Для Питера это было хорошо и плохо одновременно. Хорошо, потому что ему не нужно было заботиться о выражении лица, о жестах и прочих внешних проявлениях своего внутреннего состояния.

Плохо же это было потому, что он практически все время был предоставлен самому себе, не зная, чем заняться, не находя никакого применения своим силам. Он целые часы проводил в кресле с раскрытой книгой на коленях, делая вид, что увлеченно читает. На самом деле Питер вновь и вновь окунался в недавние воспоминания, которые дурманящими волнами накатывали на его сознание, выводя из состояния равновесия и покоя. То и дело Питер бросал беглые взгляды на дом соседей, который виднелся через окно, в надежде увидеть автомобиль, который подъезжающий к дому.

Но сколько он ни всматривался и ни вслушивался в шумы улицы, ничего подобного не происходило. Изредка по дороге проезжала одинокая машина, звук мотора которой заставлял его нервно вздрагивать. Но всякий раз машины проезжали мимо. Питер стал часто прогуливаться пешком по тихим окраинным улочкам их района.

Но он ловил себя на мысли, что боится отходить далеко от дома Джастины, чтобы не дай Бог, не пропустить возвращения Хартгеймов домой.

Так прошло две долгих недели, к концу которых Питер был доведен до состояния исступления, а от умиротворения, которое нашло на него во время посещения Айоны, не осталось и следа. Он был весь издерганный и морально утомленный. Питер очень долго пытался скрыть от себя истинную причину того, что с ним происходило. Но долго так тянуться не могло. В конце концов он должен был признаться самому себе, что безумно, больше всего на свете он любит Джастину, и никакие усилия над собой не способны избавить его от глубокого чувства.

По случаю своего возвращения в Оксфорд чета Хартгеймов решила устроить прием. Они пригласили своих друзей, знакомых, а также соседей – Питера и Ольвию Бэкстеров.

Вообще-то Лион давно уже не любил шумных компаний, и его вполне бы устроило общество соседей – Ольвия и Питер нравились ему как хорошие собеседники и он догадывался, что им тоже есть о чем рассказать. Но внутренний голос подсказывал ему, что не следует оставаться с ними наедине.

Гостей собралось довольно много, и в доме стояла непривычная суета. Был конец бабьего лета, и вечер был теплый и ясный, почти как летом.

Хозяева расставили столики во дворе и гости потихоньку собирались там. Со всех сторон доносились обрывки обыкновенных для таких случаев светских разговоров.

Лион, который во время поездки по Германии не расставался с фотоаппаратом и привез большое количество прекрасных снимков, никак не мог отказаться от этой привычки и стал по очереди фотографировать гостей, с веселыми возгласами прохаживаясь от одной компании к другой.

Темнело по-осеннему рано, поэтому яркие блики от вспышки на доли секунды освещали лица, руки, белые рубашки и нарядные платья собравшихся, а также зажигали лихорадочные огоньки в глазах людей.

Питер стоял в компании мужчин и делал вид, что очень увлечен беседой. Лион подошел к ним и прицелился фотоаппаратом. В это время он заметил Джастину, которая с бокалом в руке проходила мимо.

– Джастина! – позвал Лион. – Присоединяйся. Стань поближе к Питеру.

Джастина поставила бокал на стол и подошла.

– Внимание!

Питер и Джастина стояли рядом, будто счастливая чета.

– Вот видишь, – сказала она, – мы теперь друзья. А ты не верил, что такое возможно.

Питер промолчал.

– Снимаю! – сказал Лион.

Щелкнул затвор фотоаппарата и всех на пару секунд ослепила яркая вспышка. В этот момент все обернулись, так как Ольвия привлекла к себе внимание.

– Друзья мои! – она постучала серебряной ложечкой по бокалу. – Я прошу у всех минутку внимания! Позвольте сказать пару слов.

В новом платье, которое перед отъездом подарил ей Питер, она выглядела божественной и элегантной. Ее глаза светились счастьем. Она действительно радовалась возвращению соседей, которых считала близкими друзьями.

И для того, чтобы еще больше закрепить дружбу, она решила сделать им очень дорогой подарок: сверток стоял рядом с ней. Стало тихо, все обернулись к Ольвии и внимательно смотрели на нее.

– Я прошу извинить меня, – громко произнесла женщина, – но мне хочется сказать пару слов. Совсем недавно мы с моим мужем Питером вернулись с острова Айона, что около западного побережья Шотландии. Поверьте мне, это райское место, где, как мне кажется, слились воедино земля, вода и небо.

– Ну, прямо, пуп земли, – весело пошутил кто-то из мужчин.

– Да, да, вы совершенно правы! – не обиделась Ольвия. – Я не собираюсь вам описывать все прелести того края, что это просто бессмысленно. Никакие слова не способны описать такое. Я понимаю, что выбраться туда нам, городским жителям довольно сложно, а поэтому как бы я ни агитировала, вряд ли кто-нибудь из вас решится на такое путешествие. Но мне было бы жаль, если бы Лион и Джастина, эти прекрасные люди, которые мне очень и очень нравятся, не имели бы возможности найти в своей душе хоть маленький уголок, в котором бы хранились видения этого фантастического места. А поэтому я решила подарить им один из своих пейзажей, который написан с натуры на Айоне.

Ольвия нагнулась, взяла сверток и стала разворачивать бумагу.

В это время все стали дружно хлопать.

– Я конечно понимаю, что не в состоянии передать и тысячной доли того очарования, которое присуще этому острову, – повысила голос Ольвия, чтобы перекричать нарастающие аплодисменты, – но поверьте мне, что этот подарок от души!

Лион подошел к Ольвии, поцеловал ей руку, взял картину и показал ее всем остальным.

На холсте было изображено бурное свинцовое море, которое разбивалось волнами о мощный угловатый валун, выдающийся далеко в воду. На нем, среди морской пены и фонтанов брызг стояли двое.

Джастина, посмотрев на картину, почувствовала, как у нее темнеет в глазах.

– Это самый дорогой подарок, который я получал когда-нибудь в жизни! – громко воскликнул произнес Лион. – Я прекрасно знаю, как художники относятся к своим картинам. Для них это не только плод их труда, или проще говоря товар, а и частичка души, выплеснутая красками на холсте. Наверное поэтому они так ревностно относятся к своим картинам и дарят их всегда только самым дорогим и близким людям. Я хочу заверить вас, – обратился он к Ольвии, – что понимая значение вашего подарка, мы с женой постараемся сделать все, чтобы вы никогда о нем не пожалели. Я правду говорю, Джастина? – обернулся Лион и поискал глазами жену.

Но Джастины нигде не было. Гости стали радостно аплодировать.

Питер видел, как Джастина незаметно удалилась и скрылась в доме через черный ход. Он не находил себе места.

«Почему она ушла? – роились мысли в его голове. – Может быть она сделала это незаметно для того, чтобы я пошел за ней? Но почему она тогда ничего не сказала мне? Боялась, что нас заметят? Что же делать? Может быть, она действительно ждет меня там!»

Но войти в дом Питер не решался. Тогда он подошел к столику, на котором стояли алкогольные напитки. Он чувствовал, что его бьет нервная дрожь.

Питер схватил бутылку виски и налил себе полный стакан. Рука его по привычке потянулась к кубикам льда, но потом он махнул рукой и залпом выпил содержимое бокала.

После этого он сразу почувствовал, как зашумело у него в голове, но дрожь совсем не прошла. Как ни пытался Питер, все равно ничего не мог забыть. Он испытывал неудержимое страстное влечение к Джастине. А сегодня она была хороша как никогда.

– Еще одну секунду, – вдруг снова подала голос Ольвия. – У меня к вам всем будет одна маленькая просьба.

И она заговорщицки приложила указательный палец к своим губам.

– Я прошу вас никому не рассказывать про этот подарок.

– Почему же? – за всех спросил Лион.

– Дело в том, что по условию контракта, который я недавно подписала, права на все картины, которые я пишу, принадлежат моему агенту, который сейчас находится в Лондоне. Я бы такой контракт никогда не подписала, если бы это не было стандартным и неотъемлемым пунктом всех подобных документов. По правде говоря, я никогда особо на них не обращала внимания, но это и неудивительно. Мне, как автору, невыносимо сознавать, что то, что я создаю, мне не принадлежит. Поэтому подарок этот преподношу еще и как доказательство того, что не являюсь рабом. И какие бы контракты я ни подписывала, в душе я все равно остаюсь свободным художником.