И тут меня понесло. Я вспомнила, как мой Экс ужасно обиделся, когда я однажды рассказала в компании анекдот. Приходит баба с мужиком к врачу и жалуется, что муж с ней не спит. Врач просит ее подождать в коридоре, а мужу говорит: “Плохи дела, если вы не начнете спать со своей женой — она умрет”. Мужчина выходит из кабинета, а жена подскакивает к нему и спрашивает: “Что он тебе сказал?” А муж машет рукой и отвечает: “Ну, что ты умрешь!”
Эксик три дня со мной не разговаривал, дескать, я его скомпрометировала.
И сейчас, покопавшись в закромах своей памяти, которая обыкновенно меня подводит, я рассказывала этот анекдот. Все смеялись. А что Адам? Подошел ко мне, прижался и говорит нагло:
— Значит, ты будешь жить вечно! И все потешались надо мной!
А тут еще Гжесик — ну и свинья же он — сказал Адаму:
— Ты с ней поосторожнее, она может и кастрировать. Ох, я была по уши сыта замечаниями в собственный адрес в мой тридцать седьмой день рождения. Так обижать меня! И никто меня, как всегда, не собирался защищать. Я хотела вырваться из объятий Адама, но он держал меня, этот гадкий социолог, крепко и вещал:
— Это мне в ней как раз и нравится. Но я не из тех мужчин, кто позволяет себе что-то обрезать!
Я вырвалась и убежала на кухню, ненавидя его всей душой. А он пошел за мной и начал целовать, я и слова вставить не успела. Ну и нахал, мать честная, как он целовался, на черта нам гости, мы же могли быть сейчас вдвоем и спокойно выпить шампанское, ну и вообще, когда же они все разойдутся, ведь сидят здесь уже, наверное, полчаса, что за люди! — ни чувства времени, ни такта, ни понимания, — и почему этот тип на меня так действует, я совсем не хочу, чтобы он так держал свою руку на моей шее и еще меня прижимал, теперь все заметят, что у меня грудь поднялась торчком, только пусть он меня не выпускает из рук, еще самую малость, впрочем, они отлично веселятся там сами, без нас…
Вот так… Это был потрясающий день рождения.
* * *
Мы договорились с Адамом: что я не должна каждый день заниматься стряпней, потому что у нас равноправный союз и мы друг другу помогаем; что нет типично мужских и женских дел. При этом более тяжелую работу выполняет Адам, потому что я — женщина;
Адам будет иногда мыть окна, зато я не прикоснусь к машине, если необходимо поменять колесо, проверить что-либо или вытащить из грязи. Я не буду убирать за Адамом в ванной. Не буду прикасаться к его бритве, разве что у меня не будет своей; что я могу носить его зеленую рубашку, потому что она мне больше идет, чем ему, кроме того, она ему почти мала, однако он не будет носить мои вещи, к примеру, толстые шерстяные носки, привезенные из Закопане. И никогда-никогда без моего ведома не прикоснется к моему компьютеру. И никогда меня не будет обманывать. Потому что самая плохая правда лучше самой хорошей лжи.
Адам все время смеялся. Сказал, что я превосходно вела переговоры — мол, все должно быть так-то и так-то, но в приложении к договору всегда есть уступка для меня, а не для него.
Он должен переехать к нам в пятницу. С вещами. А пока мы красили кухню, и сантехник переставлял мойку, потому что необходимо было перенести сюда стол, а в гостиной разместятся вещи Адама. Потому что его квартиру мы решили сдавать.
* * *
В четверг произошла катастрофа. Я знала, что мужики неисправимы. Адам ничем не отличался от Экса, Он оказался даже хуже Ирека. Я не хотела никого видеть. Я уже никому никогда не буду доверять.
Если бы в четверг ночью мы не пошли к; Уле и Кшисику на курицу гриль сразу же после того, как навели порядок в кухне, все было бы иначе. Если бы Кшись решил приготовить рыбу, а не куриные грудки, я была бы счастливой, ничего не ведающей женщиной. Полной иллюзий. Но мы закончили перестановку мебели в десять. Кшись позвонил и сказал, что они с Улей сидят на террасе. А у нас в кухне еще не было воды — слесарь забыл что-то подсоединить. Так что Кшисик предложил прийти поужинать к ним. Когда он раскладывал эти грудки на гриле, Уля взглянула на Адама и сказала:
— Тебе повезло. Ютка — специалистка по курам. Прекрасно запекает курицу с ананасами и в вине, с петрушкой, с черносливом и с черным перцем, и фарширует фруктами и…
— Рождественскую? — уточнил Адам.
Уля, конечно, не придала этому значения, но я…
— Что ты сказал? — воскликнула я, и холодом повеяло вокруг. Эта терраса, наши сады, поля, деревья и фазаны — обледенел весь мир, и мороз пробрал меня до костей.
— Что с тобой? — Глаза подруги утратили свою безмятежность. — Я вообще могу ничего больше не говорить…
Но я, на беду, уже не владела собой. Мне было не важно, что Уля и Кшись сидят рядом. Я смотрела Адаму прямо к глаза. Он потупился.
— Повтори, что ты сказал. — В моем голосе было столько металла, что им можно было бы резать грудинку на куски. — Какую курицу?
Кшись вдруг вспомнил, что ему срочно нужно куда-то позвонить, Уля поднялась, чтобы немедленно вскипятить воду на чай, выяснилось, что ей вдруг ужасно захотелось пить.
Адам избегал моего взгляда. Все стало ясно. Он рылся в моем компьютере. Все читал. Все мои письма и статьи. Все мои фельетоны. Письма Голубому. Мой единственный принцип, моя жизненная опора, был нарушен: Адам мне солгал. Мое сердце разорвалось пополам. А возможно, на миллион миллионов частиц. Как можно быть рядом с человеком, который еще не живет со мной, а уже злоупотребил моим доверием?
Я встала. Адам тоже. Уля и Кшись нас не окликнули. Тося уже спала. Борис взглянул на меня и забился под стол в кухне.
И тогда я сказала Адаму, что мне очень жаль, но у нас ничего не получится. Я, к сожалению, не могу и не желаю даже пробовать жить с человеком, который меня обманул. Ведь он знал, что это самое худшее, что он мне мог сделать, потому что достаточно много знает о моей жизни. Все другое я могла бы ему простить, но обман — никогда. Нет и нет! Что если в своем собственном доме я не имею права… что я не ожидала, что если мы начинаем со лжи, то…
У меня в горле рос и набухал комок. Мне казалось, еще мгновение — и я задохнусь. Еще одно слово, и умру. Адам подошел ко мне и произнес:
— Я сейчас тебе все объясню…
Но меня прорвало. Хватит объяснений. Я всего лишь человек и хочу, чтобы со мной обращались как с человеком. Я в нем обманулась, как ни в ком другом в своей жизни, и не хочу его больше видеть!
И тогда он вместо того, чтобы мне все объяснить, впервые повысил голос:
— Да, я знаю, ты мечтаешь об этом чертовом рыцаре на белом коне! А я вовсе не тот рыцарь! Твоей мечты не в состоянии осуществить никто. Даже я. Ты мне даже слова не дала сказать, когда я хотел тебе все объяснить, тебя ничего не волнует, кроме собственной персоны. Может быть, когда ты немного придешь в себя, мы поговорим. А собственно говоря, это ты меня обманула, когда уверяла, что проверяла свою электронную почту! Поэтому, когда будешь готова к нормальному разговору, как между взрослыми людьми, позвони!
Я-то думала, что он не решится уехать. Не двинулась с места. Да, шила в мешке не утаишь! Будет теперь мне тыкать в глаза моей мечтой и откровениями — из моих же писем к Голубому, да и то отправленных, как известно, ему по ошибке! И еще обвинил меня в обмане! Из-за такой мелочи! Никогда больше никаких мужчин!
Он все-таки уехал!
Я сидела как пришибленная. Уля вошла со стороны террасы. Борис по-прежнему прятался под столом.
— Какая муха тебя укусила? — поинтересовалась Уля. Я пошла в кухню, достала шампанское, которое мы купили с Адамом на завтра. И открыла. Принесла два хрустальных бокала, купленные у русских возле вокзала.
— Давай выпьем, — предложила я, наливая шампанское, — я начинаю жизнь сначала.
И разревелась.
Я ЗНАЛА С САМОГО НАЧАЛА
Так закончилась моя большая любовь. Зрелая. Та, которой не страшны никакие повороты, потому что она предусмотрительна.
