А там, где дело касается танков, превосходство, по крайней мере, в местном масштабе достижимо только путем сосредоточения всех имеющихся сил, между тем как распределение танков поровну между армиями, корпусами и дивизиями является верным средством неизменно оставаться более слабыми на решающих участках. Задача выбора места концентрации бронетанковых сил для решающего оборонительного сражения упростится, если, сообразуясь с трудностями рельефа местности, развертывание крупных моторизованных и танковых формирований как наступающей, так и обороняющейся стороны будет ограничено пределами территории. Было бы серьезной ошибкой вводить танки на территории, где вы не собираетесь организовывать решающую битву, или туда, где это вообще исключено по причине топографических препятствий. Для подобных участков достаточно небольших заградительных сил.

К чему мы придем, если будем распылять наши танковые резервы, рассредоточив их в состоянии обороны равномерно по всей линии фронта? Мы придем к тому, что потерпим поражение, как потерпели его англичане в 1918 году. В противоположность им французы придержали свои танки для успешного контрнаступления, и в битве под Суассоном в июле 1918 года это принесло им победу.

Тот, кто атакует, всегда нуждается в ударной мощи, намеревается ли он нанести внезапный стратегический удар, или предпринять прорыв, или начать контрнаступление из состояния обороны.

Что конкретно мы подразумеваем под ударной мощью? Являются ли ее вместилищем наши штыки, винтовки наших пехотинцев или даже наши пулеметы и артиллерия? Насколько быстро они в действительности могут передвигаться, если зависят от движущей энергии людей и лошадей? В самом ли деле отряды наших стрелков, вооруженных штыками и карабинами образца 1898 года, представляют собой ударную мощь пехоты? Насколько реалистично ожидать от этих людей, фактически беззащитных почти на всем протяжении битвы, что они смогут устремиться на штурм против пулеметов, при этом демонстрируя превосходство боевого духа над обороняющимися, которые стреляют из укрытия? Разве мы уже не сделали эту же самую ошибку в 1806 году, когда прусские войска гордо двинулись в атаку на врага, не сделав ни единого выстрела, а затем, так и не нарушив безукоризненного строя, принялись выпускать залп за залпом побатальонно, не целясь и, разумеется, не ложась под огнем противника? Австрийцы в 1866 году, англичане в Англо-бурской войне 1899 года, русские в Маньчжурии в 1904 году, немецкие юноши на полях Фландрии в 1914 году — все они полагались на свои штыки. И каков результат? Неужели нам необходимо пройти через это еще раз?

Невероятно, но тот, кто осмелится напасть на эту «священную корову» — идею пехотной штыковой атаки — до сих пор считается еретиком. Пора напомнить, что более восьмидесяти лет назад писал и говорил по этому вопросу генерал-фельдмаршал фон Мольтке: «Поскольку обороняющиеся имеют явственное тактическое преимущество в огнестрельном сражении, и, поскольку прусские капсюльные ружья лучше, чем вооружение пехоты в других странах, целесообразнее для прусской армии сражаться в обороне» (Moltkes taktisch-strategische Aufsatze, Предисловие, xii). Он учил: «Даже когда вы атакуете, вы должны поколебать противника, направив на него огонь, прежде чем довершите дело штыком». Он предупреждал: «На практике, скорее всего, именно так происходило во время атаки, и именно этот метод рекомендовал и использовал Фридрих Великий; тем не менее в наши дни очень любят описывать „вонзающиеся штыки“ (Мольтке, 56). Он описал бой под Хагельсбергом в 1813 году, в тот великий день, когда ландвер произвел свой знаменитый штыковой удар, при котором противник потерял общим числом от 30 до 35 человек убитыми, и заключил: „Статистика показывает, что не штыковая атака определила результат битвы под Хагельсбергом, все как раз наоборот — штыковая атака удалась, потому что исход боя был уже предопределен“ (Мольтке, 57).

В эпоху пулеметов и ручных гранат штык еще более утратил свое значение. Уже в 1914 году ударная мощь заключалась в огнестрельном оружии, что для пехоты означало пулеметы и другое тяжелое вооружение, а на более высоком дивизионном уровне — артиллерию. Если эта ударная мощь была адекватной, как на Восточном фронте, а также в Румынии, Сербии и Италии, атаки завершались успешно. Если неадекватной, как на Западном фронте, атаки терпели провал.

Ударная мощь, выраженная в силе огня, достигла в мировую войну гигантских размеров, измерять ли ее количеством боеприпасов, калибром артиллерии или продолжительностью бомбардировок. И все же общей закономерностью являлась неспособность сломить сопротивление противника достаточно быстро или достаточно полно, чтобы добиться большего, чем глубокое вклинение в оборонительную систему; по крайней мере, так было на Западном фронте, который являлся решающим театром войны. Наоборот, длительная артиллерийская подготовка, которая считалась необходимой для достижения победы, давала обороняющимся время для принятия контрмер — подтягивания резервов или при необходимости для отступления. Очень часто первых признаков надвигающегося наступления было достаточно, чтобы возникло решение отвести часть войск в тыл; такие контрмеры подготовлялись тщательно, чтобы в решающий момент удар противника был нанесен в пустоту или наступающие просто отказались от попытки атаковать. Лучшими примерами являются отвод немецких войск на линию Гинденбурга в 1917 году и французское отступление под Реймсом в 1918 году.

Мировая война показала, что ударную мощь составляет не только огневая мощь, каким бы яростным и продолжительным ни было ее воздействие. Нет смысла превращать твердую землю в лунный ландшафт неприцельной бомбардировкой по площадям; мы должны направить огонь на врага, подойдя на близкую дистанцию, определяя цели, составляющие наибольшую помеху для атаки, и уничтожая их прямой наводкой.

Во времена Фридриха Великого было еще возможно бросаться на врага, вооружившись холодным оружием в виде пехотного штыка и кавалерийской сабли и полагаясь на мускульную силу людей и лошадей. Те дни давно канули в Лету, и даже во время Семилетней войны генерал фон Винтерфельдт мог писать королю: «Мы просто ничего не добьемся, если будем наступать, неся мушкеты на плече и не открывая огня». Непременным условием успеха штыкового удара являлось то, что противник фактически уже был ошеломлен огнем. Даже знаменитые атаки драгун Байройта под Гогенфридбергом (1745 г.) и Зейдлица под Россбахом (1757 г.) имели целью пехоту, которая уже была разбита. Атаки против несломленной пехоты не дают решающего результата, как показала битва при Цорндорфе (1758 г.).

Необходимость предварительного обстрела перед атакой росла пропорционально увеличению дальнобойности, скорострельности и пробивной силы оружия. От этих усовершенствований выигрывала главным образом оборона, а кульминации они достигали в битвах на истощение или в артиллерийских сражениях мировой войны. И все-таки в настоящее время даже сильнейшая огневая мощь более не является достаточной, чтобы позволить нам быстро продвинуться вперед и «направить огонь на противника». Оказалось, что единственным боевым средством, которое может принести в данном случае хоть какую-то пользу, является древнейшее — мы имеем в виду броню. В былые времена броня вышла из употребления не потому, что ее невозможно было сделать достаточно толстой, чтобы обеспечить защиту против огнестрельного оружия, а потому, что ни люди, ни лошади просто не обладали достаточной силой, чтобы таскать на себе броню таких размеров! Требуемая мощность появилась впоследствии с изобретением двигателя внутреннего сгорания. Именно теперь бронированные машины вместе с экипажами получили возможность передвигаться невредимыми под огнем стрелкового оружия, чтобы приблизиться к противнику, направить на него огонь прямой наводкой и уничтожить. Самоходные бронированные машины обладают также сокрушительной мощью, позволяющей преодолевать и разрушать наводящие ужас заградительные полосы из колючей проволоки, а также способностью преодолевать препятствия, пересекать окопы и другие помехи. Следовательно, в конце 1917-го и в 1918 году, после того как «неприступная» линия Гинденбурга за одно утро была прорвана под Камбре, подлинная ударная мощь союзных армий стала принадлежать танкам.