Посемье — от слова Семь (т. е. река Сейм), упоминаемое в Ипатьевской летописи — общее название земель с поселениями трех русских княжеств — Черниговского, Новгород-Северского и Путивльского.

В связи с этим слово Посемье следует писать с прописной буквы, а не со строчной, как это было принято ранее. Здесь слово Посемье надо понимать как метафору объединения всех русских земель.

Каяла — название точно не установленной реки, упоминаемое шесть раз в «Слове о полку Игореве». На ее берегах в 1185 году в сражении с половцами русские дружины потерпели поражение. Здесь Каяла — метафора всего «Слова…»

Сухояловый омеж — долго не бывший в употреблении лемех (сошник). Ср. в «Преображении»: «Рушит скалы златоклыкий // Омеж».

Скряньте настно белесые обжи — т. е. сдвиньте смело рукоятки сохи.

Оборатуйте кодолом Карну — в записи: Каму. Вероятно, в списке ошибка. Карна в «Слове…» — вопленница, жрица смерти. В этом случае строку можно прочитать так: охватите (одолейте) железными путами жрицу смерти.

Что от нудыша мутит осоку — в записи слово Нудыш дано с заглавной буквы. Вероятно, это неточность. У Есенина в «Сказании о Евпатии Коловрате»: «Отворялась Божья гридница // Косятым окном по нудышу…», т. е. от нужды, вынужденно, поневоле.

Аксамитник, аксамит — старинный плотный узорный бархат.

Сукрой — здесь: срезанный пласт земли.

Оторочилось синее небо — т. е. потемнело по краям синее небо.

«При луне хороша одна…» (с. 274). — Сергей Есенин. Собр. соч. В 5-ти т. Т. 5, М., 1962, с. 246.

Печатается по беловому недатированному автографу (РГАЛИ). Автограф написан по старой орфографии, на основании чего датируется: до 1919 года.

Четверостишие, возможно, — отрывок (начальная строфа?) из неизвестного стихотворения.

«Вот они, толстые ляжки…» (с. 275). — Газ. «Красный Дон», Новочеркасск, 1920, 27 июля, № 153 (в статье Молотобойца «Шарлатаны? Сумасшедшие?» с разночтениями в 1-й строке («Вот эти голые ляжки…») и в 3-й строке («Где по ночам монашки…»).

Печатается по недатированному черновому автографу (ИМЛИ).

Четверостишие с вариантами и написанные под ним отдельные слова и строки (в большинстве зачеркнутые) помещены на листе с обгорелыми краями (лист обгорел во время пожара в с. Константинове в 1929 г.). Вверху листа — слова: «Телец», ниже — «Есенин».

Хранится в ИМЛИ и другой обгорелый лист, где рукой Есенина сделана запись, явно относящаяся к этому четверостишию. Запись имеет такой вид:

Можно предположить: записи как на первом, так и на втором листах связаны с замыслом неосуществленного произведения.

Датируется по заметке в «Известиях ВЦИК..» (см. ниже).

Иван Старцев вспоминал об одном из своих посещений Есенина в Богословском переулке: «Усадил меня обедать и начал рассказывать, как они ночью переименовывали в свои имена улицы и раскрасили ночью стены Страстного монастыря, на которых Есенин намалевал: «Вот они, толстые ляжки… ‹и т. д.›». Переполох в монастыре, усердное отмывание на следующий день монастырских стен от имажинистской нечисти и чуть ли не крестный ход…» (Старцев Иван. Мои встречи с Есениным. — Сб. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания». М.—Л., 1926, с. 64).

О происшествии у стен Страстного монастыря (ныне на его месте стоит кинотеатр «Россия») газета «Известия ВЦИК…» 31 мая 1919 года в заметке «Художники» писала:

«Модным лозунгом дня стало вынесение искусства на площадь и художественное преобразование жизни нашей улицы.

Весьма характерно поняли этот лозунг имажинисты. Они попросту проповедуют в искусстве то, что принято называть «уличным», «площадным» и т. п. (брань, цинизм, хулиганство, некультурность…), и свое «искусство» в этой области выносят на заборы и стены домов Москвы.

28-го мая, утром, на стенах Страстного монастыря объявились глазам москвичей новые письмена «веселого» содержания: «Господи, отелись!», «Граждане, белье исподнее меняйте!» и т. п. — за подписью группы имажинистов.

В толпе собравшейся публики поднялось справедливое возмущение, принимавшее благоприятную форму для погромной агитации…

Действительно, подобной стенной поэзии допускать нельзя. Придется серьезными мерами охранять Москву от уличного озорства этого нового типа веселой молодежи».

В автобиографии «Сергей Есенин», помеченной «1922 г. 14 мая, Берлин» отмечалось: «В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал просто где-нибудь на бульваре».

В другой «Автобиографии» ‹1923› Есенин, говоря об имажинистах, замечал: «Мы переименовывали улицы в свои имена и раскрасили Страстной монастырь в слова своих стихов».

По свидетельству М. Д. Ройзмана, на литературном вечере в Клубе поэтов (весна 1925 года) Есенина спросили:

— Вы же классик. Зачем же писали страшное четверостишие на стене монастыря?

Поэт с улыбкой ответил:

— Год-то какой был. Монастыри ударились в контрреволюцию. Конечно, я озорничал. Зато Страстной монастырь притих… (Ройзман Матвей. Все, что помню о Есенине. М., 1973, с. 56).

И. Г. Эренбург вспоминал об одной из встреч с Есениным. Поэт тогда говорил: «Искусство вдохновляет жизнь, оно не может раствориться в жизни. Конечно, он, Есенин, писал похабные стихи на стенах Страстного монастыря, но это — озорство, а не программа» (Эренбург Илья. Собр. соч. В 9-ти т. Т. 8. М., 1966, с. 362).

«Возлюбленную злобу настежь…» (с. 276). — Журн. «Отклики», Ревель, 1921, № 2, 23 марта, с. 3.

Печатается по тексту журнала.

Автограф неизвестен.

Эти два четверостишия Есенина помещены в подборке под названием «Перлы Совдеповской поэзии (Отрывки 1917–1919 гг.)» вместе со стихотворениями Василия Каменского («Помещик упрощенный»), Вадима Шершеневича («Вам жутко? Из-под кровати…»), Иеронима Ясинского (из сб. «Воскреснувшие сны», 1919) и Василия Князева (из «Красного Евангелия», 1918).

Датируется с учетом пометы в названии журнальной подборки, года возникновения группы имажинистов, а также с учетом своеобразного стиля четверостиший.

«Не жалею вязи дней прошедших…» (с. 277). — Сб. «Воспоминания о Сергее Есенине». М., 1965, с. 428 (в очерке А. Ф. Кулёмкина «Есенин и студенты»).

Печатается по тексту первой публикации.

Датируется по свидетельству А. Ф. Кулёмкина. «Сентябрь 1925 года, — вспоминал он. — Шли мимо, от Кудринской к Арбату, и «на огонек» зашли ко мне Сергей Есенин, Петр Орешин, Василий Наседкин и Иван Приблудный. Читали стихи, читали возбужденно и вразнобой ‹…›. Я показал Сергею Александровичу свой альбом и он без особой просьбы написал четверостишие…» (Указ. сб., с. 428).

Местонахождение альбома с автографом Есенина в настоящее время неизвестно. О А. Ф. Кулёмкине см. коммент. к стихотворению «Папиросники» в наст. томе (414–415).

Синий день. День такой синий.

I. «Ты ведь видишь, что ночь хорошая…» (с. 278);

II. «Сани. Сани. Конский бег…» (с. 279);

III. «Ты ведь видишь, что небо серое…» (с. 280). — Журн. «Новый мир», 1959, № 12, дек., с. 272 (в статье С. Масчан «Из архива С. Есенина», без общего заглавия и эпиграфа).

Печатается по списку рукой С. А. Толстой-Есениной (ГЛМ).

Датируется по свидетельству С. А. Толстой-Есениной.

В списке после III стихотворения указано: «Написано в тот же раз, что и I и II. С. Е.». А на странице, где помещено стихотворение II, ее же рукой помечено: «Все эти стихи записаны мною за Сергеем в туманный октябрьский рассвет. Он проснулся, сел на кровати и стал читать стихи. Не видел, что я пишу. После я сказала, он просил их уничтожить. С. Е.».