Нику было необходимо исследование идентичности почерка в дневнике, а еще ему нужно получить разрешение на установление слежки. На это потребуется время, и если эта женщина говорит правду, – если это он сумасшедший, а она в здравом уме, – тогда Нику нельзя терять ни минуты.

– Почему вы взломали его письменный стол? – «Что заставило вас подозревать собственного мужа в таком омерзительном преступлении?»

– Я видела по телевизору Брук Чандлер сегодня утром. У нее брали интервью, когда она вчера выходила из здания суда. Когда-то я выглядела так же, как она. Я была умной, привлекательной, красивой, как она. И он отчаянно хотел меня. – Она вздохнула, и ее синие глаза затуманились. Когда она снова заговорила, ее голос был тихим и слегка хрипловатым. – Он хотел меня так сильно, что убил мою соседку по комнате.

– Что?

– Я не знала об этом, пока не прочитала этот дневник сегодня. Думаю, на протяжении всех этих лет я размышляла над этим. Мы познакомились в Принстоне. Он был одержим мыслями обо мне. Но он скрывал свою одержимость под маской очарования и самоуверенности. Мне льстило его внимание, но я была счастлива и довольна своей жизнью, строила планы насчет карьеры в юриспруденции. Мне он нравился, но я не нуждалась в нем. – Женщина замолчала. Ее темно-синие глаза прищурились, когда ужасное далекое воспоминание живо предстало перед ее глазами. – И тогда он сделал так, чтобы я стала в нем нуждаться.

– Как?

– Моя соседка по комнате была убита. Ее изнасиловали и закололи ножом. Это произошло в комнате, где мы жили. Именно я обнаружила ее… – У женщины перехватило дыхание. Она сделала глубокий вдох. – После случившегося я чувствовала себя опустошенной, а он оставался сильным, оказывал мне поддержку. Он убедил меня – и я поверила в это, – что я нуждаюсь в нем.

– А теперь?

– Теперь у меня ничего не осталось. Потихоньку он забрал у меня все. Я была хорошим адвокатом, и это очень сильно пугало его. Он убедил меня – он может быть очень настойчивым, – что хорошая жена не должна работать. Раньше я была очень близка со своей семьей, но он вбил между нами клин. Он лишал меня потихоньку всего, до тех пор, пока не взял надо мной полный контроль. Почти полный. – Она криво улыбнулась. – При любой возможности я стараюсь сбежать – провожу месяц или два в санатории. Это очень злит его, он чувствует себя покинутым.

– Но ведь вы не сумасшедшая. – «Это он ненормальный».

– А разве не сумасшествие – не покидать его? А разве не сумасшествие – позволить случиться всему этому?

– Почему же вы до сих пор не ушли от него?

– Из-за страха, полагаю. Я собой ничего не представляю… больше я не личность – без него.

– Но… – «Все это бессмысленно».

– Знаю, где-то я все еще существую, где-то очень глубоко, но так тяжело откопать себя. – Усталость в ее голосе свидетельствовала о многих годах морального хаоса. – А он все еще одержим мной. Он до сих пор говорит мне о своей отчаянной, бесконечной любви. В его извращенном воображении я все еще молодая, сильная, красивая, как…

…Брук. Ник выслушал достаточно; он верил этой женщине. Ему необходимо сделать очень много и одновременно, но самое главное сейчас – убедиться, что Брук в безопасности.

«Она действительно в безопасности, – пытался он убедить себя. – Брук – единственная женщина на свете, которой он не причинит вреда».

«Если только, – предостерегал его тяжелый голос, – Брук станет вести себя так, как он ждет от нее. Брук оставалась сильной и независимой даже тогда, когда его жертвой стала ее сестра».

А Брук меняет свою жизнь, что может сильно разозлить и спровоцировать его…

Дом в Уиндермире был тихим и угрюмым, словно погрузившимся в скорбь после ссоры между Джейсоном и Чарлзом. Мелани большую часть времени проводила в своей светло-желтой спальне на первом этаже. Джейсон, Гейлен и Элис были предоставлены самим себе в дальнем крыле виллы.

Джейсон играл с Элис перед камином в спальне. И пока он играл с бесценной маленькой девочкой, которая, возможно, была его дочерью, его мысли переключились на Гейлен и на серьезную задачу, которую он поставил перед ней. Что она узнает? Где находятся ответы? Спустя два часа Джейсон с малышкой на руках вернулся в кабинет Эллиота.

Гейлен сидела на полу. Вокруг нее лежало содержимое письменного стола – письма в коробках из-под обуви и дневник в кожаном переплете; эти бумаги стали частичками мозаики, собрав которую она получила напугавший ее ответ.

– Гейлен?

Она оторвала взгляд от дневника. Джейсон был уверен, что она плачет.

«Мне так жаль, что я заставил тебя сделать это», – думал Джейсон, проклиная свою беспомощность.

– Все это кажется невозможным, – прошептала Гейлен. Как вообще Чарлз выжил? Выжил ли он на самом деле? И кто посмеет обвинять Чарлза за любой поступок, какой бы он ни совершил?

– Что, дорогая?

– Твой отец считал Чарлза виновным в смерти твоей матери. Он так и не смог простить Чарлза за это, и он даже никогда не пытался полюбить его.

– Но моя мать умерла, когда мы родились.

– Да. Но ты родился первым. И… – Эллиот описал состояние Мередит, когда она лежала в больничной палате после рождения их ненаглядного Джейсона, – …казалось, твоя мать чувствует себя превосходно. Никто не знал, что у нее близнецы. У нее началось кровотечение. Второй ребенок – Чарлз – появился на свет, когда было уже невозможно спасти Мередит.

– Я не знал об этом. – Джейсон нахмурился. – Во всяком случае, для обвинения нет никаких оснований, – твердо добавил он. – Она умерла, потому что у нее были близнецы. Не имеет никакого значения, какой именно из близнецов родился вторым.

– Для твоего отца это имело значение. Он не хотел, что бы Чарлз выжил. Первые два месяца жизни Чарлз провел в больнице. Ты знал об этом?

Джейсон покачал головой. Он сел на пол перед Гейлен и тихо прошептал:

– Расскажи мне все.

Дневник Эллиота представлял собой подробную, красноречиво и превосходно написанную хронику рождения и жизни его сыновей-близнецов. Страницы дышали волнением и страстью – огромной любовью к Джейсону и ненавистью к Чарлзу. Эллиот был блестящим, проницательным, здравомыслящим человеком. Он сознавал, что его ненависть к младшему сыну была беспочвенной. Эллиот презирал самого себя за то, что ненавидит Чарлза. Он понимал, какую боль приносит маленькому мальчику с озадаченным взглядом карих глаз. Эллиот все это знал, но ничего не мог поделать с собой, он не мог справиться со своей ненавистью.

– У вас с Чарлзом был ваш собственный язык? – спросила Гейлен. Она не стала упоминать их младенчество и раннее детство. Джейсон не мог помнить, а она не могла рассказать ему о длинных, темных, полных одиночества часах, которые Чарлз проводил в своей детской кроватке, в то время когда Джейсон играл со своим любящим отцом. Это вызвало в Гейлен сильную ярость. Как можно поступать так с беспомощным, невинным младенцем?

– Да, был, до тех пор, пока Чарлз не решил, что больше не хочет общаться на этом языке.

– Отец заставил его это сделать.

– Нет!

– Эллиот угрожал, что отправит Чарлза подальше из дома, если ты не начнешь говорить на английском языке. – Гейлен с трудом сдерживала слезы. Это было так тяжело. Джейсону необходимо узнать о темной, жестокой стороне отца, которого он так сильно любил; только таким способом они с Чарлзом смогут помириться. Гейлен ненавидела саму мысль, что приходится разбивать вдребезги воспоминания о любви Эллиота к Джейсону, – это было правдой, – но Джейсон должен понять, какой вред Эллиот нанес близнецу Джейсона. – Джейсон, вам с Чарлзом тогда было всего четыре с половиной года! – взволнованно продолжала Гейлен. – А Эллиот угрожал отослать его из дома.

– Нет. Он никогда бы этого не сделал.

– Да, Джейсон, сделал бы. Эллиот отослал Чарлза, когда ему и тебе исполнилось двенадцать лет, разве не так?

– Чарлз сам хотел уехать. Ему стало скучно. Чарлз был таким умным; его развитие замедлялось, когда он находился здесь и учился вместе со мной.