый футляр красного дерева был в идеальном состоянии, а вот посеребренный циферблат потребовал многих часов реставрации. Собранный вручную бидермейеровский механизм, рассчитанный на 75 дней, лежал разобранный на рабочем столе Часовщика.

Зазвонил телефон. Он приглушил свой переносной плейер, и «Бранденбургский концерт номер 4» Баха заглох до шепота. Выбор Баха был весьма прозаичен, но дело в том, что Часовщик считал педантизм Баха идеальным аккомпанементом для работы по разбору и восстановлению антикварных часов. Он левой рукой взялся за трубку. Вдоль всей руки пробежала волна боли – напоминание о пережитом в Риме и Аргентине. Он поднес трубку к правому уху и зажал ее плечом.

– Да, – безразличным тоном произнес он. Руки его уже снова работали.

– Ваш номер дал мне наш общий друг.

– Понятно, – произнес Часовщик, ничем не выдавая себя. – Чем могу быть вам полезен?

– Помощь нужна не мне. Она нужна нашему другу.

Часовщик положил инструмент.

– Нашему другу? – переспросил он.

– Да, человеку со Штёббергассе. Я полагаю, вы знаете того, о ком я говорю?

Конечно, Часовщик его знал. Значит, Старик обманул его и дважды поставил в компрометирующую ситуацию. А теперь совершил еще и смертельное оперативное преступление, дав его имя незнакомцу. Он явно попал в беду. Часовщик подозревал, что с этим как-то связаны израильтяне. И решил, что теперь настало очень удобное время, чтобы разорвать отношения со Стариком.

– Извините, – сказал он, – но, видимо, меня с кем-то спутали.

Человек на том конце провода попытался возразить. Но Часовщик повесил трубку и увеличил громкость на своем плейере, так что звуки Баха заполнили мастерскую.

В мюнхенской конспиративной квартире Картер положил телефонную трубку и посмотрел на Шамрона, продолжавшего стоять у карты, представляя себе, как Радек едет на север, к чешской границе.

– Это звонили из нашей венской резидентуры. Они следят за австрийскими коммуникациями. Похоже, Манфред Круц поднял состояние безопасности до категории два.

– До категории два? Что это значит?

– Это значит, что вам придется пережить некоторые неприятности на границе.

Поворот находился в лощине у края замерзшего ручья. Там стояли две машины – «опель» и фургон «фольксваген». За рулем «фольксвагена» сидела Кьяра, приглушив фары, с молчащим мотором. И чувствовала уютную тяжесть лежавшей на ее коленях «беретты». Никаких признаков жизни вокруг – ни света в селениях, ни грохота транспорта на шоссе. Лишь стук ледышек по крыше фургона да свист ветра в высоких елях.

Кьяра обернулась через плечо и посмотрела в глубь «фольксвагена». Он был готов для принятия Радека. Находившаяся сзади складная кровать была разложена. Под кроватью было специально созданное помещение, куда его спрячут при пересечении границы. Ему будет там удобно – куда удобнее, чем он того заслуживает.

Она снова повернулась и посмотрела сквозь ветровое стекло. Видеть особенно было нечего – узкая дорога поднималась во мгле к вершине холма в паре сотен метров впереди. И вдруг возник свет – яркий белый свет, заливший горизонт и превративший деревья в черные минареты. Несколько секунд можно было даже видеть сыпавшиеся с неба льдинки, крутившиеся словно облако насекомых на ветру. Затем появились фары. Машина переехала через холм, и фары ее светили теперь прямо в Кьяру, отбрасывая тени от деревьев в одну сторону, потом в другую. Машина ехала очень быстро, разбрасывая снег. Кьяра обхватила рукой «беретту» и просунула указательный палец под спусковую скобу.

Машина, заскользив, остановилась возле фургона. Кьяра посмотрела на заднее сиденье. Одед сидел за шофером, Залман – за пассажиром, а между ними, застыв точно комиссар, дожидающийся кровавой расправы, сидел убийца. Кьяра перелезла в заднюю часть фургона и в последний раз все проверила.

– Снимайте пальто, – скомандовал Одед.