‹1917› "Заря над полем — как красный тын…" Заря над полем — как красный тын *. Плывет на тучке превечный сын. Вот вышла бабка кормить цыплят. Горит на небе святой оклад. — Здорово, внучек! — Здорово, свет! — Зайди в избушку. — А дома ль дед? — Он чинит невод ловить ершей. — А много ль деду от роду дней? — Уж скоро девять десятков зим.— И вспорхнул внучек, как белый дым. С душою деда поплыл в туман, Где зреет полдень незримых стран. ‹1917› "Небо ли такое белое…" Или солью выцвела вода? Ты поешь, и песня оголтелая Бреговые вяжет повода. Синим жерновом развеяны и смолоты Водяные зерна на муку. Голубой простор и золото Опоясали твою тоску. Не встревожен ласкою угрюмою Загорелый взмах твоей руки. Все равно — Архангельском иль Умбою *Проплывать тебе на Соловки. Все равно под стоптанною палубой Видишь ты погорбившийся скит. Подпевает тебе жалоба Об изгибах тамошних ракит. Так и хочется под песню свеситься Над водою, спихивая день… Но спокойно светит вместо месяца Отразившийся на облаке тюлень. 1917 О родина!* О родина, о новый С златою крышей кров, Труби, мычи коровой, Реви телком громов. Брожу по синим селам, Такая благодать. Отчаянный, веселый, Но весь в тебя я, мать. В училище разгула Крепил я плоть и ум. С березового гула Растет твой вешний шум. Люблю твои пороки, И пьянство, и разбой, И утром на востоке Терять себя звездой. И всю тебя, как знаю, Хочу измять и взять, И горько проклинаю За то, что ты мне мать. ‹1917› "Свищет ветер под крутым забором…"
Свищет ветер под крутым забором *, Прячется в траву. Знаю я, что пьяницей и вором Век свой доживу. Тонет день за красными холмами, Кличет на межу. Не один я в этом свете шляюсь, Не один брожу. Размахнулось поле русских пашен, То трава, то снег. Все равно, литвин я иль чувашин, Крест мой как у всех. Верю я, как ликам чудотворным, В мой потайный час Он придет бродягой подзаборным, Нерушимый Спас. Но, быть может, в синих клочьях дыма Тайноводных рек Я пройду его с улыбкой пьяной мимо, Не узнав навек. Не блеснет слеза в моих ресницах, Не вспугнет мечту. Только радость синей голубицей Канет в темноту. И опять, как раньше, с дикой злостью Запоет тоска… Пусть хоть ветер на моем погосте Пляшет трепака. ‹1917› "Заметает пурга белый путь…" Белый путь, Хочет в мягких снегах Потонуть. Ветер резвый уснул На пути; Ни проехать в лесу, Ни пройти. На село, В руки белые взяла Помело. Гей вы, нелюди-люди, Народ, Выходите с дороги Вперед! Испугалась пурга На снегах, Побежала скорей На луга. Ветер тоже спросонок Вскочил Да и шапку с кудрей Уронил. Утром ворон к березыньке Стук… И повесил ту шапку На сук. ‹1917› Сельский часослов* ‹1› О солнце, солнце, Золотое, опущенное в мир ведро, Зачерпни мою душу! Вынь из кладезя мук Страны моей. Каждый день, Ухватившись за цепь лучей твоих, Карабкаюсь я в небо. Каждый вечер Срываюсь и падаю в пасть заката. Тяжко и горько мне… Кровью поют уста… Снеги, белые снеги — Покров моей родины — Рвут на части. На кресте висит Ее тело, Голени дорог и холмов Перебиты… Волком воет от запада Ветер… Ночь, как ворон, Точит клюв на глаза-озёра. И доскою надкрестною Прибита к горе заря: |
