Спасибо тебе, родной мой, что ты нашел в себе силы прийти к нашему мальчику с посланием любви.

«Я стою с отцом на обочине дороги. Образ папы очень отчетливый. Папа стоит в своих черных брюках, зимней куртке и меховой шапке. Вдруг сталкиваются две машины. Одна – белая „девятка“, другая – белая жигули „копейка“. „Девятка“ не пострадала, а у „копейки“ разбита левая фара. Я говорю папе: „Это не сравнится с тем, что произошло с тобой“. Папа соглашается. После этого мы заходим с ним во двор, состоящий из двух домов, образующих острый угол. Дома темно-оранжевого цвета, пятиэтажные, каменные. Во дворе стоят несколько машин. Папа подходит к белой „четверке“ и начинает пинать ее багажник. Подходит водитель и начинает накачивать правое переднее колесо, что-то еще делает. Ощущение такое, словно он не замечает папу. Папа ведет себя странно, продолжая пинать машину. Похоже, что он находится в каком-то странном состоянии. Очень сильная атмосфера тревоги. И вдруг отец начинает засыпать прямо на ходу и при этом храпеть, а потом падает прямо на крыльцо дома. Я бегу к нему и пытаюсь разбудить. Мечусь по двору, а затем бросаюсь в другой угол двора, к водителю или к маме – не пойму, но там тоже лежит папа рядом с машиной. Очень отчетливо видно его лицо, очки и рыжеватые усы. Папа улыбается, но улыбка какая-то туманная, недобрая, будто он знает что-то, чего не знаю я. Он говорит: „Кирюха, иди-ка ты отсюда“. Я чувствую, что он отправляет меня, чтобы я ему не мешал. И опять неизменно присутствует кто-то, кто имеет какое-то дело с папой. Он не хороший, но и не плохой, и это не Бог».

Сегодня ты опять приснился нашему сыну. «Папа пришел к нам в квартиру, сел на кухне и стал о чем-то говорить с тобой, после чего вы пошли вместе в комнату. Теперь уже я сижу на кухне, пью чай и как бы вижу, что происходит в папиной комнате. А там папа рассказывает тебе о своей гибели. Я выхожу из кухни, чтобы попрощаться и задать вопросы. Папа ведет себя более адекватно, чем в других снах. Он стоит у входной двери, опираясь на нее левой рукой.

Я спрашиваю его: „Папа, а ты уже был там?“ „Нет – резко отвечает он. – Пока еще не пускают“. „А как там?“ – спрашиваю я его.

Папа начинает говорить, сопровождая свои слова жестами. „Там темно. Это такая большая страна, – он помолчал и добавил: – Европа. Представь себе, все материки, острова и архипелаги объединены в один большой материк. Там очень много людей европеидной расы, много монголоидов. Негров почти нет“.

На вопрос, почему именно их нет, папа не ответил.

Я спрашиваю: „Это сумеречная зона?“, сам не понимая, откуда я взял это.

„Можно и так сказать“, – говорит отец.

Я спрашиваю, где он живет, что с ним, есть ли там города и страны, но отец не отвечает. „Мне надо сходить по делам“, – говорит он.

„Пап, а можно мне задать вопрос? Когда ты вернешься?“ – спрашиваю я. „Там посмотрим“, – говорит он.

Папа выглядит молодо, у него чуть более худое лицо, не такие седые волосы, нет собранности и сосредоточенности, как при жизни. На лице умиротворенная улыбка. Черты лица такие, как при жизни. В очках. Он выглядит моложе лет на 10, точно такой, как на фотографии, где мы все трое и мне всего год. Я обратил внимание на его усы. Они были не такие густые, как в другом сне».

Знаешь, Коля, я теперь думаю, что твоя душа знала, когда и как она должна освободиться. Твоя осторожность и некоторая боязливость относительно автомобилей мне становится понятной. Ты знал, какая смерть будет у тебя. Знал на подсознательном уровне. Ты ее выбрал сам.

Выбирая право на смерть, Иисус говорил: «Никто не отнимает ее у Меня, но я Сам отдаю ее; сию заповедь получил Я от Отца Моего», тем самым давая понять, что существует право выбора способа физической смерти.

В замечательной поэзии Н. Гумилева есть очень сильное стихотворение на эту тему. Называется оно «Выбор».

Сегодня сорок дней, как тебя нет в живых.

С утра стоит чудесная, солнечная, теплая погода. Мы собрались на кладбище. Взяли, как полагается, бутербродов, водки, огурцов соленых – отцовских, которые ты очень любил. Поехали на машине твоего брата. Перед самым отъездом мне позвонил твой хороший знакомый и с очень большой теплотой говорил о тебе. Он сказал, что ты был не похожим на других, был какой-то особенный, очень светлый и что таких, как ты, очень мало. «За ними надо гнаться всю жизнь», – сказал он напоследок. Я очень благодарна ему за этот звонок и особо за такие теплые слова. Ты достоин такой памяти. Ты действительно был каким-то не таким, как твое окружение. Нет, они не злодеи. Они просто обычные, обыкновенные. Со всеми своими ужимками и прыжками, глупостями и мелкими злодействами.

А ты был другим. Боже мой! Какой мужчина был со мною рядом! И не просто был, а очень сильно любил меня!

Достойна ли я была твоей любви? Достойна ли я была тебя?

Тебя нет уже сорок дней, а я все живу.

Конечно, в других жизнях мы будем опять вместе, но в этой тебя уже не будет никогда. Никогда! Сколько мне отмерено? 10, 20 лет?.. Зачем так много мне одной?!

Но я не имею права уйти за тобой. У меня нет такого права. А как же тогда Кирилл? Мать будет нужна ему еще долго. Что же ты сделал с моей жизнью?!

До твоей могилы идти по кладбищу минут двадцать. Это кладбище под названием «Миронова гора» – целый город. Сколько народа здесь лежит! А небо сегодня такое голубое, и так много чаек! Сегодня твоя душа должна определиться. Светлые ангелы поведут тебя на небо, навсегда оставив нас с сыном одних в этом мире. Где-то очень глубоко в душе я еще верила в чудо, сознание не принимало факта твоей гибели. Но с каждым днем я все глубже понимала, что ты не придешь больше никогда.

Извини, но тебе проще было уйти, чем мне остаться с этой болью.

Господи, что я такое говорю?

Ты никогда бы не покинул нас, никогда! Успокаивая меня, жалея и любя, ты говорил мне: «Лель, не бойся, я с тобой. Я всегда буду с тобой»

Смерть разлучила нас, вырвала тебя из жизни. Вырвала тогда, когда ты мчался к своему ребенку, спешил к своей семье, спешил туда, где тебя любили и ждали. Подлая!

Боже мой, как мне больно!

Поздно вечером, когда гости ушли с поминок, я посидела около твоего портрета со свечкой. Я часто разговариваю с твоим портретом, и мне иногда кажется, что выражение твоего лица на нем меняется. Об этом писала в своей книге академик Бехтерева. Я верю ей и себе тоже.

В памяти всплыли страшные события последнего времени. Сорок дней назад ты погиб. Я помню каждый миг дня твоих похорон.

Похороны – это не только последнее прощание с родным человеком, это еще напоминание о том, что все мы здесь временно, мы гости на этой земле.

Утром, включив телевизор, чтобы узнать о прогнозе погоды из выпуска местных новостей, я увидела тебя в разбитой машине. Через два с половиной часа я увидела тебя в гробу.

Я стояла и смотрела в твое лицо. Оно было твое и какое-то чужое одновременно. Вид грубых швов на виске с правой стороны приковывал мой взор, теснило грудь, парализуя дыхание, кололо сердце и предательски дрожали ноги. Не хватало воздуха для вздоха. Я часто подходила к тебе сзади и целовала в этот самый висок. Ты обычно поворачивался и улыбался мне, никогда не сердясь на меня, даже если это было не вовремя.