Только теперь Кей понял, что совершенно не знал и не пытался узнать сына, упорно не замечал в нем своих черт. Зато лучистый взгляд зеленоватых глаз мальчика постоянно напоминал об Инте. Однако это лишь раздражало, как будто сын присвоил рели квию, на которую не имел права. Вот почему Кей избегал смотреть ему в глаза…

«Мальчик мой, как ты живешь, кем стал? А тот, оставшийся на Геме, осознал ли наконец, что ты значишь для него? — беззвучно кричал Кей. — Сейчас я тоже теряю тебя во второй раз…»

Но хотя его мысли были поглощены женой и сыном, он не мог уйти, не простившись в душе с друзьями и не вспомнив недругов.

Горн, человек громадного масштаба, а затем «призрак». Инвалид, медленно умиравший от прогрессирующего паралича, но продолжавший выполнять работу, непосильную для молодых, цвету-щих, полных энергии… Умиравший, но возвращенный к жизни целебной силой Гемы.

Не нужно было напрягать память, чтобы услышать рокочущий бас Горна:

— Держись, дружище! Ты сделал все, что мог. И не твоя вина в том, что ты уходишь, не доведя дело до конца. Так уж случилось. В сущности, ты везунчик, я всегда говорил тебе об этом. Прожил не одну, а несколько жизней, спасался, когда неминуемо должен был погибнуть. Не совершал подлостей, а это далеко не всякому удается. Наконец, любил и был любим. Что еще человеку надо? Одного не могу тебе простить — того же, чего ты и сам не простишь себе. Инты… Но здесь уже ничего нельзя поправить. Это единственная твоя вина, единственное поражение…

Спасибо Горну, он не унизил его жалостью. Ах, Инта, Инта…

И прорвался в душу, зазвенел голос любимой. И опять скорбно прозвучали слова, которые он помнил всю последующую жизнь, заставляя вновь и вновь спрашивать себя:

«А правильно ли я поступил, послушавшись?»

Ее слова:

«Нет, родной. Ты не сделаешь этого против моей воли. Не могу быть

«призраком». Уж лучше умереть сейчас, когда я так хочу жить, чем продолжать жить с желанием умереть!» Он исполнил последнюю волю Инты, обрекшую его на непрехо-дящие страдания…

И как было теперь не помянуть Корлиса, который отдал ей свою кровь и был готов умереть вместе с нею? Ученый до мозга костей, он считал себя трусом, а не героем, кем был на самом деле.

В нем несообразно сочетались целеустремленность и сомнения, твердость в убеждениях и умение признать свою неправоту, комплекс неполноценности и чувство собственного достоинства.

А как он переживал исчезновение Инты во время их первой экспедиции на

Гему! Какой взрыв негодования обрушил на Кея:

— И за что она вас полюбила? Да, да, полюбила! Или не видели, не замечали? Впрочем, куда вам, вы не человек, а робот, бездушная машина!

Потом, уже после смерти Инты, Кей догадался: Корлис сам лю-бил ее — ненавязчивой, отстраненно чистой любовью.

И еще один голос услышал Кей в свои последние минуты:

— Замечательная идея! Странно, что мы до нее не додумались. По сути дела вы предложили модель принципиально нового, подлинно коммунистического общества, где интеллектуальный потенциал каждого принадлежит всем и личность, не утратив и ндивидуальности, обретает разум коллектива!

«Призрак» Сарп, сдержанно философичный, не выставляющий напоказ свое превосходство. Это он вызвал переворот в мировоззрении Кея, подсказал ему идею и отверг свои права на нее…

Только сейчас, на краю бытия, в предсмертном озарении, постиг Кей великую тайну Сарпа: тот, «узнав» в Инте погибшую полтора столетия назад жену, полюбил ее так, словно это и впрямь была воскресшая Велла.

Каким же ударом стала для него смерть Инты! Велла умерла во второй раз.

Умерла, отказавшись от «бессмертия» и тем самым раскрыв его истинную цену…

Подобно тому, как ночь на время вытесняет день, мрачный образ Лоора потеснил образы друзей.

Великий архитектор… Тщедушный человек… «Сильная личность»… Как умело подчинил он себе космополитян! Они пошли за Лоором, видя в нем единственную гарантию выживания. Год за го-дом теряли индивидуальность, превращались сначала в «спло ченный коллектив», в котором, однако, не было ничего от коллективного разума гемян, а затем в покорную, нерассуждающую толпу.

Но всякая покорность имеет свою «критическую массу». И когда она была достигнута, произошел взрыв, разметавший «замкнутую систему» Лоора.

Мог ли предвидеть «вождь и учитель», во что выльется его честолюбивый замысел? Представлял ли меру своей ответственности за судьбы людей?

Догадывался ли о прижизненном либо посмертном бесславии, которое постигает любого вождя, ибо само поня тие «вождь» враждебно человеческому достоинству? Или он слепо уверовал в свою исключительность, в то, что познал психологию толпы, суть стадного инстинкта?

Астронавты, эти «пленники чести» сфероида, считают Лоора параноиком. Но ведь то же самое можно сказать о любом «вожде», даже если он «скромно» зовется президентом? Неужели вожди-параноики будут отравлять человеческую историю и там, на новой Геме?

Кей не мог не задаться этим тревожным вопросом. Надменное лицо Фан-Орта встало перед глазами. Красивое, хотя уже слегка обрюзгшее. Все еще атлетическая, но отяжелевшая фигура. Похож скорее не на самого Лоора, а на его монументы. Тоже «сильная личность».

А ведь параллель с «вождем и учителем» его бы возмутила. Он презирает

Лоора, но не за диктаторскую сущность, а за то, что тот позволил себя свергнуть…

Кей не испытывал к Фан-Орту враждебных чувств. Уж если кого и винить, то его отца. Он обладал недобрым умом, зловредным талантом и необузданным тщеславием, иным, чем у Лоора, — вселенского масштаба. Быть властелином крошечного мирка, кристаллика, заведомо обреченного растаять в расплаве космоса, не прельщало Орта.

До поры держался в тени, потакал прихотям диктатора, на деле же манипулировал им. Сумел внушить, что «эмбриональное чело-вечество» лишь средство покорить Гему. А гемян заинтересовал вселенским экспериментом.

Они были уверены, что эксперимент под контролем коллектив-ного разума.

Однако вмешался непредвиденный фактор в лице Урма — недаром Кей с самого начала испытывал к этому человеку недоверие…

Вот он и выплыл из запасников памяти — высокорослый, атлети-чески сложенный, с глазами фанатика, стремящегося победить зло злом.

Нет, его не поставишь в ряд с Лоором и Фан-Ортом. Честен, бес-корыстен, самоотвержен. Готов на все, чтобы избавить людей от рабства — даже ценой их жизней. Революционер в рафинированном виде, для которого революция не средство, а цель.

Каким пророческим пафосом были пропитаны его слова:

«Не сомневаюсь, что вы оплачете нашу гибель!»

Он предвидел свой конец, однако не поступился идеалами, чтобы предотвратить его. И оказался прав в своем мрачном пророчестве: гемяне тяжело пережили трагедию Космополиса, сознавая, что были косвенно повинны в ней. Но даже коллективный ра зум не гарантирован от ошибок…

«А может, надо было вмешаться?» — в который раз спрашивал себя Кей и не находил ответа.

Убийство Лоора едва не сорвало эксперимент. Увы, с исчезновением «вождя» не наступила эра свободы, ради которой пожертвовал собой Урм. Начался хаос, а как следствие — повальный террор, всех против всех. И кто-то (не с подачи ли Орта?) запустил ходовой двигатель.

Преждевременный старт оказался неожиданностью для гемян, не успевших довести до совершенства программу интеллект-автоматов. Пришлось в спешке продублировать личность Кея и телепортировать ее на стремительно удалявшийся Космополис.

Сейчас, по опыту прошлых лет, Кей был склонен считать ошибочной и микромодель будущего человечества. Получилось, что «гаранты», задуманные как объект эксперимента, могут диктовать его условия. А ведь люди есть люди. Непредвиденность у них в крови. Они склонны подменять логику интуицией даже в тех случаях, когда строгий расчет не только возможен, но и единственно оправдан. Их вполне объяснимое нетерпение способно погубить все.

Это может произойти сразу же после его ухода, как только «гаранты» решат, что настал их час. И он уже не сможет предотвратить беду…