Открыв глаза, Дафна увидела над собой лицо, которое часто пыталась представить себе, – повзрослевшее лицо того парня, которого так любила в юности. Да, он стал старше и мудрее… но все так же желает ее, и страсть в его глазах сияет еще ярче, чем двадцать лет назад.

Дафна подождала, пока он разделся, и стянула с себя джинсы. Из кармана его брюк, звеня, высыпалась мелочь и засверкала на песке, как россыпь сокровищ. В свете костра она заметила на его мускулистом правом плече шрам – отпечаток ее зубов. Мысль об этом приятно возбуждала.

Последний раз Дафна была с Джонни в семнадцать лет, но и тогда не чувствовала ничего подобного.

Она прильнула к нему, прижимая Джонни к себе и согреваясь теплом его тела. Как же она соскучилась по нему, по его объятиям!

– Хорошо ли то, что мы делаем? – прошептала Дафна. Он взглянул на нее с трогательной серьезностью.

– Хочешь остановиться?

– Нет!

– Господи, как я мечтал об этом с той минуты, как ты вошла в мой офис.

Отдаваясь его ласкам и чувствуя себя на вершине блаженства, Дафна мысленно твердила: «Боже милостивый. Мне все равно, даже если Ты сейчас смотришь на нас. И если счастье – грех, тогда в этом мире нет у нас надежды». И потом, когда Джонни лег рядом с ней, и оба они, утомленные страстью и счастливые, прижались друг к другу, Дафна обняла его, стараясь сохранить чудесное ощущение близости и не дать ему исчезнуть в холодной ночи.

– Я люблю тебя, – прошептал Джонни.

– Знаю. – Дафна провела ладонью по его щеке. – Ты единственный мужчина, которого я желала.

– Вот если бы…

– Что?

– Да нет, ничего… Мне не хотелось бы сейчас думать о прошлом.

– И о будущем. – Она поежилась и прижалась к нему еще теснее.

Минуту спустя он сказал:

– Надо бы подбросить деревяшек в костер.

– Нет, пора одеваться, – сонно возразила Дафна, не делая никаких попыток встать.

Джонни рассмеялся:

– Зачем утруждать себя? Все равно сразу же разденемся снова.

– Нас могут увидеть… и завтра утром в газетах появятся соответствующие заголовки. – Дафна решительно села на покрывале, размышляя: «А вдруг и правда нас увидят? И Роджер все узнает».

Странно, но эта мысль развеселила ее. Она представила, как Роджер раскрывает утреннюю газету и узнает эту потрясающую новость.

Но Дафне тут же стало стыдно: она вспомнила, как несколько лет назад, возвращаясь домой на машине после встречи с читателями Нью-Хейвена в метель, задержалась в пути. Роджер был сам не свой от тревоги, когда она открыла дверь. Он стиснул жену в объятиях, а потом ходил за ней из комнаты в комнату, словно боясь расстаться с Дафной хоть на минуту.

Отстранившись от Джонни, она начала одеваться. Джонни удивленно следил за ней, а когда она натянула джинсы, неохотно накинул рубашку.

– В последний раз, когда мы были вместе, ты боялась, что нас застанет твой отец, – заметил он. – Кого же ты боишься сейчас?

– Себя. Если мы не остановимся, я могу совершить непоправимое. – Их будущее неизвестно, но то, что Дафна утратила когда-то, она вновь обрела в объятиях Джонни. Вопрос только в том, имеет ли она право удержать это?

Поднимаясь на гребень дюны и прижимаясь к Джонни, Дафна думала о том, что если позволит ему уйти теперь, то потеряет его навсегда.

«Завтра же, – решила она, – я попрошу Роджера посадить детей на самолет. И не скажу ему, когда мы вернемся. Если соскучится, он знает, где меня искать».

Неделю спустя, в четверг утром, Китти отвезла сестру в аэропорт Сан-Франциско – встречать Роджера и детей. Но самолет опаздывал, и только спустя час появился Роджер с Кайлом и Дженни. Китти наблюдала, как ее зять стиснул Дафну в объятиях, а дети повисли у нее на ногах, так что сестра, смеясь, упала в кресло.

«Дафна изменилась», – подумала Китти. Сестра наконец-то убедила Роджера перевести детей в начальную школу Мирамонте до конца учебного года. Раньше Дафна соглашалась с аргументами мужа, но теперь проявила неожиданную твердость.

«Я хочу, чтобы они были рядом со мной. Дети должны быть с матерью», – говорила она Роджеру по телефону. Спокойно выслушав его возражения, Дафна продолжила: – Если ты сейчас не можешь привезти детей, я сама прилечу в Нью-Йорк и заберу их. Я настаиваю, Роджер».

Китти ликовала.

Роджер, похоже, тоже заметил в жене перемену. По дороге из аэропорта он украдкой бросал на нее тревожные взгляды, а дети без умолку болтали, расспрашивая Китти, в каких комнатах они будут жить и позволит ли она им печь пирожки, как в прошлый раз, и можно ли будет смотреть телевизор наверху.

Дженни в очаровательной блузочке с кружевами и розовом сарафанчике, с короткими светлыми косичками, полезла в рюкзачок и достала оттуда видеокассету.

– Посмотрите, тетя Китти. Это «Русалочка». Папа говорит, что русалочек не бывает. А вы как думаете?

– Я-то сама их не видела, – осторожно ответила Китти. – Но я ведь и кенгуру никогда не видала. А кенгуру существуют на самом деле.

Роджер бросил на Китти сердитый взгляд. Как выяснилось, он собирался провести у нее выходные, а потом уехать. Но за два дня весь дом наполнился его присутствием, и Дафна совсем ушла в себя. Прислушиваясь к тяжелым шагам Роджера, поднимающегося по лестнице, Китти и сама внутренне съеживалась. Его неуклюжие попытки успокоить Дафну, волновавшуюся за мать, снисходительно-веселый ток, каким он общался и с женой, и с детьми, выводили Китти из себя. Ока знала, что зять неплохой человек. Немного суров с детьми, но любит их всей душой. И по-своему заботится о Дафне. И все же, когда рано утром в понедельник Роджер уехал в аэропорт, все вздохнули свободнее.

Дети, поначалу притихшие как мышки, постепенно осмелели, поняв, что теперь их некому отчитывать. Дафна, сидя перед камином в пижаме, наблюдала, как Кайл и Дженни что-то мастерят из конструктора «Лего», и тоже чувствовала себя гораздо лучше. Час спустя, умытые и одетые, все спустились на кухню, где Китти уже месила тесто.

Она дала детям по кусочку теста, и они тут же начали лепить из него фигурки, а сама поставила чайник.

Пока Китти нарезала бананы для салата, солнце, прятавшееся за облаками, вдруг хлынуло в окно, и яркий луч упал на спящих кошек, свернувшихся клубочком на коврике. Засвистел закипающий чайник, с верхнего этажа доносилась музыка – песенка из «Улицы Сезам». Кайл и Дженни забыли выключить телевизор. Китти улыбнулась, впервые за несколько недель почувствовав себя счастливой.

Ей вспомнилась поговорка: «В несчастье душа закаляется». Семейная трагедия и крушение собственных надежд, как это ни странно, убедили Китти в одном: жизнь все равно берет свое.

Этому научил ее Шон. Китти с нетерпением ждала наступления ночи, когда он потихоньку пробирался в дом через дверь черного хода и поднимался к ней в спальню. Она никогда не знала точно, придет ли Шон: помимо учебы и работы, на нем лежали домашние дела, и у него почти не оставалось времени на личную жизнь. Иногда к его приходу Китти уже спала, и он сливался с ее снами. Когда на рассвете Шон уходил, она ежилась от холода, будто его присутствие было для нее единственным источником тепла.

Стоило Китти подумать о нем в течение дня, она чувствовала приятную истому. Ей было нелегко отвлечься от этих мыслей – Китти влекло к нему помимо воли. Но вместе с тем она старалась не влюбиться в Шона. «У нас нет будущего», – твердила себе Китти. Более того, нельзя забывать о Хизер: вдруг она все-таки решит отдать ребенка ей? Шон сказал, что сестра пока не искала других приемных родителей.

«Да, но ведь это было давно. Что, если Хизер уже нашла кого-то?»

Но Китти боялась спросить об этом Шона, боялась услышать от него приговор.

Они не сошлись только в одном: Китти считала, что Хизер надо рассказать о них. А Шон был против, поскольку считал, что сестре и так нелегко. Если она узнает о его отношениях с Китти, это только расстроит ее. Прошлой ночью, когда они лежали в постели и разговаривали, Шон проговорил: