– Я почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, – сказал Клайн. – Я бросил деньги на столик и выскочил на улицу. Взглянул в окно и увидел, что чудовище по имени герр Фогель читает газету. Такое было впечатление, будто мы вовсе и не встречались.
Габриель удержался и не спросил, почему Клайн мог быть так уверен, что мужчина из кафе «Централь» был тем человеком, которого он видел в Аушвице шестьдесят лет назад. Но прав или не прав Клайн, было не столь уж важно по сравнению с тем, что произошло потом. Габриель не собирался сидеть и ждать дальнейшего разворота событий – во всяком случае, не в три часа ночи, поэтому он взял бразды правления в свои руки.
– И поняв это, что же вы предприняли, герр Клайн?
– Как вы могли предположить, я стал регулярным посетителем кафе «Централь». Вскоре и ко мне стали обращаться по имени. Вскоре и у меня появился мой обычный столик, как раз рядом с досточтимым герром Фогелем. Мы начали желать друг другу доброго дня. Иногда, прочитав газеты, мы обменивались соображениями о политике или международных событиях. Несмотря на возраст, ум у него был острый. Он сообщил мне, что занимается бизнесом, какими-то там инвестициями.
– И когда вы все это узнали, попив рядом с ним кофе, вы пошли к Эли Лавону в «Рекламации за период войны и справки»?
Клайн медленно кивнул.
– Он выслушал меня и пообещал вникнуть. А пока попросил меня не ходить больше пить кофе в кафе «Централь». Я был против. Я боялся, что Фогель опять ускользнет. Но поступил так, как просил ваш приятель.
– А что дальше?
– Прошло две-три недели. Наконец мне позвонили. Это была одна из девушек, работавших в конторе, – американка по имени Сара. Она сообщила, что у Эли Лавона есть для меня новости. И попросила прийти в контору на другое утро в десять часов. Я сказал, что приду, и повесил трубку.
– Когда это было?
– В день взрыва.
– Вы что-либо рассказали об этом полиции?
Клайн отрицательно покачал головой.
– Мистер Аргов, я не слишком люблю австрийцев в форме. А кроме того, я хорошо знаю, насколько плохо моя страна занимается преследованием военных преступников. Поэтому я молчал. Я пошел в венскую Общую больницу и стал наблюдать за израильскими официальными лицами, приходившими туда. Когда приехал посол, я попытался подойти к нему, но охрана оттолкнула меня. Итак, я ждал, пока появится человек, к которому можно обратиться. Вы показались мне таким человеком. Вы такой человек, мистер Аргов?
Многоквартирный дом через улицу бы почти точно таким, как и тот, в котором жил Макс Клайн. На втором этаже у темного окна стоял мужчина с камерой. Он нацелил телефотолинзы на мужчину, вышедшего из прохода у дома Клайна и свернувшего на улицу. Человек с фотоаппаратом сделал несколько снимков, затем опустил камеру и сел к магнитофону. В темноте он не сразу отыскал кнопку включения.
«Итак, я ждал, пока появится человек, к которому можно обратиться. Вы показались мне таким человеком. Вы такой человек, мистер Аргов?»
«Да, герр Клайн. Я нужный вам человек. Не волнуйтесь, я вам помогу».
«Ничего этого не случилось бы, если бы не я. Те девушки погибли из-за меня. Эли Лавон лежит сейчас в больнице из-за меня».
«Это не так. Ничего дурного вы не сделали. Но принимая во внимание то, что произошло, я беспокоюсь за вашу безопасность».
«Я тоже».
«Кто-нибудь следовал за вами?»
«Насколько я могу судить, – нет, но я не уверен, что знал бы, если бы это было так».
«Вы получали какие-нибудь угрозы по телефону?» «Нет».
«Кто-нибудь вступал с вами в контакт после взрыва?»
«Только один человек – женщина по имени Ренате Хофманн».
Стоп. Перекрутить. Включить.
«Только один человек – женщина по имени Ренате Хофманн».
«Вы ее знаете?»
«Нет, я никогда о ней не слышал».
«Вы разговаривали с ней?»
«Нет, она оставила сообщение на моем автоответчике».
«Чего она хотела?»
«Поговорить».
«Она оставила свой номер?»
«Да, я записал его. Подождите минутку. Да, вот он. Ренате Хофманн – пять-три-три-один-девять-ноль-семь».
Стоп. Перекрутить. Включить.
«Ренате Хофманн – пять-три-три-один-девять-ноль-семь».
Стоп.
6
Вена
Объединение за лучшую Австрию по всем признакам выглядело благородной, но в конечном счете бесполезной организацией. Помещалось оно во Втором округе на втором этаже старой развалюхи-склада с закопченными окнами, выходящими на железнодорожное депо. Сотрудники сидели в открытом общем помещении, которое невозможно было толком обогреть. Приехав туда на следующее утро, Габриель увидел, что большинство сотрудников сидят в толстых свитерах и шерстяных шапочках.
Ренате Хофманн была юридическим директором Объединения. Габриель позвонил ей рано утром, представившись как Гидеон Аргов из Иерусалима, и рассказал о своей встрече накануне вечером с Максом Клайном. Ренате Хофманн поспешно согласилась с ним встретиться и тут же прервала связь, словно опасалась обсуждать этот вопрос по телефону.
У нее был крохотный кабинетик. Когда Габриеля провели к ней, Ренате говорила по телефону. Кончиком изгрызенной ручки она указала ему на пустой стул. Через минуту она закончила разговор и встала, чтобы поздороваться. Ренате была высокая и одета лучше остальных: черный свитер и черная юбка, черные чулки и черные туфли без каблуков. У нее были соломенные волосы, не доходившие до квадратных атлетических плеч. Расчесанные набок, они естественно падали на лицо, и она левой рукой придерживала свисавшую прядь, а правой обменялась крепким рукопожатием с Габриелем. Пальцы у нее были без колец, на приятном лице не было макияжа, и пахло от нее лишь табаком. Габриель прикинул, что ей, должно быть, нет еще и тридцати пяти.
Они снова сели, и она задала ряд по-адвокатски коротких вопросов. Как давно вы знаете Эли Лавона? Как вы нашли Макса Клайна? Насколько подробно он вам все рассказал? Когда вы приехали в Вену? С кем вы встречались? Обсуждали ли вы этот вопрос с австрийскими властями? А с чиновниками израильского посольства? Габриель чувствовал себя кем-то вроде подсудимого на суде, однако отвечал он как можно вежливее и точнее.
Ренате Хофманн, закончив свой допрос, с минуту скептически смотрела на него. Затем она вдруг поднялась и стала надевать длинное серое пальто с чересчур квадратными плечами.
– Куда мы направляемся?
– Пошли пройдемся.
Габриель бросил взгляд в закопченные окна и увидел, что идет мелкий снег. Ренате Хофманн сунула несколько папок в кожаную сумку и перебросила ее через плечо.
– Поверьте, – сказала она, чувствуя его сомнения, – лучше будет, если мы прогуляемся.
Ренате Хофманн на обледенелых дорожках «Аугартена» рассказала Габриелю, как она стала самым ценным помощником Эли Лавона в Вене. Окончив Венский университет с лучшими отметками своего курса, она стала работать в конторе государственного прокурора Австрии, где с отличием прослужила семь лет. Затем пять лет назад она ушла оттуда, сказав друзьям и коллегам, что хочет быть свободной и заниматься частной практикой. На самом же деле Ренате Хофманн решила, что не может больше работать на правительство, которое меньше заботится о правосудии, чем о защите интересов государства и его наиболее влиятельных граждан.
Побудило ее к этому дело Веллера. Веллер был детективом государственной полиции, любившим с помощью пыток выбивать признания из заключенных и вершить суд самолично, когда настоящий суд не устраивал его. Ренате Хофманн пыталась выставить против него обвинение, когда умер находившийся на его попечении беженец-нигериец. Нигериец был обнаружен связанным, с кляпом во рту, и на нем были следы неоднократных ударов, – умер он от удушья. Начальство встало на сторону Веллера, и дело было прекращено.
Устав бороться с истеблишментом изнутри, Ренате Хофманн пришла к выводу, что борьбу лучше вести снаружи. Она открыла небольшую юридическую контору, чтобы иметь возможность оплачивать счета, но большую часть времени и своей энергии посвящала Объединению за лучшую Австрию, группе реформаторов, решивших пробудить страну и вытащить ее из коллективной амнезии касательно ее нацистского прошлого. Одновременно она втихую установила союз с Эли Лавоном и его «Рекламациями за период войны и справками». У Ренате Хофманн до сих пор сохранились друзья среди чиновничества, готовые оказывать ей услуги. Эти друзья давали ей доступ к важной государственной статистике и архивам, закрытым для Лавона.
