– Вы не собираетесь встречаться с ним, мистер Аргов? При данных обстоятельствах это была бы невероятно глупая затея.

– Я просто хочу знать, где он живет.

– У него дом в Пятом округе на Штёббергассе и другой дом в Венских лесах. Судя по архивным данным о недвижимости, он владеет также несколькими сотнями акров и коттеджем в Верхней Австрии.

Бросив взгляд через плечо, Габриель спросил Ренате Хофманн, не может ли он получить копии всех документов, какие она собрала. Она опустила глаза, словно ожидала этой просьбы.

– Скажите мне вот что, мистер Аргов. За все годы, что я работала с Эли, он ни разу не упоминал, что у «Рекламаций за период войны и справок» есть отделение в Иерусалиме.

– Оно недавно открылось.

– Как своевременно. – В ее голосе звучал неподдельный сарказм. – Эти документы находятся у меня на незаконном основании. Если я дам их представителю иностранного правительства, то окажусь в еще более сложном положении. Если я дам их вам, я ведь дам их представителю иностранного правительства?

Ренате Хофманн, решил Габриель, очень умная и знающая мнение улицы женщина.

– Вы дадите их другу, мисс Хофманн, – другу, который абсолютно ничего не сделает, чтобы скомпрометировать вас.

– А вы знаете, что будет, если государственная полиция арестует вас, когда при вас будут секретные документы государственного архива? Вы проведете долгое время за решеткой. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – И я тоже, если они обнаружат, откуда у вас эти документы.

– Я не предполагаю быть арестованным государственной полицией.

– Никто не предполагает, но это Австрия, мистер Аргов. Наша полиция не играет по тем правилам, что существуют в других европейских странах. Если им не понравилось то, как вы выглядели в аэропорту, они наверняка вас обыщут. И уж обыщут по-настоящему.

Она сунула руку в сумку, достала оттуда конверт из бурой бумаги и протянула Габриелю. Документы тут же исчезли под его курткой.

– Я не верю, что вы – Гидеон Аргов из Иерусалима. Поэтому я дала вам документы. Ничего больше в данных условиях я с ними сделать не могу. Но обещайте мне, что будете действовать осторожно. Я не хочу, чтобы мое Объединение и его сотрудников постигла та же участь, что и «Рекламации за период войны и справки». – Она остановилась и повернулась к нему лицом. – И еще одно, мистер Аргов. Пожалуйста, больше мне не звоните.

Она свернула на другую дорожку и пошла прочь. Габриель проводил ее взглядом. «Очень умная, – подумал он, – и чертовски мужественная».

Фургон наблюдения стоял на краю Аугартена, на Васнергассе. Фотограф сидел в задней его части, за поляроидным стеклом. Он сделал последний снимок, когда объекты наблюдения расставались, затем перевел снимки на компьютер и просмотрел их. Тот снимок, где конверт перешел из рук в руки, получился отчетливо, хорошо освещенный – красота, а не снимок.

Вена

Часом позже этот снимок был доставлен в безликое здание в стиле необарокко на Рингштрассе, в кабинет человека по имени Манфред Круц. В буром конверте без надписи он был вручен Круцу его хорошенькой секретаршей. Когда она вошла в комнату, он оторвался от просмотра папки и следил за каждым движением девушки своими бархатными карими глазами. Круц был по обыкновению в темном костюме и белой рубашке. Его бесстрастное лицо с острыми скулами в сочетании с обычно темным костюмом было похоже на лицо мертвеца, что нервировало подчиненных. Очень темные волосы, оливкового цвета кожа и кофейного цвета глаза – все это дало основание слухам, что в его роду был цыган, а то, может быть, даже и еврей. Подобную клевету распространял легион его врагов, и Круц не находил это забавным. Он не пользовался популярностью у рядовых сослуживцев, но ему это было безразлично. У Круца были хорошие связи: он завтракал с министром раз в неделю, а кроме того, у него были друзья среди состоятельной и политической элиты. Станьте врагом Круца – и вы отправитесь в глухомань Каринтии выписывать квитанции за неправильную парковку.

В здании на Рингштрассе помещался штаб Федерального бюро по защите конституции и борьбе с терроризмом, как официально громоздко называлась недавно реорганизованная Австрийская государственная служба безопасности. Манфред Круц был в ней вторым человеком и главой всех операций. В минуты самолюбования, в чем Круц охотно готов был повиниться, он считал себя защитником всего истинно австрийского. В его обязанности входило не допускать, чтобы в тихую Österreich просачивались проблемы остального мира. Он имел право ставить «жучки» в домах и телефонах, вскрывать почту и вести наблюдение за людьми. Иностранцы, приезжающие в Австрию, чтобы набедокурить, могли ожидать визита от одного из людей Круца. Как и коренные австрийцы, занимающиеся политической деятельностью, выходящей за рамки предписанного правилами. В стране мало что происходило, чего бы он не знал, включая недавнее появление в Вене израильтянина, утверждавшего, что он является коллегой Эли Лавона из «Рекламаций за период войны и справок».

Врожденное чувство недоверия распространялось у Круца даже на собственную секретаршу. Он выждал, пока она выйдет из его кабинета, и лишь тогда вскрыл конверт и вытряхнул из него снимок. Он упал изображением вниз. Круц перевернул его, поставил под яркий белый свет своей галогеновой лампы и внимательно рассмотрел. Ренате Хофманн не интересовала Круца. Она находилась под постоянным наблюдением Федерального бюро, и Круц потратил немало времени, изучая фотографии проводивших наблюдение и прослушивая записи происходившего в Объединении за лучшую Австрию. Нет, Круца больше интересовал шагавший рядом с ней человек, который называл себя Гидеоном Арговым.

Минуту спустя он встал и покрутил тумблер на сейфе в стене позади своего кресла. Там, среди папок и стопки надушенных любовных писем от работавшей у него девицы, лежала видеозапись допроса. Круц посмотрел на дату, значившуюся на наклейке – «январь 1991 года», вставил пленку в плейер и нажал на кнопку «Пуск».

Изображение несколько раз дернулось, прежде чем все встало на место. Камера была установлена высоко в углу комнаты, где шел допрос, поэтому оно было скошенным. Запись была зернистая, выполненная техникой предыдущего поколения. По комнате с угрожающей медлительностью расхаживал более молодой Круц. За столом, где шел допрос, сидел израильтянин с черными, обожженными руками и глазами, в которых застыла смерть. Круц был уверен, что это тот же человек, который теперь именует себя Гидеоном Арговым. Вопреки правилам первый вопрос задал не Круц, а израильтянин. Сейчас, как и тогда, Круца поразил его безупречный немецкий с несомненным берлинским акцентом.