Повестка дня для президента МедведеваТемой апрельского номера - накануне предстоящей в мае инаугурации Дмитрия Медведева - стала повестка дня для нового президента России. С этой темой связаны - в том или ином ее аспекте - первые три статьи журнала.Что касается моего текста, то он появился в определенном смысле спонтанно. От взгляда взыскательного читателя не ускользнет некоторая его мозаичность. Да, действительно, с одной стороны, в статье, озаглавленной словами Дмитрия Медведева, высказанными им в известном недавнем интервью, я подвожу итог своим размышлениям о наиболее вероятных направлениях политики третьего президента России; с другой же стороны, сама потребность разобраться в происходящем транзите власти была для меня во многом спровоцирована усиленно (и я бы даже сказал - чрезмерно усиленно) муссируемым в зарубежных и некоторых отечественных СМИ представлением о Медведеве как об однозначном либерале и потому политическом антиподе Путина. В своей статье я доказываю как раз обратное. Хотя при этом, разумеется, отдаю себе отчет в том, что кажущееся мне желательным и оптимальным для России и прогнозируемое мною же как имеющее более или менее вероятные шансы реализоваться в действительности - вовсе не одно и то же. И потому, со своей стороны, я, как и мои идейные оппоненты, также пытаюсь повлиять на политическое содержание новой власти путем соединения желательного и вероятного.Наконец, именно в этом тексте мне показалось наиболее уместным изложить свои соображения, над которыми я уже давно размышляю и которые связаны с повесткой дня для Медведева лишь косвенным образом. Я имею в виду мысль о принципиальной несовместимости русского цивилизационного кода с теорией прогресса, на протяжении вот уже нескольких веков обрекающей нашу страну на «догоняющее развитие». Понимаю, что рассчитывать на то, что в обозримом будущем российская власть найдет в себе силы не на словах (что в той или иной степени уже происходит), а на деле отказаться от прогрессистского мировоззрения и вывести общество и государство в режим принципиально другого движения в истории, было бы с моей стороны уж слишком наивно. Но по крайней мере высказаться на сей счет в контексте дискуссии о новой политической повестке дня мне никто не мешает.Политолог Иосиф Дискин пишет о том, как реализовать тот комплекс стратегических установок, который в последнее время называют «Планом Путина». Отчасти в этой статье получили развитие идеи, уже высказывавшиеся автором на страницах «Политического класса», - в частности, о модернизации снизу и системной реформе управления. Но наиболее интересными лично мне показались те фрагменты этой небольшой по своему объему статьи, в которых сегодняшняя инновационная риторика рассматривается как благоприятное условие для распространения инновационного подхода далеко за пределы техносферы - на социальное и политическое пространства. Кстати, несмотря на то что словосочетание «План Путина» еще совсем недавно можно было встретить на многочисленных рекламных бордах по всей России, действительное, реальное наполнение данного проектного комплекса до сих пор остается непроартикулированным. В «Политическом классе» уже предпринимались попытки «расшифровать» его - и здесь я могу привести в качестве примера прошлогодние работы Юрия Громыко. Статья Иосифа Дискина - еще один шаг в направлении такой «расшифровки». И как мне представляется, шаг достаточно перспективный.Если Иосиф Дискин интерпретирует «План Путина», то автор следующей статьи - политолог Андрей Окара - реконструирует «План Медведева». Именно так называется его текст, в котором рассматриваются исторические закономерности существования, развития и чередования русских моделей власти, а также предпринимается попытка охарактеризовать основные проблемы новой политической повестки дня. Именно последнее лично мне кажется наиболее интересным (во всяком случае, менее спорным, нежели некоторые авторские изыскания в области русской кратологии) в данной статье. Взгляд на гламур как на результат тотальной «оцифровки» всех сфер человеческого бытия и утверждение о насущной потребности своего рода революции смыслов, которую надлежит совершить Дмитрию Медведеву, - вот еще один заход на ту же проблему, о которой рассуждает в предыдущей статье Иосиф Дискин, то есть на проблему социогуманитарной инноватики.Историк и философ Сергей Сергеев говорит о кризисе высокой Культуры в современной России. Но говорит небанально, не ограничивается лишь апокалиптическими стенаниями, столь характерными для текстов на эту тему. Можно, конечно, по-разному отнестись к авторскому призыву развернуть нацпроект, предполагающий создание нового масскульта с опорой на традиционные ценности. И дело не в том, что такой нацпроект потребует колоссальных ресурсов, - думаю, главная проблема здесь даже не в материальных, а в человеческих и кадровых ресурсах. На сегодняшний день - к величайшему сожалению - подобный масскульт возможен лишь как очаговое, но никак не общенациональное явление. Однако как ориентир, как цель, как идеал данная мысль очень своевременна. Своевременна именно с прицелом перерастания из очагового в общенациональное явление.В этом номере мы печатаем первую часть большой работы философа Александра Ципко о сути происшедшей в нашей стране на рубеже 80 и 90-х годов прошлого века политической трансформации. Главная мысль автора заключается в том, что коммунистический режим рухнул сам по себе, а вовсе не в результате борьбы с ним «прозревшего» народа, как о том писали в эмиграции русские мыслители, предвидевшие именно такой финал большевистского эксперимента. Я давно и довольно близко знаю Александра Ципко, равно как и его взгляды на сей счет, которые, кстати сказать, практически не изменились за все эти годы - разве что пессимизма в них прибавилось. И подобное постоянство, несомненно, достойно уважения. Между тем - и об этом я также не раз открыто говорил Александру Ципко - отвергая коммунистический догматизм и зашоренность (а также догматизм и зашоренность уперто либеральные, образца 90-х годов), он упрямо впадает в противоположный догматизм и обратную зашоренность, отказываясь принять тот неоспоримый, на мой взгляд, факт, что коммунистический режим был вовсе не искусственной прививкой помутненному рассудку русского человека, а проявлением, формой русской Альтернативы - применительно к жестокому XX веку. И только этим я, например, могу объяснить себе ситуацию, изумляющую Александра Ципко, но кажущуюся мне совершенно естественной и нормальной, когда незадолго до крушения коммунистического режима в числе его, пожалуй, наиболее последовательных и стойких приверженцев оказались представители так называемой русской партии. И конечно, авторский тезис о «спонтанном характере самораспада системы» также нуждается по крайней мере в большей аргументации. Не стану отрицать очевидного - кризис советского строя действительно имел место. Но из этого вовсе не следовало неизбежной обреченности на «самораспад».В статье историка Анатолия Кошкина рассказывается о тех позитивных изменениях, которые наметились в последние годы во взаимоотношениях между Россией и Японией. Автор показывает, что японские деловые круги готовы к тесному сотрудничеству с нашей страной даже при отсутствии мирного договора между Россией и Японией и периодических обострениях территориальных претензий последней на Южные Курилы. То есть, по мысли Анатолия Кошкина, японский принцип «нераздельности политики и экономики», определявший политическую погоду во взаимоотношениях между нашими странами при Горбачеве и Ельцине, в годы президентства Путина утратил свою императивность - во всяком случае, для представителей деловой элиты Японии. Между тем автор указывает и на одновременную с этими позитивными сдвигами активизацию в Японии противников сближения с Россией. И в этом смысле особый интерес представляет приводимый в статье диапазон антироссийских аргументов и заявлений, используемых в настоящее время теми представителями японской политической элиты, которые заинтересованы в консервации конфронтационных отношений между нашими странами.Очередная статья политолога Александра Севастьянова посвящена, как и прежние работы этого автора, публиковавшиеся в «Политическом классе», проблемам русского национализма и полемике с его противниками и оппонентами. Скажу прямо - я преднамеренно публикую эту статью именно сейчас, после того как Владимир Путин открыто назвал себя «русским националистом» и подчеркнул, что таким же является и Дмитрий Медведев. И хотя я уже неоднократно писал о том, что русский национализм русскому национализму - рознь, эти слова, произнесенные главой государства, заставляют меня еще и еще раз внести ясность в те смыслы, которые вкладывал в них Путин и которые подразумевает автор статьи. Русский национализм Путина - это национализм цивилизационный, цементирующий, с одной стороны, всех, кто независимо от своего этнического происхождения считает русский язык и русскую культуру своими родными, а с другой стороны, всех тех представителей других народов, населяющих Россию, которые не мыслят собственного существования отдельно от русского народа. Русский национализм Александра Севастьянова - это национализм не просто узкоэтнический, а потому, по моему глубокому убеждению, нежизнеспособный, тупиковый, обрекающий на деградацию и вырождение, но и аморальный. А как иначе мне воспринимать тезис автора, призывающего относить, например, этнического украинца, проживающего в России и имеющего российское гражданство (и вдобавок к тому же не знающего не только литературного украинского языка, но даже суржика и естественным образом считающего себя русским), к национальному меньшинству (со всеми вытекающими отсюда ущемлениями в гражданских правах) только лишь на том основании, что у украинцев имеется своя суверенная государственность? Интересно, а как вообще сегодня можно отчленить подобного рода «нацменьшинства» от «государствообразующих» русских, когда в паспорте не указывается национальность? По фамилиям? А как быть с полукровками? Одним словом, будучи сам русским националистом в цивилизационном понимании (или, как сказал Путин, «в хорошем смысле слова»), я намерен самым решительным образом противостоять этническому толкованию национализма. Противостоять не замалчиванием или игнорированием такого - увы, множащего ряды своих приверженцев - восприятия национализма, а напротив - открытой полемикой с ним и публичной демонстрацией его изъянов.Завершается статейный блок номера заключительной частью материала политолога Виктора Ковалева «Российская фантастика как политология», в которой автор анализирует тот спектр произведений этого литературного жанра, который можно обозначить как имперский. Хотя лично у меня по прочтении этой части статьи сложилось стойкое впечатление, что как раз имперский-то дискурс нашим фантастам дается гораздо хуже, нежели либеральный и социалистический, о которых говорилось в первой части статьи, опубликованной в февральском номере журнала. В русской «имперской» фантастике гораздо больше штампов, нежели в фантастике двух других идейных направлений. И причем штампов, по своему происхождению далеко не имперских, а скорее - по производимому ими эффекту - псевдоимперских или даже антиимперских. Опять-таки по моим собственным ощущениям, возникшим по прочтении статьи Виктора Ковалева (в отличие от классической советской фантастики современную русскую фантастику я представляю себе самым поверхностным образом и потому исхожу из того, что автор основывался на достаточно репрезентативной выборке произведений), нынешняя «имперская» фантастика малокреативна или даже совсем некреативна. И это в ситуации, когда, по общему мнению, Россия в своих идеологических ориентирах возвратилась к исторически свойственным ей имперским смыслам и ценностям. Любопытный парадокс, заслуживающий, как мне представляется, отдельного рассмотрения.