— Годится, — сказал и Простак, внося безвозмездную лепту и, поймав взгляд босса, схватился за ближайшую бутылку шампанского. Как странно, подумал он уже не в первый раз за вечер, до чего же круто поменялось к нему отношение Лемана сегодня вечером. Прежнего сердечного дружелюбия и в помине нет. Что случилось с добродушным другом, так часто называвшим его «дорогушей»?

Высказала свое соображение и мисс Уиттекер:

— Вот что не так в пьесе. Героиня не вызывает сочувствия. Я все время сражаюсь с публикой. Я им не нравлюсь.

Фанни изо всех сил постаралась встать.

— А как же иначе? — Она снова плюхнулась на стул. — Ой не могу, свалюсь! — И она потянулась за бокалом.

Мисс Уиттекер, кинув на нее один-единственный взгляд, перестала замечать ее, насколько возможно не замечать Величайшую Жонглершу в Мире.

— Нет сочувствия. Вот и вся разгадка. В спектакль надо что-то добавить, чтобы показать, что, по сути, я хорошая, а не легкомысленный светский мотылек.

— Может, раздать публике брошюрки с пояснением? — предложила Фанни.

— Если бы в начале пьесы у меня была сцена, которая подала бы меня в более привлекательном свете… Скажем, эпизод с ребенком…

— К этому мы еще вернемся, — решил Леман. — Запишите, — бросил он Динти. — Ребенок для мисс Уиттекер.

— Не в самом же начале пьесы! — засомневался Простак.

— Тогда она еще не замужем.

— Ладно, лад-но-о. — Снова раздался стук. — Откройте дверь.

— Я?

— Да-а!

— Хорошо, — послушался Простак.

Снова пришел официант, нагруженный на этот раз подносами с курицей по-королевски.

— Курочка! — весело провозгласил он. — Я говорил вам, что еще вернусь.

— Поставьте на стол.

— Слушаю, сэр. Подходите, попробуйте! — пригласил официант в той же манере добродушного малого, который хочет всех осчастливить.

Леман враждебно покосился на кур. Они ничего для него не значили. Он жил ради искусства.

— Дальше, дальше! — закричал он. — А то мы тут на всю ночь застрянем. Следующий эпизод — сцена в саду.

Лицо Простака осветилось. Наступил его звездный час.

— Я хотел сказать кое-что про эту сцену.

— Вы ничего не говорили!

— Я просто ждал, пока вы дойдете до нее. Видите ли, дорогой мой компаньон…

— Может, разрешите и мне поговорить минуточку? И не называйте меня компаньоном.

— Что ж, не буду, мой друг.

Вполне вероятно, что мистер Леман как-то прокомментировал бы и такую форму обращения, но в эту минуту раздался новый стук в дверь, и Простак, вновь направленный открыть ее, очутился лицом к лицу с маленькой девушкой в аккуратном черном платьице, на которую и воззрился.

— А-а, вот и Китти, Джо! — объявил МакКлюр и пояснил: — Телефонистка. Это — мисс Хэмфри. Ну а теперь, вот в чем дело, Китти. Мы хотим, чтобы вы сказали нам, что вы думаете о сегодняшнем спектакле. Прямо с ходу. Вы ведь смотрите все приезжающие к вам шоу. Вот мы и хотим узнать ваше правдивое мнение.

Сидевшая на кровати Пэгги задумчиво рассматривала новую гостью.

— Что ж, я скажу вам, мистер МакКлюр, — начала Китти. — Понимаете, Сиракузы — забавный городок.

— О, вот как? — вмешалась Фанни.

— Ну, то есть, ему трудно угодить, — продолжал оракул, высказывая мнение зрителей любого городка. — Понимаете, мы ведь видим все новые постановки. Все шоу привозят сюда. Если шоу пройдет здесь, оно пройдет где угодно. И люди у нас такие забавные. Если им нравится шоу, они идут на него, а если нет — и ходить не станут.

— Вот так новость! — саркастически вставил мистер Леман.

— Слушайте! — вмешался официант. — Я могу сказать вам, что не так с вашим шоу. Сам я его не видел, но горничная с четвертого видела, и она…

— Минуточку, — перебил его Джек. — Мы хотим, чтобы эта молодая леди…

— О, прошу прошения, — извинился официант. — Мисс, ваше слово.

Пэгги поднялась с кровати. Держалась она спокойно, но угрожающе.

— Это ты принимала звонок в Нью-Йорк из 413-го? — холодным ровным тоном осведомилась она.

— Ну-ну, крошка! — взмолился Берни.

— Так это ты?

— Да, я.

— Вела ты себя нахально.

— Мне так не показалось.

— А вот мне показалось. Тебе ведь положено быть любезной? А? Положено?

— Я всегда любезна, когда говорю с леди. Повисла пауза.

— Я скажу, на что ты нарываешься, — осенило мисс Марлоу. — На то, чтобы тебе влепили по твоей безобразной мордахе.

Слова эти были брошены небрежно и легко. Пэгги, побывавшая в пятидесяти скандалах, даже ничуть не разволновалась. Однако ее заявление чуть не сорвало диспут. Фанни издала подбадривающий клич «Давай!», Леман безмолвно ахнул. Берни взмолился: «Ну-ну, крошка!», Бенхэм пощелкал языком и пробормотал: «Ну что же это?», явно считая, что под покровительством Дэвида Беласко ничего подобного не случилось бы. Джек предпринял умный тактический ход — в обычной своей спокойной манере выпроводил Китти из комнаты и закрыл дверь. Наступила минута блаженного покоя.

Леман тяжело отдувался.

— Заприте эту дверь, наконец! — распорядился он.

— Я?

— Да-а!

— Хорошо.

— Вам придется отпереть ее снова, — сказал официант, — чтобы выпустить меня. Так вот, я собирался передать, что сказала та горничная с четвертого этажа. Она сказала мне: «Руперт, чего хочет зритель? Развлечений».

Мистер Леман завыл как бэнши.[19]

— Выметайтесь!

— О'кей, сэр. Хозяин тут вы. Доброй ночи, господа.

— Доброй ночи! — прошипел мистер Леман.

Простак пребывал в полном недоумении. Это была первая конференция, в которой он участвовал, и она оказалась ни чуточки не похожей на ту, что рисовалась его воображению. Он-то представлял себе сердечных добродушных людей — то, что Леман в минуту вдохновения назвал счастливой семьей, обменивающихся за шампанским благожелательными, приятными замечаниями. Что-то в духе салонов XVIII века, про которые он читал в школе. А тут — прямо клетка на редкость раздражительных диких кошек. Это ставило его в тупик, сбивало с толку. Никто не открыл ему, что сегодняшняя конференция по обычным театральным меркам — просто верх учтивости и вежливости.

Мистер Леман снова призвал собрание к порядку.

— Про-дол-жа-ем! — в обычной своей властной манере произнес он. — Мы должны решить что-то насчет спектакля, а никуда еше не продвинулись.

— Давайте станем постоянным комитетом и будем проводить собрания каждую неделю, — высказалась Фанни.

— Заткнись!

— А я еще и рта не открывала.

— Только и знаешь — ля, ля, ля… Итак, мы дошли до пролога.

— Пролог годится, — глубокомысленно заметил Простак. Леман снова одарил его раскаленным добела взглядом.

Когда премьера не имеет большого успеха, председательствующий выбирает, по театральному обычаю, какого-то индивидуума, на которого и выплескивает всю ярость. Как правило, им автоматически становится автор, но за отсутствием такового выбор пал на Простака. Фактически и не повинный в сочинении пьесы, Простак стоял ближе всех к отсутствующему драматургу.

Пронзив его взглядом, Леман продолжил:

— Итак, следующий эпизод — сцена в саду.

Про нее, как мы знаем, у Простака было что сказать. Он ожил, точно цветок под весенним дождичком.

— Ах да, наша сцена в саду, — бойко вступил он. — Я скажу вам, в чем там дело. Деревья посажены неправильно.

Леман поднялся со своего места, и Джек, всегда готовый вылить масла на бушующие воды, попросил его не страдать так сильно.

— Неправильно посажены, вот как?

— Да, мой друг. То есть, дорогуша. В настоящем саду..

Мертвенное спокойствие пало на Лемана. Такое спокойствие воцаряется в вулкане перед извержением, от которого потом тысячи людей спасаются бегством.

— А теперь послушайте! Меня от вас тошнит! Вы мне надоели до посинения. Влезаете в разговор с какими-то дурацкими идеями. Больше не могу-у-у!

— Это не дурацкая идея. Я по делу говорю.