— Висит, качается… — добавил Виктор.

— Кто же это? — спросил Митя.

— А я почём знаю? Такой большой-большой…

— Надо пойти и посмотреть, — предложил Митя и тоже стукнул зубами.

— Конечно, — неуверенно поддержал его юнга.

Они посидели ещё немного, нерешительно поднялись и, захватив с собой Митрофана, подталкивая друг друга, пробрались через завалы ящиков на левый борт «Водолея». Митя вгляделся в темноту и так стиснул Митрофана, что корабельное имущество выпустило все свои когти.

Над палубой, под навесом, качалась на ветру большая человеческая тень. Мальчики отступили на шаг и затаили дыхание.

— Надо… подойти. Может, он неживой, — прошептал Митя.

— Да-а… Подойди…

— Давай подойдём вместе.

— Хорошо… Что же ты стоишь?

— А ты чего стоишь?

— Я скажу раз-два-три, и мы сразу вместе подойдём. Ну, раз-два-три! Что же ты стоишь?

— Ты стоишь, и я стою…

— Эх, — презрительно процедил Виктор. — А ещё хочет моряком быть!..

Они с мужеством отчаяния бросились вперёд и одновременно схватились за то, что казалось им висящим человеком. Это было что-то холодное, гладкое и пахло резиной.

— Да это водолазный костюм! — воскликнул Виктор восторженно. — Эх ты, шляпа!

Ну да, это был обыкновенный водолазный скафандр.[39] И сразу кругом произошли замечательные перемены. Всё стало простым, понятным, страхов как не бывало, и мальчики почувствовали себя хозяевами «Водолея». Они обвинили друг друга в трусости и начали устраиваться на ночь: постелили пустые мешки на палубу, другими укрылись и, гордые своей смелостью, начали болтовню о корсарах, о пиратах и об индейцах. Оказалось, что оба предпочитают быть пиратами или, на худой конец, корсарами. Виктор спел свою песенку, и Митя позавидовал товарищу, но юнга успокоил его:

— Вернёмся в Кронштадт, я попрошу Бакланова, чтобы он и про тебя песенку написал.

Под мешками было тепло. Митрофан добродушно мурлыкал. Даже ветер пел не так печально. Даже волны шумели не так угрюмо. И «Водолей» качался, качался, наполненный запахами хлеба, постного масла и солёной капусты.

— Ты спишь? — спросил Виктор.

— Нет…

— Давай рассказывать.

— Хорошо, — согласился Митя. — Сначала ты расскажи мне про красные флажки, а потом я что-нибудь расскажу.

— Нет, сначала ты. Думаешь, приятно про свой штраф рассказывать?

— Ну хорошо… Я ведь не приставал. Я первый расскажу…Вот, жили мы все в деревне — сестра Окся, брат Остап и я. А мамы у нас не было. Она давно умерла, а папа ещё раньше умер. Вот мы и жили. У нас хорошо. Сливы, груши растут, честное слово. Можно не покупать, а в саду брать, даже задаром. У нас только сада не было, мы бедно жили. Окся у нас как мама: она добрая и всё работает, всё работает. Вот, когда Остап вырос, его в военкомат вызвали и сказали, что в армию никогда не возьмут. Говорят, «Ты больной». Остап сел письмо писать — три дня писал, а мне не сказал о чём. Написал письмо наркому, что он хочет в Красном флоте служить, и послал его по почте. Ему даже квитанцию такую дали, с чёрной печаткой.

Окся говорит мне: «Ничего из этого не выйдет. Очень нужно наркому об Остапе думать».

Вот раз приходит почтальон и приносит повестку.

Это из военкомата. Остап побежал в город, а там ему сказали: «Нарком спрашивает тебя: хочешь ты лечиться? Если хочешь, ложись в больницу, вылечись и приходи».

В больнице Остап вылечился, опять пришёл в военкомат, а ему говорят: «Приходи через год, а сейчас тебе ещё рано…»

Остап подговорил своего товарища Грача, они взяли и поехали в Москву, к наркому — на военную службу проситься…

— Вот молодцы! — одобрил Виктор.

— Да, они смелые. У них и денег не было. Совсем не было. Они в вагонах танцевали, им за это давали денег и хлеба.

Приехали Остап и Грач в Москву и пошли к наркому. А нарком занят. Они на улице подождали, нарком вышел, и Остап ему честь отдал. Нарком спрашивает: «Чем могу служить?»

— Так и спросил?

— Так и спросил. Остап говорит: «По вашему приказу, товарищ нарком, я вылечился, приехал служить на корабле и товарища привёл. Он тоже смелый». Нарком засмеялся и сказал: «Очень хорошо, что вы такой исполнительный». Приказал он докторам осмотреть их, а потом и говорит: «Надеюсь, вы будете хорошими моряками». Вот и поступил Остап во флот.

— Не во флот, а на флот.

— Ну, поступил он на флот, и Грач тоже. А потом мы с Оксей приехали в Кронштадт. Окся в швальню поступила, а Остап хочет машинистом стать.

— Вот бы встретить наркома! — сказал Виктор. — А то я его ни разу не видел. Только на картинках. Всё равно я бы его сразу узнал и честь отдал. А ты узнал бы?

— Ну конечно! И я тоже честь отдам…

— Только трудно его встретить… Он как приедет в Кронштадт, сейчас на корабль, с якоря сниматься — и сразу ушёл в море. А наш Фёдор Степанович его видел, когда бронепоездом командовал. Нарком приезжал осматривать бронепоезд… И Костин-кок его тоже видел… Смотри, как у Митрофана глаза блестят. Зелёные…

Совсем близко, за бортом, шумела волна, однообразно пел ветер, мерно работала старая корабельная машина. Всё это усыпляло мальчиков.

— А теперь расскажи мне… о красных флажках… — пробормотал Митя.

— Хорошо, — согласился Витя, и они заснули.

«Водолей», укачивая юных путешественников, шёл на запад по свежему морю.

Два матроса «Водолея» — один длинный, тощий, усатый, другой маленький и круглый — на цыпочках, приседая, шли по безлюдной палубе. Со стороны могло показаться, что эти солидные, уже не молодые люди играют в прятки, — так осторожно заглядывали они во все закоулки, за ящики, мешки, бочки, так грозно шипели друг на друга при каждом неосторожном движении. Наконец, когда на верхней палубе не осталось почти ни одного неисследованного уголка, маленький матрос сказал длинному:

— Да, может, тебе это почудилось? Иной раз такое увидишь, чего и на свете нет. И откуда ему взяться на «Водолее», чудное дело?..

— Уж это ты брось, — с обидой ответил другой. — Такого и во сне не увидишь: чёрный, одноухий, тьфу!.. Идёт по фальшборту[40] и крутит хвостом.

— Что-то не верится…

— Вот и капитан не поверил. Смеётся. Говорит: «Если найдёте это привидение, немедленно швыряйте его за борт».

Оставалось обследовать последний завал из ящиков и мешков. Сначала матросы не без труда перевалили через гору брезентовых мешков с буханками хлеба, потом протиснулись между бочками с квашеной капустой, отодвинули плоский ящик с яйцами и остановились, неподвижные, как статуи. В самой чаще корабельных грузов из-под груды новеньких пустых мешков высовывались две детские головы: одна в бескозырке, другая в кепке. На ящике, как бы охраняя безмятежный утренний сон мальчиков, восседал чёрный, как смола, большой одноухий кот. Увидев незнакомых людей, он пошевелил кончиком хвоста и беззвучно открыл рот, точно хотел сказать: «Пожалуйста, не шумите. Здесь спят».

Дальше всё совершилось в мгновение ока. Не успел Митрофан закрыть рот, как почувствовал себя в железных тисках. Незнакомый человек, такой мирный и солидный по внешности, зажал его под мышкой и яростно закричал:

— За борт его, за борт, скотину!

Мальчики вскочили. Они испуганно смотрели, протирая глаза, на двух моряков, которых приняли за командиров, так как на «Водолее» плавала вольнонаёмная команда и матросы носили капитанки.

— Кто притащил на «Водолей» кота? — сурово спросил длинный матрос. — Ты или ты? Или вы вместе? Кто?

При этом он так встряхнул Митрофана, что тот квакнул.

— Мы… мы не тащили, — запинаясь, сказал Виктор. — Честное слово, дядя, мы не тащили. Он сам вчера собаки испугался и прыгнул через борт… Он…