Его возвращения ждут разъяренные издатели Гослен и Мам, обвиняя в том, что он нарушил обязательства, отдав в новый журнал «L’Europe littéraire» свою «Теорию походки», соединившую медицинские аспекты с философскими, и готовя для этого же издания новый роман «Евгения Гранде». Мам полагал, что подобный обман граничит с мошенничеством, а потому подал на Бальзака в суд, занимавшийся коммерческими тяжбами. Возмущенный писатель вихрем ворвался в типографию и разгромил набор «Сельского доктора». Этот необдуманный поступок заранее настроил против него судей. Возможные последствия приводят его в ужас, он просит вмешаться герцогиню д’Абрантес, чьи «Мемуары» издавал тот же Мам. Она соглашается взять на себя миссию дружеского посредника, уверяет Бальзака, что защищала его, как сестра любимого брата, и призывает прийти как можно скорее, возобновив традицию их длинных бесед на политико-литературные темы. Он отклоняет приглашение, даже упрекает, что расхваливала Маму «Сельского доктора», которого этот отвратительный эксплуататор должен на днях напечатать. «Вы оказали мне печальную услугу, заговорив о моем произведении с этим подлым мучителем, носящим имя Мам, чей вид сулит кровь и разорение и кто к слезам обиженных им мечтает добавить горести бедного трудящегося человека. Он не может разорить меня, так как у меня нет ничего, он пытался опорочить меня, причинить мне боль. Я не иду к вам из боязни встретить этого висельника. Каторжникам отменили клеймо, но перо навсегда отметит печатью бесчестья этого скорпиона, принявшего человеческое обличье». Тем не менее «скорпион» выигрывает дело. Назначенные судом посредники 27 августа 1833 года подтверждают, что Бальзак проявил недобросовестность, потратив восемь месяцев на «Сельского доктора», и дают ему четыре месяца, чтобы закончить новый роман «Три кардинала». В противном случае ему придется выплатить издателю три тысячи восемьсот франков. Но это же позволит ему впредь самостоятельно распоряжаться авторскими правами.

После такого несправедливого решения остается надеяться только на успех «Сельского доктора» в качестве успокаивающего средства. Роман поступает в продажу 3 сентября 1833 года. Автор вполне доволен своей работой и гордо заявляет Зюльме Карро: «Вы прочтете это восхитительное творение и поймете, что было со мной. Клянусь честью, теперь я могу мирно умереть, я сделал для своей страны великую вещь. На мой взгляд, эта книга стоит больше всех принятых законов и выигранных сражений. Это – Евангелие в действии».

К доктору Бенаси, человеку известному, мэру горной деревушки, приходит военный, майор Женестá, и он показывает ему хижины, обитатели которых считают его спасителем. Некогда по не известным никому причинам он обосновался в этом затерянном в горах уголке и занялся не только лечением несчастных его жителей, но попытался привести в порядок дома, наладить орошение бесплодных земель, провести дороги, учить детей, привить культуру. Благодаря ему за десять лет число семей в деревушке увеличилось со ста тридцати семи до тысячи девятисот. Но Бенаси не занимается никакой политической деятельностью. Бальзак тем самым стремился показать, что можно улучшить уровень жизни простого люда, привить ему вкус к работе и в конечном счете сделать счастливым. Законы должны работать для таких людей, но нельзя допустить, чтобы эти люди составляли законы. Некие высшие силы должны править, думая о справедливости и любви к ближнему. Противник всеобщего избирательного права и усреднения, Бальзак не склонен защищать определенную касту. Он восхваляет отношения между просвещенной буржуазией и народом, пытающимся улучшить свое существование, в основе которых – ум, понимание, терпимость. Его герою удается пробудить городок от апатии, беседуя с каждым, будь то неграмотный крестьянин, больной туберкулезом подросток, отстающий в развитии сирота, старый служака с нескончаемыми воспоминаниями или нищенка. Самое главное – привести их к осознанию собственного человеческого достоинства, научить взаимопомощи. И если бы таких, как Бенаси, было больше в этом мире, Франция была бы спасена. Вслед за врачующим тела и души доктором читатель проникает в дома и судьбы многих людей. Навещает больных, сидит у постели умирающего, слушает бывшего солдата, просто и смачно рассказывающего об Императоре. В конце концов Женеста становится понятно, почему Бенаси решил посвятить себя этой жизни. Поначалу, когда Оноре еще остро переживал разрыв с маркизой де Кастри, доктор оказывался в деревне, пытаясь забыть о бездушной женщине, во второй версии, которая и увидела свет отдельным изданием, одиночество и благотворительность – искупление за беспутную юность. В этом романе мало действия, рассказ о том, как проходит день сельского доктора, соседствует с описанием городка, который расцветает от присутствия этого человека, слышно наивное и чистое эхо наполеоновских походов, это гимн природе, семье, религии…

Несмотря на явные достоинства нового произведения Бальзака, реакция читателей оказалась сдержанной, критиков – резкой. Почти все упрекали автора в том, что это не роман, а какая-то мешанина из политической утопии, сельской экономики, коммунального управления, практической медицины и религии. Автор, воображавший, что подарил стране новое Евангелие, был сражен, что, впрочем, не помешало ему выдвинуть книгу во Французскую академию на премию Монтиона, которая присуждалась за сочинения, полезные для улучшения нравов. Увы! «Сельский доктор» не привлек внимания членов комиссии. Между тем премия могла принести Оноре совсем не лишние восемь тысяч франков. Он был в бешенстве, но старался казаться равнодушным к происходящему.

Такое унижение после стольких надежд! Единственный выход – бежать из Парижа, где его ненавидят. «Меня глубоко обидели», – пишет он госпоже Ганской, хотя, как всегда, не теряет веры в свою звезду: «То, что огорчало и приводило в ярость лорда Байрона, у меня вызывает лишь смех. Я хочу править интеллектуальным миром Европы. Еще два года терпения и труда, и я пройду по головам тех, кто хотел бы связать мне руки, остановить мой полет».

Как раз в это время госпоже Ганской удалось уговорить мужа отправить ее в Швейцарию, в Невшатель, родной город гувернантки их дочери. Она обосновалась там с домочадцами и приглашала Оноре тайком приехать и поселиться неподалеку. Они стали бы встречаться. Бальзак ликовал. Конечно же, едет! Под другим именем, чтобы не быть узнанным (это сделает приключение еще более пикантным). Он уже попросил Ганскую позволить называть ее не полным именем – Эвелина, а Евой: «Позвольте мне сделать ваше имя короче, так оно лучше скажет вам о том, что вы для меня – единственная в мире женщина, словно первая женщина для первого мужчины». Как залог любви посылает ей прядь своих волос: «Пока они черные… Я решил отпустить их, и все спрашивают – почему. Почему? Мне хотелось бы, чтобы их было так много, чтобы вы плели из них цепочки и браслеты… Милый ангел, сколько раз я говорил: „О, если бы меня полюбила женщина двадцати семи лет, как я был бы счастлив, я любил бы ее всю жизнь, не опасаясь разлук, неизбежных с годами“». И заключает: «Я уже вижу ваше озеро. Иногда моя интуиция бывает настолько сильной, что я уверен – увидев вас, скажу: это она. Она, моя любовь, это ты. Прощай. До скорой встречи».

Чтобы это неожиданное путешествие не вызвало подозрений, Бальзак рассказывает своему окружению об идее коммерческого предприятия, своего рода клуба любителей книг, где издания, весьма умеренные в цене, распространяются по подписке через специальные общества и кружки. Это потребует специальной бумаги – легкой, прочной и дешевой. Такую производят в Безансоне, ему необходимо самому побывать там. Дальше остается удрать незаметно в Швейцарию и встретиться, наконец, с Иностранкой.

Оноре уезжает из Парижа в воскресенье, двадцать второго сентября, в шесть часов вечера. Двадцать четвертого он уже в Безансоне у своего друга Шарля де Бернара, затем наносит несколько ни к чему не обязывающих визитов, связанных с выдуманным им делом, и в тот же вечер он отправляется в Невшатель. Прибывает туда двадцать пятого, останавливается в гостинице «Сокол» и немедленно начинает поиски пансиона Андрие, где живет Ганская. Спустя десять лет он будет вспоминать тот миг, когда впервые увидел Иностранку: «Вы не знаете, что произошло со мной в этом дворе, каждый камешек которого запечатлен в моей памяти, и длинные доски, и сарай, когда я увидел в окне ваше лицо! Я больше не чувствовал себя и, когда заговорил с вами, словно оцепенел. Это оцепенение, этот ураган, который в своем неудержимом натиске ослабевает на время, чтобы обрушиться с новой силой, бушевал два дня. „Что она подумает обо мне?“ – вот фраза, которую я, словно безумный, в ужасе без конца повторял про себя».