И некоторое время спустя ей же: «Я поднимаю себе, как говорят, настроение, и мне нужно поднимать его каждую минуту… Иногда просто хочется стукнуть рукой по столу и разбить все вдребезги… С наступлением вечера я иду посидеть в укромном уголке в ресторане, в одиночестве, с хмурым видом, вспоминая о добром семейном столе, за которым собираются любимые лица и где чувствуешь себя запросто, самим собой, где с аппетитом едят и громко смеются. Потом я возвращаюсь к себе, закрываю ставни, чтобы не мешал свет, и засыпаю».[54]

Экзамен назначен на август. Флобер подготовился к нему основательно и считает, что у него есть все шансы на успех. Тем временем он познакомился с юношей своего возраста, непринужденные манеры и утонченность которого покорили его. Это Максим Дюкан. Встреча произошла в комнате Эрнеста Ле Марье, старого школьного товарища Флобера. Максим Дюкан расскажет о ней в своих «Литературных воспоминаниях». Ле Марье играл на пианино «Траурный марш» Бетховена, когда раздался звонок. Мгновение спустя Максим Дюкан увидел молодого человека со светлой бородкой и в шляпе, лихо надвинутой на ухо. Ле Марье представляет их друг другу: Гюстав Флобер, Максим Дюкан. Флобер смотрит на Дюкана с восхищением. Рядом с этим изысканно одетым, красноречивым и слегка заносчивым человеком он чувствует себя существом низшего ранга. У Максима Дюкана необычный вид и ум настоящего парижанина, в то время как он – всего лишь провинциал, потерявшийся в большом городе. Как бы то ни было, у них схожие вкусы и одинаковые литературные амбиции. Обменявшись несколькими словами, они понимают, что близки друг другу. Однако столь же скоро Флобер сознает – Дюкан готов на все ради достижения славы, в то время как он, по своим убеждениям и характеру, пренебрежительно относится к тщете известности. Не будет лишним, если этот новый знакомый юноша повлияет на его взгляды. Они обещают друг другу вскоре увидеться, и в самом деле, в этот день рождается настоящая дружба. Сын знаменитого хирурга (члена медицинской Академии), Максим Дюкан – веселый непоседа, у которого достаточно средств, в то время как Флобер – неудачливый студент, раб одной-единственной мысли: оставаться в тени, чтобы лучше писать. Их отношения восторженные и нежные. Что не мешает обоим увлекаться женщинами и сравнивать затем свои сентиментальные опыты. Если у Максима Дюкана легкие деньги, то Флобер, несмотря на помощь родителей, должен жить скупо и не может избежать долгов. В июле 1843 года за месяц до экзамена он просит у отца прибавку в 500 франков, и тот строго выговаривает ему: «Ты – настоящий простофиля. Во-первых, потому, что позволяешь одурачивать себя как завзятый провинциал; ты – простак, которым управляют проходимцы или фривольные женщины. Они впиваются только в слабоумных людей или в глупых стариков. Во-вторых, потому, что ты не доверяешь мне, поскольку не сказал сразу, как и где терло твое седло. Надеюсь в будущем на большую искренность. Думаю, что был для тебя достаточно другом для того, чтобы заслужить право знать все, что происходит с тобой хорошего или плохого. Передаю сегодня 500 франков через управление железными дорогами, ты придешь за ними… Итак, уплати своему портному, о котором ты все время мне говоришь и для которого я так часто даю тебе деньги… Прощай, мой Гюстав, побереги немного мой кошелек, а самое главное – будь здоров и работай».[55]

В том же году доктор Флобер отсылает из больницы Луи Буйе, студента-медика, принятого на службу в минувшем году, бывшего одноклассника своего сына по руанскому колледжу, из-за того, что тот попросил за столом вина вместо сидра и позволения не ночевать дома. Таким образом, в своей профессиональной практике, равно как и в семейной жизни, доктор Флобер проявляет отеческую строгость. Он надеется на то, что Гюстав, такой рассеянный, такой уязвимый, успешно сдаст экзамены. В противном случае что делать с ним? Однако 24 августа 1843 года Гюстав провалился, получив «два черных и два красных шара». Флобер приходит в отчаяние при мысли о том, что работал впустую. Отец спокойно воспринимает неудачу и настойчиво советует ему продолжить изучение права. Покорный сын, Флобер, не сказав ни «да», ни «нет», едет в Руан, а оттуда в Ножан-сюр-Сен, где гуляет, мечтает, купается в реке, радуется жизни в кругу семьи. Потом снова Руан, город, который, судя по его словам Эрнесту Шевалье, он ненавидит: «Там есть прекрасные церкви и живут глупые люди. Он отвратителен мне, я его ненавижу и призываю на него все кары небесные за то, что там родился. Горе стенам, которые приютили меня! Горе буржуа, которые знали меня мальчишкой, и мостовым, на которых начали твердеть мои пятки! О Атилла, о добрый человеколюбец с четырьмя тысячами всадников! Когда же ты вернешься, чтобы испепелить эту прекрасную Францию, страну сапожных стелек и подтяжек? И начни, прошу тебя, с Парижа, а заодно и с Руана».[56] В декабре он возвращается в Париж. Брат Ашиль, который стал хирургом-ассистентом в Отель-Дье в Руане, приезжает к нему и привозит по его просьбе «белый жилет с лацканами» и «две наволочки». После его отъезда Флобер снова остается один и, как прежде, растерян. Он встречает Новый год у Коллье, а праздник Святого Сильвестра у Шлезингеров в Вероне. И всюду демонстрирует вызывающее отвращение к обществу. Он даже открыто критикует политику «этого бесчестного Луи-Филиппа», что шокирует некоторых влиятельных приглашенных. А Каролине говорит: «Я – медведь и хочу остаться медведем в своей берлоге, в своей пещере, в своей шкуре, в моей старой медвежьей шкуре; жить спокойно и подальше от буржуа обоего пола».[57]

Наконец 1 января 1844 года он возвращается в Руан, где собирается провести несколько дней. Но – как и обещал! – вернется в Париж к 15 января, чтобы снова записаться на лекции на юридическом факультете. Нужно преодолеть университетский провал. Ухватившись за соломинку, он получит, может быть, лицензию и станет адвокатом. Мечта его родителей и его собственный кошмар!

В январе 1844 года в семье прибавилось забот: доктор Флобер решил построить шале на участке, которым владеет в Довиле. Сыну Ашилю необходимо поехать на место для того, чтобы изучить возможность расположения дома. Он отправляется туда в двухместном довольно неудобном экипаже, купленном отцом в прошлом году. Гюстав, приехавший из Парижа, будет сопровождать его в этом путешествии, чтобы высказать свое мнение. Братья уезжают из Пон-л’Евек глубокой ночью. Экипажем правит Гюстав. Неожиданно он теряет сознание и падает на сиденье. Растерявшийся брат везет его до ближайшего дома и пускает кровь. После нескольких надрезов ланцетом Гюстав открывает глаза. Его перевозят в Руан. Отец в недоумении. Что это: эпилептический криз или неврома болезни?[58] Он склонен считать, что эпилептический криз, и соответственно лечит сына. Флобер следует его строгим предписаниям. Чтобы спустить как можно больше крови, на затылке больного делают дренаж из конского волоса; ему запрещено мясо, вино, табак; беспощадно очищается желудок. На грани сил он пишет Эрнесту Шевалье: «Старина Эрнест, ты едва не распрощался – сам того не подозревая – с тем честным человеком, который пишет тебе эти строки… Я еще лежу в постели с дренажом на шее, гораздо менее гибким, чем деталь доспехов, защищающая шею офицера национальной гвардии; я пью таблетки и отвары; но в тысячу раз неприятнее всех болезней в мире – пугало, которое называется режимом. Так вот, дорогой друг, у меня было кровоизлияние в мозг, что-то вроде мини-апоплексического удара с последовавшим за ним нервным расстройством, от которого я еще не оправился. Это случилось не дома… Мне три раза подряд пускали кровь, и наконец я открыл глаза. Отец хочет оставить меня здесь надолго, чтобы хорошо пролечить; настроение бодрое, ибо я не знаю, что такое волнение. Но состояние отвратительное: при малейших ощущениях нервы натягиваются, как скрипичные струны, колени, плечи и живот дрожат, как листок. Что ж, такова жизнь, sic est vita, such is life. Видимо, я не скоро вернусь в Париж, разве что, может быть, на два-три дня накануне апреля, чтобы попрощаться с домовладельцем и уладить кое-какие незначительные дела».[59] И неделю спустя ему же: «Да, старина, у меня дренаж, который течет и чешется, от него одеревенела шея. Он так раздражает меня, что я потею. Мне очищают желудок, пускают кровь, ставят пиявки. Хорошая еда запрещена, вино пить нельзя, я – конченый человек… Вот такие дела! Как мне все это осточертело! Трубка! да, трубка, да, ты верно прочитал, даже старушка трубка, трубка мне запрещена!!!