Габриель кивнул. Женщина записала номер и перешла к стеллажу с картонными ящиками. Она провела указательным пальцем по ярлыкам и остановилась, дойдя до того, который искала, затем попросила Габриеля снять ящики, стоявшие на нем. Она подняла крышку, и от содержимого ящика поднялся запах пыли и гниющей бумаги. Вырезки хранились в ломких пожелтевших папках. Некролог по Отто Кребсу был разорван. Секретарша поправила беду с помощью прозрачного скотча и показала страницу Габриелю.

– Это тот, кого вы ищете?

– Не знаю, – откровенно ответил он.

Она взяла у Габриеля вырезку и быстро ее прочла.

– Здесь сказано, что он был единственным ребенком. – Она взглянула на Габриеля. – Это ничего не значит. Многие вынуждены были скрывать свое прошлое, чтобы оградить родных, еще находившихся в Европе. Моему деду повезло. По крайней мере, он сумел сохранить свое имя. – Она внимательно посмотрела в глаза Габриелю. – Он был из Хорватии, – сказала она. И заговорила как соучастница: – После войны коммунисты хотели предать его суду и повесить. По счастью, Перон согласился разрешить ему приехать сюда.

Она положила вырезку на фотокопировальную машину и сделала три копии. Затем вернула оригинал в папку, а папку – в соответствующий ящик. Копии она вручила Габриелю и повела его назад.

Габриель читал, пока они шли.

– Согласно некрологу, он похоронен на католическом кладбище в городе Пуэрто-Блест. Я полагаю, это недалеко от Барилоче?

Секретарша кивнула.

– Это на другой стороне озера, в двух-трех милях от границы с Чили. Кребс управлял там большим поместьем. Это тоже сказано в некрологе.

– А как мне туда добраться?

– Поезжайте по шоссе на запад от Барилоче. Шоссе скоро кончится. Надеюсь, у вас хорошая машина. Следуйте по дороге вдоль озера, потом сверните на север. И попадете прямо в Пуэрто-Блест. Если вы отправитесь немедля, то приедете туда до темноты.

В вестибюле они обменялись рукопожатием. Она пожелала ему удачи.

– Надеюсь, это тот, кого вы ищете, – сказала она. – А может, и нет. В таких ситуациях наверняка никогда ничего до конца не известно.

Когда посетитель ушел, секретарша сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Он только что ушел.

– Как ты это провела?

– Я все сделала, как вы велели. Держалась очень дружелюбно. Показала ему то, что он просил.

– А именно?

Она сказала, что именно.

– И как он реагировал?

– Попросил сказать, как доехать до Пуэрто-Блеста.

Связь прервалась. Секретарша медленно опустила трубку на рычаг. И внезапно почувствовала, как под ложечкой возник холод. Она не сомневалась в том, что ждет этого человека в Пуэрто-Блесте. Та же судьба постигла тех, кто приезжал в этот уголок Северной Патагонии в поисках людей, которые не хотели, чтобы их нашли. Девушке не было жаль этого человека – собственно, она считала его дурачиной. Неужели он в самом деле считал, что сумеет провести кого-то своей неуклюжей историей про генеалогическое изыскание? Да кто он такой? Вот сам и виноват. Впрочем, это вечная история с евреями. Вечно навлекают на себя беду.

В этот момент входная дверь отворилась и в вестибюль вошла женщина в летнем платье.

– Чем могу быть полезна?

Они шли в отель под солнцем, обжигающим как бритва. Габриель переводил некролог Кьяре.

– Тут сказано, что он родился в тысяча девятьсот тринадцатом году в Верхней Австрии, что он был офицером полиции, что записался в вермахт в тридцать восьмом и участвовал в кампаниях против Польши и Советского Союза. Кроме того, сказано, что он был дважды награжден за храбрость – один раз самим фюрером. Я полагаю, этим можно было хвастать в Барилоче.

– А после войны?

– Ничего – до его приезда в Аргентину в шестьдесят третьем году. Два года он работал в отеле в Барилоче, затем получил работу в поместье возле города Пуэрто-Блест. В семьдесят втором он перекупил поместье у владельцев и управлял им до своей смерти.

– А в округе остались родственники?

– Судя по некрологу, он никогда не был женат и у него не осталось родственников.

Они вернулись в отель «Эдельвейс». Это было шале с покатой крышей в швейцарском стиле, находившееся на расстоянии двух улиц от озера на авенида Сан-Мартин. Габриель утром нанял в аэропорту машину – «тойоту» с четырехколесным приводом. Он попросил дежурного на стоянке вывести ее из гаража, а сам нырнул в вестибюль гостиницы, чтобы найти дорожную карту окружающей местности. Пуэрто-Блест находился именно там, где сказала женщина, – на противоположной стороне озера, у границы с Чили.

Они поехали вдоль озера. Чем дальше от Барилоче, тем хуже становилась дорога. Большую часть времени озеро скрывал густой лес. Но вот Габриель делал поворот или лес вдруг разрежался, и внизу ненадолго появлялось озеро, – вспыхивала синева и снова исчезала за стеной деревьев.

Габриель объехал южное окончание озера и ненадолго сбавил скорость, чтобы полюбоваться эскадроном гигантских кондоров, круживших над появившимся пиком Серро-Лопес. Затем он поехал по одноколейной грунтовой дороге, пересекавшей равнину, поросшую колючим кустарником и группами деревьев arrayan.[23] На горных лугах стада выносливых патагонских овец щипали летнюю траву. Вдали, в направлении чилийской границы, над пиками Анд поблескивали молнии.

К тому времени, когда они приехали в Пуэрто-Блест, солнце село и в городке царили полумрак и тишина. Габриель зашел в кафе спросить, куда ехать. Бармен, низенький мужчина с красным лицом, вышел на улицу и взмахами рук и пальцев указал дорогу.

А в кафе, за столиком у двери, сидел Часовщик, пил из бутылки пиво и наблюдал за говорившими на улице. Стройного мужчину с коротко остриженными черными волосами и седыми висками он узнал. Это был израильтянин. А в «тойоте» на пассажирском сиденье сидела женщина с длинными черными волосами. Возможно ли, чтобы это была она, – та, что всадила в Риме пулю ему в плечо? Не важно. Даже если это не та женщина, все равно она скоро умрет.

Израильтянин сел за руль «тойоты» и помчался дальше. А бармен вернулся за стойку.

Часовщик по-немецки спросил:

– Куда эти двое поехали?

Бармен ответил ему на том же языке.

Часовщик допил пиво и положил деньги на столик. Даже малейшее движение – такое, как достать несколько банкнот из кармана пиджака, – вызывало в плече пульсацию, обжигавшую огнем. Он вышел на улицу и постоял немного на прохладном вечернем воздухе, затем повернулся и медленно пошел к церкви.

Церковь Богородицы в Горах находилась в западном конце городка, – маленькая белая, в колониальном стиле оштукатуренная церковь с колокольней слева от портика. Перед церковью был каменный двор в тени пары больших платанов, окруженный железной решеткой. Габриель обогнул церковь. Позади нее по склону холма простиралось до густой сосновой рощи кладбище. Тысячи надгробий и памятников мелькали, словно нестройно отступающая армия, среди разросшейся травы. Габриель постоял, уперев в бедра руки, раздосадованный перспективой бродить по кладбищу в сгущающейся темноте в поисках надгробия с именем Отто Кребса.

Он вернулся ко входу в церковь. Кьяра ждала его в тени на дворе. Габриель потянул на себя тяжелую дубовую дверь церкви и обнаружил, что она не заперта. Кьяра вошла в церковь следом за ним. Прохладный воздух пахнул ему в лицо, как и запах, какого он не вдыхал с тех пор, как уехал из Венеции, – смесь свечного воска, фимиама, полировки для дерева и плесени, – неотъемлемый запах католической церкви. Насколько все здесь отличалось от церкви Сан-Джованни-Кризостомо в Каннареджо. Ни позолоченного алтаря, ни мраморных колонн или апексов или великолепных алтарных икон. Строгое деревянное распятие висело над ничем не украшенным алтарем да перед статуей Девы мягко мерцали поминальные свечи. В сгущающихся сумерках цветные стекла окон вдоль нефа утратили свои краски.