Нам остались пожелтевшие страницы книг, когда-то завораживавших нас в детстве. Желтые страницы книг и тоска по несбывшемуся.

Очень хочется в мир, который снился тебе в детстве.

Небо было темно-фиолетовым, и оно быстро густело, высвечиваясь яркими звездами, которые ночь щедро высыпала над красно-бурыми, еще курящимися от легкого ветра барханами. Среди звезд бледной щербатой тенью плыл Деймос, и неподалеку от него висела яркая звездочка СКАНа.

Было как-то не по себе. Рыбкин подтянул поближе тяжелый уродливый карабин. Неподалеку зашевелился песок. Из разворошенного бархана появилась треугольная голова мимикродона. Ящер медленно и лениво огляделся по сторонам, встопорщил шейный гребень. В глотке мимикродона клокотало, словно он прочищал ее перед пением. Толстая бородавчатая шкура медленно приобретала цвет окружающих его барханов. Если бы Рыбкин пошевелился, обитатель песков, несомненно, его бы заметил и попытался зарыться в песок, но следопыт сидел неподвижно, и ящер на него не среагировал. Вот так на них и охотится пиявка: она вначале находит свежие холмики выбросов из подземных ходов ящера, затем сдувает газовый пузырь и ложится на холодный наждачно жесткий песок, ожидая, когда беззащитная добыча выползет из своих лабиринтов и, став столбиком, завороженно уставится в небо, медленно приспосабливаясь к окружающему ландшафту. В этот момент к мимикродону можно подбираться с любой стороны и есть его откуда угодно.

Ошалевший от ужаса ящер, вместо того чтобы зарываться в песок, начинает лихорадочно менять окраску и скрипуче верещать. Но пиявка почему-то всегда нападает справа. И на людей тоже. Непонятно, почему она нападает справа? Тиканья часов боится, что ли? За все время был отмечен всего один случай, когда пиявка напала слева. Слева она напала на Руди Крейцера, однако он был левшой и носил часы на правой руке. Ладно, предположим, что она действительно боится тиканья часов. Но мимикродоны ведь часов не носят, а на них пиявки тоже почему-то нападают справа. Хотя их можно есть откуда угодно, ведь песчаные ящеры травоядны, сопротивления пиявке они оказать не могут. И забавны они очень. За последние два года на Землю больше сотни ящеров вывезли, даже модно стало держать в доме мимикродона вместо собаки. Говорят, даже такое межпланетарное научное светило, как Владимир Сергеевич Юрковский, не убереглось от соблазна. Ходят слухи, что Владимир Сергеевич тоже завел себе самочку мимикродона. Имя ей имя женское дал — Варенька. Владимир Сергеевич привязался к ящерке так, что даже в полеты ее берет. Любопытно было бы посмотреть, как мимикродон чувствует себя в невесомости.

В темном небе мелькнула какая-то тень, и Рыбкин насторожился. Кроме пиявок, на Марсе летать ничто не могло, правда, ходили еще легенды о плоских гарпиях, но за тридцать последних лет никто не мог похвастать, что видел плоскую гарпию живьем. Так что… Рука легла на карабин, но тревога оказалась ложной.

Рыбкин снова принялся наблюдать за песчаным ящером.

Тот уже отстоял положенное время и теперь неуклюжим песчаным холмиком двигался от бархана к бархану, меланхолично пережевывая жесткие синевато-зеленые стебли марсианской колючки. За мимикродоном оставался длинный и прямой след хвоста, напоминающий колею от колеса краулера.

Интересно, долго Наташа пробудет на Земле? — неожиданно подумал Рыбкин. Скучно без нее. Слов нет, Пеньков с Сережей Белым — ребята хорошие, остроумные и веселые, и Матти тоже интересный человек, однако без Наташи у них в обсерватории стало скучно. Наташа Рыбкину ужасно нравилась, он ухаживал за ней уже четвертый год, но никак не мог сказать о своих чувствах девушке прямо. Феликс чувствовал, что и сам он девушке небезразличен. После той знаменитой марсианской облавы, когда огнеметчики едва не сожгли их с Юрковским в городе Чужих в районе Старой Базы, Феликс явственно увидел тревогу в ее глазах. И радуется она всегда его появлениям в обсерватории, хотя ребята над ней и подтрунивают немного. Рыбкину вдруг ужасно захотелось увидеть девушку, ее светлые длинные волосы, маленькое круглое личико с огромными, широко открытыми глазами. Наташу даже комбинезон не портил, сразу было видно, какая она стройная и ладная. Феликс огорченно вздохнул и посмотрел на часы на левой руке. Было девять тридцать. На правой руке часы немного убежали вперед, но это было совсем не важно. Важно было то, что Наташи на Марсе не было. А мимикродоны были.

И пиявки были. Правда, их осталось мало, совсем мало. Человек стал хозяином Марса, и это, конечно, было хорошо, но вместе с тем и плохо. Плохо, когда человека ничего не сдерживает, кроме осенних пылевых бурь и других естественных причин. И все-таки пиявки на Марсе должны были остаться.

Во время облавы было убито шестнадцать, с той, что раздавило стрелой крана у Азизбекова, — семнадцать. И еще одну подстрелил Гемфри Морган. Но нельзя же было всерьез рассчитывать, что на всем Марсе существовало всего двадцать пиявок!

Над барханами снова поплыла неясная тень, но это была тень Фобоса. Спутник встал на востоке искривленным неправильным молочно-белым серпом и сейчас довольно быстро катился по усеянному звездами небосводу на запад. Ящер, задрав рогатую голову вверх, посмотрел на движущийся спутник Марса и снова принялся за колючки. Обитатель красных песков торопился отложить запас в пищевые мешки до наступления осенних бурь и тем более зимних холодов. Зимой мимикродоны ложатся в спячку, и кровь у них становится густая и тягучая, как смородиновое желе.

Мимикродон, за которым Феликс наблюдал без особого интереса, вдруг глухо заклокотал и принялся зарываться в песок. Сначала Рыбкин подумал, что ящер заметил пиявку, но, вглядевшись в сумрачную мглу, понял тревогу животного и забеспокоился сам: из высокого бархана, рядом с которым зарывалось в песок животное, в окружении пара и взбудораженного песка бил фонтанчик блуждающего родника, этого редкого и удивительного марсианского природного явления. Такого быть не могло и все-таки было — где-то под землей по непонятным марсианским артериям двигались массы горячей воды, которые вдруг неизвестно почему поднимались к поверхности, выбивались высоким кипящим фонтанчиком из песка и разливались по сухой и потрескавшейся марсианской почве, превращаясь в гладкое ледяное блюдце. Но могло случиться и так, что блуждающие роднички появлялись сотнями, в самой непосредственной близости друг от друга, и тогда среди песков несколько часов клокотало и дымилось черное бездонное озеро, как, например, то, в котором три года назад, еще до облавы, погиб доктор Новаго, принимавший первые роды на Марсе. Роды ему пришлось принимать у Ирины Славиной. Она тогда родила мальчика, которого назвали Евгением. Круглоглазый любознательный бутуз стал общим любимцем Марса, а на плантациях в нем вообще души не чаяли, особенно женщины.

Судя по всему, блуждающий родник был одиночным и особой опасности не представлял. Вместе с тем мимикродона он напугал окончательно, и рассчитывать на удачу засады теперь не приходилось. Феликс поднялся, отряхиваясь от песка, с огорчением посетовал на свое невезение и, повесив карабин на грудь, неторопливо пошел туда, где на горизонте куполообразно сияло зарево Теплого Сырта, первого поселения землян на Марсе. Медленно, но неуклонно Теплый Сырт превращался в обширный и благоустроенный научный городок, вокруг которого уже разрастались плантации, где высаживались земные растения. Все правильно, доставка продуктов с Земли обходилась недешево, а почва Марса оказалась достаточно плодородной. На ней, особенно в небольшой смеси с земным черноземом, великолепно приживались и давали в парниковых условиях прекрасный урожай огурцы, помидоры, капуста и кабачки, хорошо рос подсолнух с невиданными по размерам семечками, и рожь приживалась на редкость успешно, и кукуруза. Ирина Славина рассказывала, что около плантаций ящеров собираются целые толпы, ждут, когда их подкормят. Агроспециалисты даже кормушки для ящеров установили… Вот странно, Феликс даже остановился от внезапно пришедшей в голову мысли: мимикродонов там полно, а пиявки не появляются, хотя всем прекрасно известно, что ящеры для пиявок являются основной пищей. Может, их и в самом деле в последнюю облаву всех перебили? Остались лишь единицы, которые опасаются встречаться с людьми и нападают лишь в крайнем случае?