Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Д-да, пожалуй. Думаете, надо его изрезать на куски?

— Боюсь, без этого не обойтись, сэр. Могу я предложить, в целях облегчения монотонности работы, подать виски и сифон с содовой?

— А вы знаете, где их держат?

— Да, сэр.

— В таком случае — гоните всё сюда!

— Слушаюсь, сэр.

— А я пока приступлю к работе.

Так я и сделал, и дело у меня неплохо спорилось, когда дверь тихо отворилась и в комнату неслышно заползла тётя Далия.

— Ну что, Берти, всё прошло гладко? — раздался её голос у меня над самым ухом, так что я слабо вскрикнул и подскочил чуть не до потолка.

— В таких случаях полагается сигналить, — заметил я не без раздражения, когда приземлился. — Меня чуть родимчик не хватил! Да, всё прошло по плану. Но Дживс настаивает на том, чтобы сжигать вещественное доказательство по частям.

— Конечно! Ты же не хочешь устроить пожар.

— И он то же говорит.

— И как всегда прав. Я принесла свои ножницы. А кстати, где Дживс? Я думала, он рядом с тобой, самоотверженно трудится.

— Дживс самоотверженно трудится в другом месте. Он пошёл за виски.

— Вот молодец! Других таких нет, просто нет. Боже мой, — вздохнула она немного спустя, когда мы сидели рядышком у огня и кромсали ножницами холст, — мне это напоминает милую старую школу, как мы после отбоя всем дортуаром пили какао у камина! Счастливые были дни! А, вот и вы, Дживс, проходите и ставьте все припасы поближе ко мне. Как видите, мы продвигаемся. А что это у вас под мышкой?

— Садовые ножницы, мэм. Я готов оказать любую помощь в пределах своих возможностей.

— Тогда начинайте оказывать. Шедевр Эдварда Фодергилла ждёт вас.

Работая втроём в поте лица, мы справились с нашей задачей довольно быстро. Я только успел допить первый стакан виски с содовой и приняться за второй, а уж от Венеры, не считая золы, не осталось ничего кроме маленького краешка юго-восточного угла, который держал в руках Дживс. Он разглядывал его, как мне показалось, с довольно задумчивым видом.

— Прошу прощения, мэм. Правильно ли я понял, что мистера Фодергилла-старшего зовут Эдвард?

— Правильно. Можете называть его про себя Эдди, если хотите. А что?

— Дело в том, мэм, что картина, которую мы сейчас изрезали, подписана, насколько я могу судить: «Эверард Фодергилл». Я подумал, что должен сообщить вам об этом.

Сказать, что тётка с племянником приняли это известие спокойно, значило бы злостно исказить истину. Земля дрогнула под нашими ногами.

— Дайте-ка сюда, Дживс! Лично мне здесь видится «Эдвард Фодергилл», — заключил я, всмотревшись.

— С ума сойти! — прошипела тётя Далия, в сердцах вырывая кусок картины у меня из рук. — Тут стоит «Эверард»! Правда, Дживс?

— У меня сложилось такое же впечатление, мэм.

— Берти! — произнесла тётя Далия так называемым сдавленным голосом, глядя на меня так, как, должно быть, в молодые годы на лисьей охоте глядела на негодного гончего пса, погнавшегося за кроликом. — Берти, ты, проклятие цивилизованного мира, если ты сжёг не ту картину, то…

— Да нет же! — уверенно заявил я. — У вас обоих что-то с глазами. Впрочем, если вам так будет спокойнее, я быстренько сбегаю вниз и удостоверюсь. Развлекайтесь пока тут, будьте как дома.

Произнёс я это, как я уже сказал, очень уверенно, и, слушая меня, вы бы наверняка подумали: «Бертрам в порядке, он невозмутим». Но я не был невозмутим. Я опасался самого худшего и уже с содроганием представлял себе, какую гневную речь насчёт моих умственных способностей и моральных качеств произнесёт тётя Далия при нашей очередной встрече. Ведь в прошлом, даже за куда меньшие промахи, она, бывало, честила меня на чём свет стоит, как сержант новобранца, который не знает команд «в ружьё» и «на плечо».

Так что я совершенно не был готов к новому испытанию, ожидавшему меня в конце пути. Когда я входил в столовую, кто-то вдруг выскочил оттуда мне навстречу, налетел на меня с разбегу и едва не вышиб из меня дух. Сцепившись в объятиях как два танцора, мы с ним вывалились в гостиную, и когда я включил свет, чтобы не натыкаться на мебель, то увидел, что обнимаю Фодергилла-старшего в шлёпанцах и халате. В правой руке он держал нож, а на полу у его ног лежал некий рулон — он выронил его при столкновении со мной. Я наклонился, поднял рулон, как того требовала вежливость, он развернулся — и увидев, что это, я издал удивлённое восклицание. Одновременно старший Фодергилл испустил страдальческий стон. Сквозь растительность на его лице просвечивала болезненная бледность.

— Мистер Вустер! — произнёс, вернее сказать, пролепетал он блеющим голосом. — Слава богу, вы не Эверард!

Меня это тоже вполне устраивало. Меньше всего мне хотелось бы быть щуплым человечком с артистической бородищей.

— Без сомнения, — продолжал он, всё ещё блея, — вы удивляетесь тому, что я вот так, тайком уношу мою Венеру. Но я готов всё объяснить.

— Ну что ж, это замечательно.

— Вы ведь не художник…

— Скорее, литератор. Я однажды написал статью в «Будуар элегантной дамы» на тему о том, что носит хорошо одетый мужчина.

— Тем не менее, я думаю, вы сможете понять, что эта картина значит для меня. Это моё дитя. Я пестовал её, я любил её, она была частью моей жизни!

Тут он умолк, чтобы перевести дух. И я, изловчившись, вставил: — «Очень рад за вас», — чтобы поддержать разговор.

— Но потом Эверард женился, и в каком-то помутнении рассудка я отдал картину ему в качестве свадебного подарка. Как горько я об этом сожалел! Однако дело было сделано. Пути назад уже не было. Я видел, как он дорожит этой картиной. Сидя за столом, он не может отвести от неё глаз. Попросить её назад было выше моих сил, и в то же время я не мог жить без неё.

— Да, ситуация… — согласился я. — Что тут станешь делать?

— Казалось, выхода нет. И вот случились эти кражи картин по соседству. Вы слышали о них?

— Да. Тётя Далия рассказывала.

— Из соседних домов украли несколько ценных полотен, и мне пришло в голову, что если бы я сейчас… ээ… изъял мою Венеру, то Эверард решил бы, что это работа той же шайки и ничего не заподозрил. Я долго боролся с искушением… Простите, что вы сказали?

— Я только сказал: «Молодец».

— Да? Ну, в общем, я всячески старался побороть искушение, но сегодня вечером поддался ему. Мистер Вустер, у вас такое лицо…

Я не понял, что он имеет против моего лица, и оскорблённо выпрямился. Но потом сообразил, в каком смысле он это сказал.

— Спасибо на добром слове.

— И я уверен, что вы сердечный человек и не предадите меня. Вы ведь не расскажете Эверарду?

— Нет конечно, если вы не хотите. Так что, держать язык за зубами?

— Именно.

— Ну и лады.

— Спасибо, спасибо! Бесконечно вам благодарен! Ну что ж. уже поздновато, пожалуй, пора и на боковую. Спокойной ночи! — сказал он и прошмыгнул вверх по лестнице как кролик в свою нору. Едва он исчез, как я обнаружил рядом с собой тётю Далию и Дживса.

— А, вы здесь… — сказал я.

— Да, мы здесь! — ответила моя родственница довольно резко. — Что тебя так задержало?

— Я бы обернулся раньше, но мне помешали леопарды.

— Кто?

— Бородатые леопарды. Шекспир. Правильно, Дживс?

— Совершенно верно, сэр. Шекспир говорит, что солдат бородат, как леопард.[41]

— Да, а их речь проклятьями полна, — добавила тётя Далия. — И некоторые из них ты сейчас услышишь, если не объяснишь, о чём ты лопочешь!

— А я разве не сказал? Я остановился поболтать с Эдвардом Фодергиллом.

— Берти, ты пьян в стельку!

— Не пьян, моя единокровная старушка, а потрясён до глубины души. Я вам, тётушка Далия, расскажу поразительную историю!

И я рассказал им эту поразительную историю.

— Итак, — заключил я, — мы ещё раз получили урок: никогда не отчаиваться, какими бы мрачными ни казались перспективы. Только что небо было тёмным и надвигались грозовые тучи, а что мы имеем сейчас? Солнышко сияет, и синяя птица счастья снова на посту. Мадам Фодергилл хотела, чтобы Венеры не стало — и Венеры не стало. Voila! — повёл я рукой почти как настоящий парижанин.

вернуться

41

…солдат бородат как леопард — «Как вам это понравится», акт II, сцена 7 (пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник). Пиллингшот открывает счет

108
{"b":"111304","o":1}