Это письмо отправлено из Севра: едва вернувшись во Францию, Оноре уехал пожить на приобретенной им земле. Во время его отсутствия здесь хорошо и быстро потрудились каменщики. Теперь на холме возвышался дом с зелеными ставнями и тремя комнатами, одна над другой, на каждом этаже. Мебели почти не было. На стенах Бальзак написал углем: «Здесь – обшивка из паросского мрамора. – Здесь, на потолке, роспись Делакруа. – Здесь ковер от Обюссона. – Здесь – двери как в Трианоне». Магия слов. Этот дом – часть его мечтаний. Из окон открывался великолепный вид на стоящий ниже Париж и окутанные дымкой холмы Медона. Обещают, что через год железная дорога соединит Версаль со столицей, и, заплатив десять су, за десять минут можно будет перенестись из буколического Виль-д’Авре в гущу городской суеты. Земля оказалась глинистой, из-за того, что дом расположен на холме, она сползала вниз, и ни одно дерево не могло удержаться. Пришлось укреплять ее камнями. Когда Оноре шел проведать свой сад, у него в руках всегда были камешки, которые он бросал под ноги, чтобы не скользить. Но он был очень доволен своим владением и подумывал начать разводить экзотические растения. Почему бы не построить парник и не засадить его ананасами? Тысяч сто, например. В Париже они продаются по двадцать франков за штуку, он готов отдавать свои по пять, прибыль и так окажется немаленькой, даже если принять в расчет расходы на постройку, обогрев, содержание парника. Есть чем загладить неприятные воспоминания о неудаче с сардинскими рудниками! «Самое замечательное, – будет вспоминать Теофиль Готье, – что мы вместе искали на бульваре Монмартр лавочку, где будут продаваться эти ананасы, которые были только в проекте. Она должна была быть выкрашена в черный цвет с золотой сеточкой, на вывеске огромными буквами написано: АНАНАСЫ ИЗ ЖАРДИ». И добавит: «Бальзак уже видел эти сто тысяч ананасов, ощетинившихся хохолками зубчатых листьев над большими золотыми клетчатыми шишками под огромными хрустальными сводами. Он видел их, сам рос в этом теплом парнике, страстно распахнутыми ноздрями вдыхал тропический запах. Когда же опускался на землю и, облокотившись о подоконник, смотрел, как на пустынные склоны тихо падает снег, едва находил в себе сил расстаться с этой иллюзией».
Сногсшибательная «ананасная» затея пополнила череду других, столь же многообещающих и столь же бесплодных мечтаний. По странной прихоти судьбы, как только Бальзак пробовал заработать деньги иначе, чем пером, его начинание проваливалось. Но на этот раз мог бы совмещать новую деятельность с писательской. Впрочем, романы по-прежнему приносили немного, и он попытался переключиться на пьесы. Конечно, диалоги удавались ему хуже, чем анализ чувств или описания, но пьесы, пользующиеся успехом у публики, оплачиваются хорошо, а такое сочинение – дело нескольких часов. Ради экономии времени придется нанять «негров». За ним будет канва, за ними – все остальное. У него уже есть около двадцати набросков, лучший сюжет одобрен Жорж Санд. Это «Старшая продавщица». Поразмыслив, он решает переименовать ее в «Школу семейной жизни», превратить из комедии в мелодраму. К совместной работе привлекает молодого писателя Шарля Лассайи, которого Людовик Алеви охарактеризовал так: «Большое туловище, увенчанное огромным носом! Вперед! Нос идет, дурак за ним».
Принимая у себя Лассайи, Бальзак предупредил: «Не ждите здесь обычной жизни, в Жарди живут только ночью, днем все спят, кроме меня, так как у меня много дел и сплю я мало». В час ночи вновь прибывший был неожиданно разбужен слугой в ливрее, который сообщил, что хозяин просит его просыпаться. В столовой на столе стояли котлеты и шпинат. Когда новичок уже наслаждался крепким кофе, появился Бальзак, торжественно ступавший в своем любимом монашеском одеянии. «Начнем!» – приказал он. Проводив коллегу в другую комнату, добавил: «Пишите, „Школа семейной жизни“. До семи часов утра Оноре мерил комнату шагами, диктуя ошеломленному юноше наброски сцен, обрывки диалогов. Наконец остановился и удалился. Вошел слуга и возвестил: „Господин просит вас ложиться спать“. В полдень его вновь подняли. Опять котлеты, шпинат, кофе, работа. Через несколько дней Лассайи был без сил, ничего не соображал и в ужасе бежал. Извиняясь, он писал Бальзаку: „Вынужден отказаться от работы, которую вы мне столь милостиво доверили. Я провел ночь, пытаясь придумать что-нибудь достойное вашего плана. Не осмелился сказать это вам лично, но не могу больше попусту есть ваш хлеб“».
Оноре так прокомментировал Ганской случившееся: «Я нанял бедного писателя по фамилии Лассайи, чтобы он записывал мои соображения и развивал их для меня. Не дождался от него и двух путных строчек. Никогда не встречал такого неспособ-ного человека. Но он оказался полезен, так как положил начало моей будущей работе. Тем не менее мне нужен кто-то более разумный и остроумный».
Двадцать пятого февраля 1839 года Бальзак читал «Школу семейной жизни» директору театра «Ренессанс». Безоговорочный отказ. Уязвленный автор попробовал еще раз перед актерами других театров и в гостиных: у госпожи де Сен-Клер в присутствии трех посланников, у маркиза Кюстина в числе прочих были Теофиль Готье и Стендаль. Его поздравляли, но восторженные отклики отдавали лестью. Он решил на этом остановиться и убрал пьесу в ящик. Но в уныние не впал, театр продолжал привлекать его в качестве средства легкой наживы: минимум затрат, максимум прибыли. Роман, полагал писатель, предприятие серьезное, требует абсолютного погружения, театральное искусство предназначено исключительно для развлечения, это выгодная затея, где свое найдет и деловой человек, и шут. Но прежде чем вновь начать штурм парижской сцены, возвращается к привычному аду – написанию романов.
Чтобы развеять столь показанное для работы одиночество Жарди, Бальзак приглашает порой знакомых. Чаще других у него бывает забавный субъект Лоран-Жан. Его настоящее имя Жан Лоран, он рисовальщик и писатель, язвительный, не без причуд, вспыльчивый, преданный, подверженный перепадам настроения. Морис Регар так вспоминал его: «Асимметричное лицо. Кривоногий к тому же. Ходил, подпрыгивая, опираясь на палку. Его худоба заставляла краснеть, нос был похож на клюв хищной птицы». Этот человек обожал Бальзака, был с ним на «ты», шутя называл его «дитя мое» и «любимый», выполнял по его просьбе самые деликатные поручения. Другим посетителем был льстивый Леон Гозлан, будущий автор книги «Бальзак в тапочках», прикрывавшийся скромностью. Когда они приезжали, Оноре позволял себе расслабиться, от души смеялся, забывал о своих долгах и герцогинях. Но работать не переставал. В Жарди он завершил «Музей древностей», своего рода оправу для «Старой девы». И здесь речь о том, насколько парижский климат бывает губителен для провинциала. Молодой граф Виктюрньен д’Эсприньон пытается приступом взять столицу, занять там хорошее положение, но попадает в среду распутников и гуляк, руководимый любовницей, Дианой де Мофриньез, совершает подлог, рискует попасть на каторгу. Несчастный граф, по замыслу Бальзака, антипод Растиньяка, другого провинциала, но дерзкого, хитрого, ничем не брезгующего. Диана де Мофриньез, одетая в мужское платье, с хлыстиком в руке, напоминает Каролину Марбути, которая сопровождала писателя в Турин. Каролина восхищалась оранжереями адвоката Луиджи Коллы, Диана – редкими цветами, которые выращивает один старый судья. Вот так, ни одно событие из жизни Бальзака не оказывается бесполезным для его творчества. Писать для него означает не только придумывать, но и выуживать что-то из собственных воспоминаний.
«Музей древностей» готов, но Оноре, не дав себе ни минуты отдыха, принимается за вторую часть «Утраченных иллюзий»: «Провинциальная знаменитость в Париже». Это боевое крещение провинциала, решившего непременно завоевать высший свет столицы. Здесь – вся молодость Бальзака: его одержимость, его развеянные иллюзии, соперничество плохо оплачиваемых журналистов, злоба, самоуверенность, эгоизм сильных мира сего. Но в этой книге не только мрачный портрет города, но и нежность автора к своим героям – Люсьену де Рюбампре и Корали. Он восхищается Корали, когда та ухаживает за мертвецки пьяным Люсьеном – поддерживает его голову, умывает, укладывает спать, бодрствует у его постели, словно это больной ребенок. Когда умирает Корали, отчаявшийся Люсьен не отходит от нее, не зная, чем помочь. У него заказ – веселые песенки для кабаре, который надо непременно выполнить, и он сочиняет при свете свечей, выставленных вокруг умершей. Игривые куплеты заменят ей траурный марш. В этом противопоставлении горя и смеха, тщеты человеческой комедии и порыва духа – весь Бальзак. Каждая его книга – о любви, деньгах, амбициях и поиске абсолюта.
