Она сдержала слово, по крайней мере пыталась, но ты был шустрее, чем молоко на огне, говорила она, и я долго пыталась понять, что это значит. Она не могла следить за тобой постоянно, и ей хватало отвлечься на секунду, чтобы ты сбегал. Из любого дома в городе ты знал дорогу к моей школе, казалось, из любого места ты нашел бы путь, ведущий ко мне. Однажды я не могла больше этого выносить и, как только наступило три часа, я взяла портфель, сбежала по лестнице и ушла из школы, сразу же направившись в сторону леса, я не переставала оглядываться назад, потому что ты мог догадаться, что так я пытаюсь обмануть тебя, и каждое мгновение я ждала увидеть тебя, бегущего следом. Но мне удалось добраться до поля, а потом и до леса. Там я нашла маленький шалаш из веток и листвы, который мы когда-то построили, я просидела в нем целый день, сначала обхватив колени руками, потом лежа на спине и вглядываясь в небо сквозь ветви деревьев. В первый раз я была одна, и мне было хорошо. Потом начался дождик, но капли не долетали до меня. Я заснула, а когда проснулась, было уже темно. Срезав путь, я вернулась домой через поле. Когда я вошла, родители сидели за столом, но тебя не было видно. Я обнаружила тебя в комнате, куда пришла положить свой портфель. Ты ждал меня в темноте, спрятавшись между кроватями. Ты вынул всю мою одежду из шкафа, сложил ее в кучу и сделал нору внутри нее, в которую зарылся. Уже позже я заметила, что ты оторвал все пуговицы, неужели ты уже понимал, какое место ожидает тебя? То, где халаты не имеют пуговиц, потому что слишком многие пациенты проглатывают их? Я зажгла свет, но ты не поднял головы. Когда я села рядом на корточки и протянула руку, ты с рычанием вонзил в нее зубы, ты укусил меня, как будто стал вдруг своей неожиданно взбесившейся желтой собакой.

В тот вечер мама освободила маленькую комнату, которая служила гардеробной, вынеся оттуда охапки одежды. Это была маленькая комнатка без окон, но она согласно кивнула, не говоря ни слова, когда я сказала, что теперь хочу иметь свою комнату, показав раненую руку со следами зубов. Она одолжила у соседки матрас, положила его прямо на пол и постелила простыни. Папа читал газету в гостиной, и она подошла к нему и сказала что-то вполголоса. Он выключил лампу у меня в изголовье и поставил ее рядом с матрасом, потом на минуту вышел и вернулся, неся розу из сада, он поставил ее в маленькую вазу, только одну, чтобы не одурманить меня, сказал он, потому что в моей новой комнате не было окон. Он протянул ее мне с робкой улыбкой, потом поцеловал меня и пожелал доброй ночи. «Постарайся увидеть хорошие сны, Ленетта», — прошептал он. Когда я потребовала у мамы ключ от комнаты, чтобы закрыться, она сначала засомневалась, но потом все-таки дала мне его. «Не делай глупостей, Элен, — сказала она, — только не делай глупостей». Впервые я спала одна в этом темном и тихом кубике, окруженная запахом розы. Наверняка, ты приходил ночью и скребся в дверь, прося простить тебя, все еще чувствуя во рту вкус моей крови, но над потолком моей комнаты проходила водопроводная труба, и я ничего не услышала.

Когда Адем наконец вернулся, я уже давно была готова. Я переодевалась много раз и в конце концов остановилась на платье в цветочек, которое нравилось Мелиху, и туфлях без задников, расшитых жемчугом и блестками, которые Адем подарил мне прошлым летом, когда мы отдыхали в маленьком городке на берегу моря. На шею я надела бусы, которые Мелих преподнес мне на день матери, — крохотные засушенные цветы, спрятанные в стеклянный медальон. Примеряя одежду, в глубине одного из карманов я нашла маленького человечка, которого ты отдал мне несколько дней назад, теперь это был всего лишь неузнаваемый шарик из размокшей бумаги, я не знала, что с ним делать, и снова сунула в карман куртки, чтобы больше не видеть.

Я не знала, когда он придет, и ожидание казалось мне невыносимым, и тогда я решила испечь печенье — мадлен, песочное и шоколадное. Я вынула из шкафа все пакетики для быстрого приготовления, яйца, молоко и муку, формочки и блюда. Это будет сюрприз для него, что-то вроде праздника, чтобы отметить его возвращение, говорила я себе, я могу принести ему их на полдник или когда получится, даже если будет уже шесть часов — поздновато для полдника. Чуть позже полудня я отправилась отнести тебе поесть — фрукты и бутерброды — и, подумав, положила конверт на дно пакета. Придя в парк, я не нашла тебя, но не пошла к проходу в твою хижину и не стала ждать, а просто оставила сумку на берегу пруда и торопливо удалилась, не оглядываясь, как будто спасалась бегством.

Я поставила печься два противня с песочным печеньем и уже приготовилась загрузить третий, когда услышала, как в замке поворачивается ключ. Я закрыла дверцу духовки и замерла в напряженном ожидании, не решаясь пойти Адему навстречу. Он не торопился снимать ботинки, и это показалось мне добрым знаком. Появившись на пороге, он обвел взглядом раковину и стол, усыпанный яичной скорлупой, обломками шоколада и цветной посыпкой. Мое платье и туфли были в муке, и наверняка она была и на лице, потому что, остановив взгляд на мне, он улыбнулся.

— Вкусно пахнет, — сказал он. — Но ты наготовила на целую армию.

Потому что мне может понадобиться армия, чтобы вернуть моего сына, подумала я, но ничего не сказала, а только улыбнулась и отряхнула платье, потом сняла туфли и постучала их друг об друга над раковиной, чтобы стряхнуть муку. Я не осмеливалась ничего сказать и, задержав дыхание, ждала, что он скажет дальше.

— Пойдем, — наконец продолжил он, — но умой лицо и вымой руки, ты похожа на Пьеро.

— Я могу отнести Мелиху печенье? — вздохнула я. — Я подумала, что это доставит ему удовольствие…

— Конечно, — мягко сказал он. — Возьми сколько хочешь.

Тогда я взяла бумажный пакет и насыпала туда доверху песочного, миндального и еще горячих мадленок, а потом побежала в ванную. Мое лицо действительно было белым и волосы тоже, я энергично расчесала их над раковиной, а потом провела влажной банной рукавичкой по лицу. Я все время прислушивалась, боясь услышать, как хлопнет дверь, боясь, что он может передумать, бог знает по какой причине, и решит уйти без меня. Но он ждал меня у двери, крутя на пальце колечко со связкой ключей. У меня под ногтями еще было тесто, а на платье остались следы шоколада, и он указал мне на них, нахмурив брови.

— Не заставляй меня переодеваться, — взмолилась я, не заставляй меня переодеваться.

Внизу, возле дома, я увидела старую белую машину патрона Адема. Он иногда одалживал ему ее — когда я была беременна Мелихом и нужно было поехать в больницу, и прошлым летом, когда мы поехали на море, где Адем подарил мне те самые туфли. В ней не было ничего страшного, она никогда не была связана ни с чем плохим, однако, увидев ее, я оцепенела. В каких-то глубоких воспоминаниях белая машина ждала меня у обочины тротуара, и сейчас это стало для меня началом ужаса, началом забвения.

— Что с тобой? — спросил Адем. — Пойдем.

Он открыл дверь со стороны пассажира и ждал, когда я сяду, но я не двигалась, тогда он захлопнул дверцу и подошел ко мне. Пальцем он потер мои брови, потом висок; банная рукавичка не смыла всю муку, и мне казалось, что на моем лице затвердевает маска, которая больше никогда не позволит мне улыбаться. Быстрым движением я схватила его руку и изо всех сил прижала к своей щеке.

— Обещай мне, — прошептала я, — обещай, что ты не повезешь меня туда.

Он удивленно уставился на меня.

— Куда — туда?

Я закрыла глаза и глубоко вдохнула.

— Просто пообещай мне, что не повезешь меня туда, — в отчаянии прошептала я.

Он обнял меня за плечи и привлек к себе.

— Осторожно, ты испачкаешься, — пробормотала я, но он не отпускал меня, мягко укачивая, и мои уже начавшиеся рыдания понемногу стихли.

— Нет, — выдохнул он мне в ухо. — Я не повезу тебя туда. Я тебе обещаю. Садись в машину.

Он вытер мне глаза и, взяв за руку, довел до машины. Захлопнув за мной дверцу, обошел автомобиль и сел на водительское сиденье, включил поворотник и тронулся, потом развернулся и поехал по маршруту автобуса, который был мне так хорошо знаком, и, хотя я ездила им всего один раз, я сразу поняла, куда он направляется. Я всегда это знала, знала с того момента, как он увез Мелиха, и еще гораздо раньше. Я всегда знала, что однажды это случится — эта поездка, это возвращение, и только вид этого белого автомобиля, ждущего у дверей, заставил меня забыть на мгновение об этой уверенности.