Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Познакомился с Есениным в Берлине в 1923 году.

Рассказывая в очерке о своих берлинских встречах с Есениным, Гуль отмечал: «Потом были вечера — у Кусикова. Там пилось и пелось. Кусиков — цыганское под гитару. Есенин — частушки под балалайку: «У бандитов деньги в банке…» ‹и т. д.› — выкрикивал Есенин под веселое треньканье» (там же, с. 224).

13, 14. — Мариенгоф Анатолий. Роман без вранья. Оксфорд, 1979 (Приложение II, с. 26). Репринт с издания: Л., 1928.

Печатается по первому черновику романа.

Датируется по содержанию.

15, 16, 17. — Мариенгоф Анатолий. Роман с друзьями. — Журн. «Октябрь», М., 1965, № 11, окт., с. 88.

Печатается по тексту журнала.

Датируется временем знакомства и встреч Есенина с А. Л. Миклашевской (домашние и близкие звали ее Гутей). О ней см. коммент. к стихотворению «Заметался пожар голубой…» в т. 1 наст. изд.

А. Мариенгоф, в частности, в журнале писал: «На Малую Никитскую Есенин обычно приезжал с охапкой цветов. Садился на потертый коврик у Гутиных ног, гладил ее тонкие пальцы без колец, читал ей свои новые стихи или с чарующей хрипотцой напевал рязанские частушки, подмешивая к ним четверостишия собственного сочинения: „Не ходи тропинкой склизкой… “ ‹и т. д.›».

18. — Публикуется впервые.

Текст частушки — в письме краеведа Сергея Дмитриевича Умникова (род. 1902 г.; Царское село) Н. Г. Юсову от 21 декабря 1991 г. Сергей Дмитриевич в 1924 году встречался с Есениным, о чем написал воспоминания.

Датируется по содержанию письма.

В письме С. Д. Умников сообщал: «Одна моя однокурсница вспоминала, что на прогулке по парку Детского Села в 1924 г. она с травинкой в руке протиснулась к Есенину. Он протянул руку к растению, взял его и спросил:

— Как это называется? Она ответила:

— Сныть-трава.

Он: «Сныть трава, трынь-трава…» ‹и т. д.›.

Это был, по-видимому, экспромт.

Я выпросил у знакомой засушенную и сохраненную ею сныть. Остатки травинки (она крошится) хранятся у меня до сих пор».

Приложение 2. Приписываемое (Dubia)

В ожидании зимы*

Под осенними осинками
Зайка зайке говорит:
— Посмотри, как паутинками
Наш осинничек обвит.
Замелькали нити белые,
Закраснел в дубраве лист;
Сквозь деревья помертвелые
Чей-то слышен вой и свист.
То зима идет сердитая —
Горе бедному зверью!
Поспешим к ее прибытию
Шубку выбелить свою. —
Под осенними осинками
Обнялись друзья, молчат…
Повернулись к солнцу спинками —
Шубки серые белят.

‹1911–1913›

Пастух*

Я сгоню на луг росистый
Шуструю скотину…
Там у речки, речки быстрой,
Срежу камышину…
Продырявлю камышину,
Сделаю свирель я
И рассыплюсь соловьиной
Переливной трелью.

‹1911–1913›

В эту ночь*

В эту ночь тревожно-голубую,
Распустились ольхи и березы,
И прозрачный воздух на поляны
Уронил серебряные слезы.
На рассвете зорька золотая
Загорелась ярким перламутром
И шепнула сонной деревушке:
                 «С добрым утром!»

‹1913›

Уйти бы…*

Мне снится родимое поле,
Все снится задумчивый лес
И тихая песня на воле,
Как отзвук далеких небес.
Осины шумят за полями
В алмазах весенних лучей,
И звонко лепечет струями
Певун светлоликий — ручей…
Уйти бы в родимое поле,
В зеленый задумчивый лес
И тихо смеяться на воле,
И петь о лазури небес…

‹1913›

"Будь Юрием, москвич…"

Будь Юрием, москвич*.
Живи, в лесу аукай,
И ты увидишь сон свой наяву.
Давным-давно твой тезка
                                    Юрий Долгорукий
Тебе в подарок основал Москву.

‹1914–1915›

Ноябрь*

На белом снеге оттиск лапок
Медлительных гусиных стад,
И звонче голос нежных маток
И смех косматых жеребят.
За сетью снежной паутины
Зимующий темнеет стог.
И, как старухи, горбят спины
Деревья вдоль больших дорог.

‹1916?›

"Я вплетаю в свой стих год от году…"

Я вплетаю в свой стих год от году*
Азиатского вязева нить.
О скажи мне, в какую погоду
Я бы мог о Москве позабыть?
Чтоб с тоскою своей неослабной
Не ходить в захудалый кабак,
Пить мадеру с девицей похабной
И любить ее черт знает как.
И не петь ей про синие нивы,
Про семью и про старый мой дом…
Если выпил сегодня я пива,
Значит, завтра напьюсь коньяком!

‹1922–1923›

"Месяц рожу полощет в луже…"

Месяц рожу полощет в луже*,
С неба светит лиловый сатин.
Я стою никому не нужен,
Одинокий и пьяный, один.
А хорошего в жизни мало,
Боль не тонет в проклятом вине,
Даже та, что любил, перестала
Улыбаться при встрече мне.
А за что? А за то, что пью я,
Разве можно за это ругать,
Коль на этой на пьяной планете
Родила меня бедная мать.
Я стою никому не нужен,
Одинокий и пьяный, один.
Месяц рожу полощет в луже,
С неба светит лиловый сатин.
68
{"b":"110977","o":1}