Кассир, едва взглянув на цифры несказанно удивился и спросил:

– Как – так много?

Тяжело вздохнув, Патрик ответил:

– Это немного… Это все, что я могу сделать для них…

Банковский служащий принялся заполнять какие-то бланки.

– Простите, сэр, – обратился он к Патрику, – вы хотите, чтобы вклад на мистера Уолтера Хартгейма и мисс Эмели Хартгейм был анонимным?

Патрик замялся.

Да, конечно же, он очень хотел, чтобы эти деньги были положены на имя его детей от Патрика О'Хары – по крайней мере те, когда вырастут, смогут вспомнить его добрым словом хотя бы за это.

Но теперь, после всего произошедшего, он был лишен всего – не только детей, но даже собственного имени.

И потому, немного подумав, произнес:

– Нет.

– От чьего же имени открыть счета?

– От имени Джеймса Рассела, – ответил О'Хара. – Предъявить документы?

– О, нет, не надо… Стало быть, до совершеннолетия?

Иногда люди, склонные к глубоким размышлениям, представляются окружающим слабыми – часто считается, что такие люди, не имея никакой внутренней поддержки, ищут утешения в отвлеченных суждениях, порой – умозрительных и целиком оторванных от реальности.

Это, конечно же, можно было отнести и к Лиону Хартгейму – но лишь отчасти.

С одной стороны, Лион был по-своему слабым человеком – в той мере, в какой слабыми можно было назвать почти всех современных мужчин, но с другой, привычка к умозрительным суждениям выработалась у него с годами – отчасти толчком к этому послужило знакомство с кардиналом де Брикассаром тогда, в Ватикане 1943 года, – но страсть к подобным размышлениям, а также осмотрительность, осторожность были у него врожденными.

Получив от аббата О'Коннера столь неожиданное предложение – сопровождать его в Лондон и, при случае, помочь – Лион долго колебался.

Он тщательнейшим образом взвешивал все «за» и «против», он прислушивался то к голосу разума, который убеждал его не ввязываться в столь опасную, преступную и рискованную авантюру, то к голосу совести – совесть взывала помочь аббату.

И, наконец, когда голос совести перевесил все доводы рассудка, Лион согласился…

Зайдя к О'Коннеру, Лион коротко сказал:

– Я согласен. Тот улыбнулся.

– Честно говоря, мистер Хартгейм, иного ответа я от вас и не ожидал…

Желание Хартгейма помочь ИРА не было игрой в романтику – Лион давно уже вышел из такого легкомысленного возраста, а подобные мотивы были бы простительны разве что для мальчика возраста Уолтера, но никак не для него.

Просто Лион действительно был на редкость совестливым человеком, и теперь совесть подсказывала ему, что правда, истина – на стороне тех самых парней, которых телевидение и газеты ежечасно ругают, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах…

Небольшая серебристая машина на огромной скорости мчалась по направлению к Лондону. За рулем сидел О'Коннер.

Хартгейм, поглядывая то на дорогу, то на своего спутника, спросил:

– Честно говоря, я так и не понял, что же именно мы должны сделать?

Тот пожал плечами.

– А разве я непонятно объяснил?

Немного помявшись, Лион ответил:

– Честно говоря…

– Ну, тогда повторю еще раз. Только предупреждаю сразу: никакой крови, никаких жертв…

– Очень надеюсь на это, – вставил Лион, – на иное я бы и не согласился.

Аббат, терпеливо выслушав реплику спутника, продолжил объяснение:

– Так вот, мистер Хартгейм… Это не будет тем, что в газетах и по телевидению называют «террористическим актом».

– А чем же тогда?

– Ну, так сказать – актом устрашения.

– Устрашения?

О'Коннер кивнул в ответ.

– Да.

– Но кого следует устрашать?

– Правительство… За слишком жесткий курс по отношению к Ольстеру.

– То есть…

– Я ведь уже говорил, что множество честных, порядочных людей оказались за решеткой – и притом, подавляющее большинство из них по каким-то надуманным, заведомо ложным обвинениям. Их схватили только потому что они – ирландцы.

– Ну, и…

Аббат продолжил:

– Так вот: по замыслу руководства ИРА надо устроить скандал.

– Не понимаю…

– Если где-нибудь в центре Лондона – честно говоря, я еще не знаю, где именно, так как человек, от которого я получил инструкции, дал мне полную свободу действий, полную самостоятельность, – подчеркнул О'Коннер, вспомнив своего племянника Кристофера, – так вот, если где-нибудь в самом центре Лондона прогремит взрыв…

– Взрыв? – переспросил Лион таким тоном, будто бы он впервые в жизни услышал это слово.

– Да, взрыв…

– Но…

Аббат довольно резко перебил его:

– А разве мы не говорили с вами об этом? Взрыв-то, конечно, будет настоящим, но нам придется сделать так, чтобы обошлось без жертв. Потом газеты напишут, что «по счастливой случайности никто не пострадал», – процитировал он своего племянника.

– Но какой будет результат? Какова будет польза? – вновь поинтересовался Хартгейм.

– Думаю, что польза будет большая. Во всяком случае люди в правительстве, ответственные за судьбу Ольстера, поймут, что дух борцов за независимость не сломлен, и что им в любом случае придется пересмотреть свою политику по отношению к Северной Ирландии.

– А если нет?

Аббат улыбнулся.

– Думаю, что да.

– Почему? Откуда такая уверенность?

– Дело в том, что нынешнее правительство дышит на ладан. Им не выгодно, чтобы в стране разразился еще один громкий скандал, связанный с Ольстером, – пояснил О'Коннер, – и им волей-неволей придется изменить свое отношение…

Немного помолчав, Лион задал еще один вопрос:

– Ну, с этим все более или менее понятно… А жертв действительно не будет?

О'Коннер отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Тогда – какова же в этой, как вы выражаетесь, акции, моя роль?

– Оказать мне моральную поддержку… То есть, – добавил аббат, – роль чисто пассивная… Скажем так – доброжелательного наблюдателя…

– А-а-а, – протянул Лион, – ну, тогда мне все ясно.

И он замолчал, хотя ему так ничего и не было понятно – объяснения О'Коннера не прояснили ситуации и особенно его роли в этой поездке…

В Лондон они прибыли, когда начало смеркаться. Попетляв по городу в поисках отеля, они остановили свой выбор на небольшой гостинице неподалеку от центра – цены были умеренными, комфорт – первоклассным, к тому же из окна открывался замечательный вид на историческую часть города.

– Ну, что, – предложил аббат, – теперь, я думаю, нам самое время поужинать…

Лион согласно кивнул.

– Да уж…

И они отправились вниз, в ресторан.

Точно сговорившись, О'Коннер и его спутник решили в этот вечер ни словом не обмолвиться о цели своего визита в столицу – по всей видимости, нервы и одного, и другого были настолько напряжены, что говорить о предстоящей «акции» просто не хотелось, чтобы не напоминать самим себе, что их ждет в недалеком будущем…

Заказав ужин, аббат с улыбкой взглянул на Лиона и поинтересовался:

– Вы давно не были в Лондоне?

Тот замялся.

– Ну, достаточно давно… Наверное, не меньше чем с полгода…

– А я – год или два… Честно говоря, даже и не помню точно… Хотя… – О'Коннер наморщил лоб, – погодите, погодите, сейчас скажу… Да, через несколько дней исполнится ровно год. Я так хорошо помню это, потому что последнее посещение Лондона было для меня весьма памятным.

Лион, желая хоть как-то поддержать разговор, осторожно переспросил:

– Памятным?

Коротко кивнув, О'Коннер ответил:

– Да.

– И чем же, если не секрет?

Аббат заулыбался.

– Вы ни за что не поверите… Во всяком случае люди, которые даже неплохо знают меня, такие как, например, мой племянник… – аббат сразу же осекся; наверняка, Крис бы не одобрил того, что он так смело распространяется о своих родственных связях.