А затем кто-то в толпе подвинулся, и он увидел лицо леди Джулии Вэйвни.

И она улыбалась.

— Поставьте, пожалуйста, на восемь, — сказала она, и толпа вновь сомкнулась, и она исчезла, оставив его с монетой в руке и полнейшим смятением в мыслях.

Рулетка требует внимания. Тот, кто играет, думая о чем-то постороннем, совершает ошибку, и Джордж ее совершил. Не вполне соображая, что делает, он швырнул монету на стол. Она попросила поставить на восемь, и он действительно думал, что так и сделал. Но на самом деле, ослепленный чувством, он поставил на три, и так никогда и не узнал об этом.

Таким образом, когда шарик остановился и замогильный голос прохрипел, что восьмой номер выиграл, Джордж радостно уставился на крупье. Постепенно радость сменилась яростью, потому что тот никак не реагировал. Джордж наклонился.

— Месье, — сказал он на ломаном французском. — Меня! Я ставить пять франков восьмой!

У крупье были торчащие усы и вид человека, видавшего все мирские печали и несправедливости. Он покрутил вышеупомянутые усы, ничего не ответив, и скривил губы в неуловимой улыбке, что прибавило меланхолии к вышеупомянутому виду.

Джордж протиснулся ближе. Два тучных француза отошли, и стало немного просторнее.

Джордж похлопал крупье по плечу.

— Послушайте, — сказал он. — В чем дело? — Забытые фразы из глубокого детства, когда он учил французский, всплыли в памяти. — Я же говорю, меня ставить пять франков восьмой. Это именно меня.

— Господа, делайте ставки, — чеканно произнес крупье.

В обычном состоянии наипервейшее жизненное правило Джорджа, как и любого среднего англичанина его времени, — ни в коем случае не привлекать к себе внимания публики. «Фиалка пряталась в лесах, под камнем чуть видна…» — говорят про таких поэты. Но Ровиль с его яркими красками выбил героя из колеи; он был словно в лихорадке. Игра подлила масла в огонь. Любовь же довершила дело, доведя его до исступления. Если бы это было только его дело, холодная отрешенность крупье привела бы Джорджа в чувство, и он, растерянный, все же отступил бы. Но сейчас Джордж защищал интересы единственной в мире девушки. Она доверилась ему. Кто бы он был, если бы не оправдал доверия? Ничего, она увидит, из какого теста он слеплен. Сердце подступило к горлу, тело охватила дрожь. Он был страшен — почти слеп в ярости. Он был Оливером Кромвелем, воином-берсерком и сэром Галахадом одновременно.

— Сэр, — вновь обратился он к крупье. — Эй! Ну, так что? На этот раз тот ответил.

— Игра закончена, — сказал он с неописуемо меланхоличным пренебрежением.

Это было последней каплей. Как это — закончена? Ну уж нет, сейчас он им покажет. Сами напросились. Сколько там ему причитается? Ставка пять франков, семикратный выигрыш. Да, и еще ставка возвращается. Итого сорок франков. Две эти золотые штуковины — как они их там называют. Что ж, прекрасно.

Джордж быстро наклонился к крупье, откинул крышку с золотого подноса и облегчил его на два луидора.

Интересно, что сцены, которые мы повторяем в мыслях бессчетное множество раз, никогда не происходят так, как представлялось. Например, в данном случае Джордж полагал, что завершит спор с непринужденным достоинством. Изъяв деньги, он вручит их законной владелице, поднимет шляпу и удалится, как и подобает доблестному защитнику обиженных. Но уже примерно через одну шестнадцатую долю секунды он понял, что происшествию не суждено иметь такое продолжение. Слава Всевышнему, что Тот надоумил сменить коричневые ботинки на поношенные, но удобные оксфорды.

Секундное замешательство, пока недоуменные свидетели постигают происшедшее, — и мир превратился в скопище выпученных глаз, вопящих глоток и цепких рук. Люди со всего казино слетались к месту происшествия, словно мухи на мед. Зеваки перестали зевать, официанты забыли про официальность. Седовласые джентльмены запрыгали по столам.

Не теряя времени, Джордж припустил во весь дух. Благо, его стол был ближе всех к двери, и его даже не пришлось обегать. Когда начался настоящий переполох, Джордж уже миновал окошечко кассира и на полной скорости налетел на створчатую дверь. Створки, как им и полагается, отворились. Промелькнуло окошечко гардероба, и вот наш герой на площади; прохладный ночной бриз дует в лицо, и звезды подмигивают с голубого небосвода.

Продавец газет — бизнесмен до мозга костей — тут же подскочил к нему с парижским изданием «Дейли Мейл», но моментально был сбит с ног и отлетел с тротуара на дорогу. Джордж, потрясенный, но не потерявший самообладания, тем временем повернул налево — ему показалось, что там темнее.

И в этот миг казино исторгло преследователей.

Джордж бросил торопливый взгляд через плечо и ужаснулся — казалось, их были сотни. Площадь звенела голосами. Он не понимал слов, но догадался, что это не хвалебные возгласы. Кроме того, крики побудили идущего навстречу коротышку в вечернем костюме прекратить променад, выйти из оцепенения и, расставив руки в стороны, предпринять попытку задержания.

Опасность удесятеряет силы. Для человека, никогда не игравшего в регби, Джордж прекрасно владел ситуацией. Он сделал ложный выпад влево, затем резко дернулся вправо, обошел нападающего и скрылся в спасительной темноте.

Сзади доносились топот шагов и гул голосов.

Когда убегаешь от толпы, есть по меньшей мере одно преимущество — свобода маневру. У преследователи ее нет, они мешают друг другу. Среди воинственной толпы, что висела на пятках у Джорджа, несомненно были бегуны получше него. С другой стороны, были и гораздо худшие, и они на первых порах мешали своим резвым собратьям. Поэтому через полминуты погони Джордж оставил их далеко позади и смог, наконец, собраться с мыслями. Расслабляться было рано. Завернув за угол, он увидел, что темный переулок выходит на широкую улицу с несколькими пешеходами. Проявив недюжинное присутствие духа, он без промедления ринулся вперед, крича по-французски:

— Быстрее! Быстрее!

Для его целей таких скромных познаний в языке было более чем достаточно. Французы не флегматики. Если француз видит человека, который бежит, тыча вперед пальцем, и кричит: «Быстрее! Быстрее!», то, не тратя время на лишние расспросы, он рвете места, как мустанг. В следующий миг Джордж возглавлял группу энтузиастов в количестве шести человек, а еще через двадцать ярдов их было уже одиннадцать.

Пять минут спустя он уже сидел в винной лавчонке на побережье и умиротворенно потягивал дешевое вино. Любознательному владельцу он объяснил на смеси английского и ломаного французского, отчаянно жестикулируя, что помогал преследовать вора, но усталость взяла верх, и он покинул ряды товарищей, чтобы немного освежиться. Владелец выразил надежду, что те управятся и без Джорджа.

Любовь и впрямь сводит с ума. На следующий день, вместо того чтобы благоразумно затаиться в номере (что даже не пришло ему в голову), он сразу же после завтрака — или того, что сходит за таковой в Ровиле — отправился в отель «Жемчужина Средиземноморья», чтобы вручить два луидора законной владелице.

Вежливый, радушный портье сказал, что леди Джулия вышла, но месье может поискать ее на Променад. Она была там, на той самой скамейке, где когда-то забыла книгу.

— Доброе утро, — приветствовал он.

Она не заметила, как он подошел, поэтому вздрогнула от неожиданности. Щеки зарделись, в серых глазах засветилось изумление.

Джордж протянул два луидора.

— Прошлым вечером я не мог отдать, — сказал он.

Тут ему в голову пришла ужасная мысль — как он сразу не подумал!

— Я говорю, — начал он, заикаясь, — то есть, я надеюсь, вы не подумали, что я сбежал с вашим выигрышем! Крупье не хотел отдавать, так что, видите ли… мне пришлось взять его и убежать. Это ровно два луидора. Вы, значит, поставили пять франков, и получаете семикратный…

Старая леди, сидевшая на скамейке и взиравшая на них из-за зонтика, внезапно вмешалась в разговор:

— Кто этот молодой человек?

Джордж только сейчас заметил ее. Наверное, мать или тетушка, определил он. Нет, не тетушка — слишком уж встревожилась. Ну еще бы, совершенный незнакомец, налетел на них и начинает болтать с ее дочерью, или племянницей — кем там она приходится. Он стал оправдываться.