– Неподалеку есть неплохой китайский ресторанчик. Вполне возможно, что там не читали газет, так как почти ни слова не понимают по-английски.

Но Дафна уже не слушала ее, погрузившись в свои размышления.

– Когда я пишу роман, я хотя бы знаю, как начать его. Но то, что случилось… – Она в отчаянии стиснула руки. – Это похоже на страшные сказки, которые папа читал нам по вечерам. Какие-то злые чары околдовали маму – иначе я не могу объяснить.

То ли потому, что Китти почти не спала все эти дни, то ли потому, что терпение истощилось, но она неожиданно для самой себя проронила:

– Да, хорошо жить вдали от дома и видеть все через розовые очки.

– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Дафна.

– А как можешь ты считать наше детство безоблачным и счастливым? Оно вовсе не было идеальным, Даф. Помнишь твое сочинение в пятом или шестом классе школы, в котором ты писала о том, как папа случайно оставил нас на автозаправочной станции?

Дафна кивнула:

– Да, он забыл, что мы пошли в туалет. Обыкновенная рассеянность.

– Да я не об этом. Мама заставила тебя порвать сочинение и переписать его заново. Она сказала тебе, что все было не так и папочка вовсе не бросил нас, а, напротив, отправился искать, решив, что мы потерялись.

Дафна поморщилась.

– Это было так давно. Какое теперь это имеет значение?

– Да разве ты не понимаешь? Мама уже тогда заставляла нас приукрашивать действительность и видеть то, чего не было на самом деле. И все потому, что она боялась правды. Отец, занятый чем-то другим, попросту забыл о нас. Ты права, это не преступление. Отец был всего лишь далек от идеала. Спрашивается, почему бы маме не смириться с этим?

– Не знаю…

– Да потому, – отрезала Китти, – что мама понимала: признать это – значит, открыть глаза и на многое другое.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Дафна.

– Хотя бы то, что отец не был примерным мужем.

Дафна смотрела на сестру во все глаза. В ней шла внутренняя борьба. Она хотела бы знать правду, но предпочла бы сохранить привычные представления о семейной жизни родителей.

Дафна помнила тот далекий вечер накануне Нового года. Тогда, в детстве, она решила, что увиденное пригрезилось ей в каком-то странном сне, но сейчас этот случай приобрел совсем другой смысл. Дафна закрыла лицо руками.

– Господи, значит, мне не почудилось!

– Так ты тоже знала? – изумилась Китти.

Дафна взглянула на сестру.

– Мне тогда было восемь лет. Праздновали Новый год, и мы втроем играли в прятки – я, ты и Алекс.

– Да, что-то припоминаю.

– Я спряталась в платяной шкаф в комнате родителей. Там было темно, пахло духами. Наверное, я заснула, потому что меня разбудил чей-то шепот. Я услышала скрип дверных петель, и хотя в спальне был полумрак, увидела… все. В комнате находились двое, и они не просто разговаривали…

– Отец и чужая женщина? Я тоже наблюдала подобную сцену лет десять спустя. – И Китти рассказала сестре, как случайно заметила отца, целующегося в автомобиле с их бывшей соседкой миссис Малколм.

Дафна тряхнула головой.

– Не понимаю. Почему же ты скрывала такое от меня все эти годы?

Китти отвела глаза.

– О том же я могу спросить и тебя.

– Но тебе же было четырнадцать! А я была еще совсем ребенком и не понимала, видела ли я это на самом деле или… или все это мне приснилось.

– Вот-вот, об этом я и говорю. Нас так воспитали. Все, что не соответствует образу идеальной семьи, созданному мамой, – плод больного воображения.

– Так вот почему мама… – Дафна прижала ладонь ко рту.

– Наверное, она все эти сорок лет закрывала глаза на интрижки отца, но ее терпение наконец лопнуло. Вполне возможно, мы никогда не узнаем этого.

– А как же Алекс? Знает ли она?

– Я всегда подозревала, что наша младшенькая знает гораздо больше, чем говорит.

Значит, родители не любили друг друга, а только притворялись нежными, заботливыми супругами?

– Вот в этом и кроется загадка, – задумчиво отозвалась Китти. – Думаю, отец не любил маму по-настоящему.

Голоса репортеров за окном стихли. Ромми шевелил ушами и подергивался, словно гонялся во сне за кошками. На мгновение Китти показалось, что все вернулось на круги своя – кто-то нажал на кнопку и отмотал пленку назад.

Сейчас раздастся мелодичный звон дверного колокольчика, комната кафетерия наполнится посетителями. В кухне будет насвистывать Уилла, а Хизер Роббинс подойдет к Китти и скажет, что приняла решение. «Я поняла, что лучше, чем вы, никто не воспитает моего ребенка».

Мечты Китти прервал резкий телефонный звонок. Телефон не смолкая трезвонил целый день, но последние полчаса молчал, а теперь все началось снова. Китти слушала собственный голос, записанный на автоответчик: «Извините, сейчас я не могу взять трубку. Похороны состоятся в десять часов утра в воскресенье в церкви Эвергрин-Мемориал на Черч-стрит. Церемония прощания сегодня с четырех до шести…»

Час спустя Китти подъехала к церкви с белыми колоннами в неоклассическом стиле, напоминающей особняк времен рабовладельческого Юга. Она боялась этой минуты, хотя и не признавалась в этом себе. И вовсе не потому, что ей предстояло увидеть отца в гробу, а рядом безутешную Алекс, похожую на маску скорби в греческой трагедии. Китти обратилась к Дафне:

– Ни о чем не спрашивай – мне надо уехать ненадолго. Ты не рассердишься, если я не пойду с тобой туда?

Дафна печально улыбнулась:

– Честно говоря, в последний раз я сердилась на тебя в седьмом классе, когда ты без спросу взяла мой магический браслет. А когда ты потеряла нашего песика Скотти, я думала, что никогда тебя не прощу. Но простила. – Она ласково коснулась щеки сестры. – С тобой все будет в порядке?

– Обо мне не беспокойся. – Китти взглянула в окошко автомобиля и увидела несколько женщин в почти одинаковых черных плащах, медленно поднимавшихся по ступенькам церкви. – Это тебе придется принять на себя гнев Алекс. Она на нас здорово разозлилась.

– Потому что мы не рвем на себе одежду и не посыпаем головы пеплом? Я тоже любила отца… но сейчас мой долг – вытащить маму из тюрьмы. И вот еще что: Алекс, наверное, и не задумалась о том, что отцу всегда претила помпезность. – Дафна поежилась. – Церковь, открытый гроб. Господи, о чем она думала, устроив этот мрачный спектакль?

Китти почти пожалела, что сама не занялась похоронами, но в тот момент, подавленная случившимся, даже не помышляла, что сестра устроит из похорон голливудское шоу.

– Она старается сделать как лучше. Так же как мы с тобой. – Китти тяжело вздохнула. У нее не было ни сил, ни желания размышлять о мотивах, побудивших Алекс к этому.

Китти отъехала от церкви и, посмотрев в зеркальце заднего вида, проводила взглядом одинокую фигурку Дафны, стоявшей у входа. Впервые за эти дни она со всей силой ощутила горечь невосполнимой утраты. Отец умер… Господи, он умер! Никто не тронет ее за плечо и не скажет: «Простите, это была ошибка». Это не сон, и ей не вырваться из мрачной реальности.

В памяти Китти всплыла картина из раннего детства: отец подбрасывает ее на руках, она смеется и визжит. Глаза у него голубые, как озера, которые Китти видела из окна самолета, когда они летали навестить Нану. В таких глазах можно утонуть. «Ну, как поживает мой самый рыжий рыжик?» – рокочет знакомый бас, и Китти снова смеется, потому что знает: она его единственный рыжик. Пытаясь увернуться, Китти хохочет, но когда отец внезапно опускает ее на землю, ей кажется, что она только что летала и вдруг упала с небес.

«Неужели тебе было мало нашей любви, папа? Тебе было мало маминой любви? Ты любил этих женщин или же это всего лишь инстинкт охотника?» Китти вдруг поняла, что почти ничего не знает о том, каким отец был на самом деле. Ее затрясло.

Свернув с Локест-авеню, она остановила машину на стоянке недалеко от парикмахерской и пиццерии, немного пришла в себя и двинулась дальше.

Проехав около мили, Китти свернула на Бишоп, пропустив поворот на автостраду. Резкий запах со стороны грибной фабрики ударил ей в нос. Через несколько поворотов Китти увидела небольшой поселок из маленьких домиков, огороженных сеткой.