Она закрыла глаза – от него пахло мылом и душистыми древесными опилками, а объятие было удивительно нежным. Китти провела рукой по его жесткой щеке, и Шон поцеловал ее. Нереальность происходящего напоминала чудесный сон, и каждое прикосновение, каждый поцелуй только усиливали это ощущение.

Китти казалось, будто она плывет по безбрежному океану, и Шон ее единственное спасение в холодных волнах. Она не воспротивилась, когда он снял с нее свитер. В этот момент свет фар проезжавшего за окном автомобиля выхватил из мрака лицо Шона, и Китти увидела его глаза – они были темнее ночи. В них можно было утонуть.

Шон обнял Китти за шею и впился в ее губы. Настойчивый, жадный поцелуй зажег в ней ответный огонь. «Что я делаю… Господи, что я делаю…» – шептал голос рассудка, но она уже не слушала его.

Китти, конечно, понимала, что сейчас не время и не место для романтических отношений, тем более с братом девушки, чей ребенок, возможно, станет ее ребенком. Но она уже ни о чем не думала – ее несло вперед, и Китти не могла остановиться.

Сейчас для нее существовали только Шон и звезды над головой, мерцающие сквозь застекленный потолок. Он выпрямился и стянул с себя свитер небрежным движением – так раздевается тот, кто молод, хорош собой и не стыдится своей наготы. Работа на свежем воздухе сделала его мускулистым и сильным, как те деревья, на которые Шон взбирался ради заработка. Тело труженика, не атлета.

Китти расстегнула его джинсы, и металлическая пряжка пояса приятно охладила ее горячую ладонь. Когда же он вошел в нее, она запустила пальцы в его густые волосы, чтобы не потерять сознание и насладиться каждым мигом пленительного единения. В этот момент только жар их переплетенных тел имел смысл в ее безумном, ускользающем мире.

Гроб из каштанового дерева обошелся в солидную сумму. Но Алекс вовсе не думала о том, чтобы произвести впечатление. И если сестры будут возмущаться, ей все равно. Она выбрала каштан, потому что он напомнил ей одно стихотворение.

«Под раскидистым каштаном деревенский кузнец стоит».

Много лет назад Алекс учила этот стишок в школе. Ее одноклассники никак не могли запомнить его, но она декламировала стишок без запинки. И не потому, что Алекс была самой способной, – просто поэтический образ заворожил ее. Она представляла себе, что это ее отец стоит под каштаном, гордый и сильный…

«И молот по наковальне бьет, высекая искры…»

Глазами полными слез Алекс смотрела на отца, лежавшего в гробу. Сказочный богатырь превратился в старика, уснувшего вечным сном. Его восковой профиль поблескивал в приглушенном свете свечей, суровые губы были плотно сжаты, словно выражали недовольство.

Сидевшая рядом с сестрой Дафна сжала ее руку. Наверное, Алекс сейчас думает о том же. Да, отец порой бывал с ними суров, но, обаятельный, остроумный, он страстно любил жизнь. Люди тянулись к нему и уважали его. А главное, с ним Алекс чувствовала себя в безопасности.

Когда-то давно, еще в детстве, она с родителями и сестрами гуляла по побережью неподалеку от их особняка, возвышавшегося на краю утеса. В лучах заката он напоминал пряничный домик с сахарной крышей. Алекс было тогда лет пять, и ей позволили идти по самому краю берега. Зазевавшись, она споткнулась, и тут же огромная волна накрыла ее с головой. Конечно, огромной она казалась только маленькой девочке, еще не умеющей плавать.

Прошло много лет, а Алекс до сих пор помнила, какой леденящий ужас охватил ее, маленькую и беспомощную, когда волна завертела ее, как тряпичную куклу. В рот и в ноздри набился песок, она больно оцарапала плечо о камень, купальный халатик развязался и насквозь промок.

Хлебнув соленой воды, Алекс закашлялась и поняла, что тонет, но сильные руки подхватили ее и подняли вверх, на воздух, к жизни.

– Папа, папочка, – пролепетала она, всхлипывая и прижимаясь к отцу.

– Я здесь, здесь, – успокаивал он ее. – Ничего с тобой не случится, пока я рядом.

Алекс поежилась. Она выбрала для отца черный отлично сшитый костюм и репсовый галстук. Алекс нашла костюм в платяном шкафу родительской спальни рядом с черным смокингом, который отец должен был надеть на праздник. Теперь уже не узнать, он ли заехал в химчистку, или это сделала мама, прежде чем спустить курок?

Алекс проглотила подступивший к горлу комок. Вот уже два дня она с трудом ела и пила. Наверное, у нее ангина или что-то еще.

Взглянув на сестру, она заметила, что Дафна даже не смотрит на отца. Дафна сидела, потупясь, будто она не дочь покойного, а случайная знакомая, с нетерпением ожидающая, когда можно будет потихоньку ускользнуть. Дафна рассеянно потерла щеку, но вытирала она не слезы – след помады какой-то чувствительной родственницы, одной из тех, кто подходил выразить соболезнование.

Алекс вскипела. Почему Дафна не проронила ни слезинки? Словно в гробу лежит не ее отец, а дальний родственник!

Если Дафне все равно, почему она не осталась дома вместе с Китти? Сидели бы там и придумывали, как вытащить мамочку из тюрьмы. Сестра подняла голову, и Алекс поразило необычное, задумчивое выражение ее лица. Как если бы Дафна пыталась понять, нет ли в том, что случилось, вины самого отца?

А вдруг и другие думают точно так же? Алекс в панике посмотрела на друзей и родственников. Вот сидит тетя Роза, вся в черном, – копия мамы, только старше. Болезнь иссушила ее, но держится она по-прежнему прямо. Строго напротив Алекс расположились тетя Джуна и дядя Дейв. Они приехали с восточного побережья. А двоюродная бабушка Эдит со своим сыном Кэмероном – из Мэна. Все знают, что Кэмерон голубой – все, кроме его матери, которая утверждает, что он убежденный холостяк.

У всех застывшие, словно оцепеневшие лица – как у людей, чудом уцелевших в авиакатастрофе. Видя по телевизору интервью с такими пассажирами, Алекс тут же переключалась на другую программу.

Вот так бы сделать и сейчас – нажать кнопку и стереть весь этот ужас прошедших дней. И завтра, вместо того чтобы идти на похороны отца, она танцевала бы с ним в клубе, легко скользя по паркету на высоких каблуках.

Алекс вытерла слезы. Ей стало страшно. Как она будет теперь жить? Скандал помогает распродавать газеты, но ее семье он нанесет непоправимый урон. За примером далеко ходить не надо – взять хотя бы поместье Брюстера, чье самоубийство отпугнуло от его дома солидных покупателей. А то, что произошло в семье Алекс, наверняка отразится на ее комиссионных. Теперь и речи быть не может, чтобы выплатить долги – хорошо еще, если ей не придется стоять в очереди за социальным пособием.

Дафне повезло… У нее муж – преуспевающий врач и пентхаус в Манхэттене. Дафна может позволить себе сидеть дома с детьми и писать свои слащавые романы, совершенно не связанные с реальной жизнью. Как только все закончится, сестра вернется в Нью-Йорк, и ее не будут преследовать слухи и сплетни. А вот ей, Алекс, придется испить эту чашу до дна.

Леденящий страх закрался в ее душу. Хорошо еще, что она сидит прямо перед гробом, и никто не видит ее лица, на котором наверняка отразилась паника. Да и сухие глаза Дафны тоже у многих вызвали бы недоумение.

– Дать тебе платок? Я захватила пачку для тебя – на всякий случай, – язвительно прошептала Алекс, указывая на свои глаза, опухшие от слез.

Дафна смерила ее холодным, укоризненным взглядом.

– Нет, спасибо. – И чуть слышно добавила: – Не беспокойся, тебе не придется краснеть за меня на похоронах.

– Могла хотя бы притвориться расстроенной.

– А почему ты решила, что я не расстроена? Не только ты потеряла отца. Ты была его любимицей, но это не дает тебе права обвинять меня. – Дафна говорила тихо, но каждое ее слово дышало еле сдерживаемым гневом. – И ты ужасно ведешь себя по отношению к маме.

Алекс бросила испуганный взгляд через плечо.

– Ради Бога, Дафна, перестань. Нас могут услышать.

– Прекрасно. Пусть слышат.

И Дафна с вызовом посмотрела на сестру. Такой Алекс ее еще не видела. Теперь понятно, почему Дафна такая напряженно-притихшая: она просто старается скрыть раздражение, хотя и злится на Алекс.