«2 недели и 5 дней утекли после того, как Таня хотела написать мне письмо, – так начинается открытка, посланная Николаем Евграфовичем 4 ноября 1911 года из Монте-Карло на имя Марии Михайловны, Таниной мамы. – Что делать? Я просил Настю (сестру Анастасию Евграфовну. – В. С.) написать под диктовку Тани; ее письмо еще не могло прийти ко мне, но я решил, пожалуй, это будет неудобно, и я пишу сегодня Бабушке и 3. М. (то есть матери и брату Марии Михайловны, жившим с нею в одном доме. – В. С.), прошу их сделать это».

Лицевая сторона открытки, на которой написаны эти строки, изображала самолет «Райт» в полете. Николай Евграфович вывел на ней: «На этом аэроплане летал твой дядя, дорогая Таня».

Здоровье Попова не только не улучшалось, но, наоборот, ему неожиданно сделалось еще хуже, голова, руки, ноги отказывались повиноваться. И все-таки не ответить на очередное Наташино письмо он не мог. Свой ответ Николай Евграфович продиктовал одному из знакомых. Это было всего десять дней спустя после отправки предыдущего – оно продатировано 22 февраля того же 1912 года.

«Дорогая Наташа, твои письма очень радуют твоего старого дядю, который лежит сейчас на «chaise longue» в маленькой сосновой роще на берегу моря, прячется в тень от жаркого солнца, слушает тихий прибой волн и диктует письмо своему соседу, письмо, которое пойдет в Москву к Нате.

Сам я писать не могу. Сил нет...»

Летом в Больё-сюр-Мер приехал Сергей Евграфович и, как тогда, в Гатчине, снова неотлучно находился при нем, делал все возможное, чтобы смягчить физические страдания любимого брата, отвлечь его от мрачных мыслей, вселить уверенность в выздоровление, развлечь. Сергей Евграфович был неутомим, энергичен, не знал усталости.

«Милая Наташа, – сообщал он в июле племяннице, – дядя Коля все это время так плохо чувствует себя, что писать ему строжайше воспрещено, а потому он просил меня ответить тебе на твои два последние письма к нему...»

От имени Николая Евграфовича он давал несколько добрых советов девочке-подростку, которая делилась с ним радостями и горестями, семейными новостями, своими мыслями и планами. В числе других советов был и такой:

«Он бы очень хотел, чтобы ты больше уделяла времени играм и спорту, так как все это укрепляет здоровье, что есть самое важное в жизни (в чем он особенно теперь убедился)».

А в начале сентября Наташа получила письмо, подписанное незнакомым ей именем. Оно заслуживает того, чтобы привести его полностью.

«Атлантический океан.

Близ острова Джерсе.

27. Августа 1912 г.

Глубокоуважаемая Наталия Владимировна!

Здоровье Николая Евграфовича Попова в настоящее время ухудшилось, и, будучи сам не в силах диктовать, он поручил мне написать Вам это письмо.

Он просит Вас, если у Вас будет время, написать ему письмо по следующему адресу: Nicolas Popoff, Avenue Bugeaud 51 Paris.

Теперь он катается по Атлантическому океану, около берегов Франции и Англии, но из Парижа ему перешлют все письма.

Недавно он был в Сан-Мало, где с интересом наблюдал за состязанием морских самолетов.

Несмотря на бурный ветер, они летали на английский остров Джерсе и назад, словно сильные мощные чайки.

Большие успехи лёта, как всегда, сильно радовали Николая Евграфовича.

Анастасия Евграфовна передаст Вам его книгу «Война и лёт воинов», и он будет также очень рад, если Вы примете участие в идеях, которые старается распространить эта книга, и будет признателен, если Вы поспособствуете сбору, хотя бы самой маленькой суммы в рубль величиной, на приз русским летунам, ему будет дорога Ваша помощь.

Николай Евграфович получил вторую Вашу карточку и сердечно благодарит Вас за нее, найдя в своей племяннице прелестную картинку.

С совершенным уважением Д. Киселев».

Судя по почерку, подписавший это письмо и есть тот самый сосед Николая Евграфовича по Больё-сюр-Мер, который писал под его диктовку предыдущее письмо от 22 февраля.

Николай Евграфович все же нашел силы сделать на письме Киселева небольшую собственноручную приписку:

«Дорогая Ната, ты любишь море? Целую руку. Твой дядя Коля».

Атлантический воздух, однако, тоже не помогал. Врачи разводили руками и уповали, как говорилось в старину, на волю божию.

В ноябре должен был вернуться в Москву Сергей Евграфович, – там его ждали дела и служба. С тяжелым чувством и тревогой расставался он с братом, уезжая из Франции, из Больё-сюр-Мер, где и он, Сергей Евграфович, страдавший бронхиальной астмой, чувствовал себя так славно, так хорошо. Но не это главное.

Что станется с Николаем? Он так немощен, так плох, хотя и не падает духом. Но как долго он еще продержится, выстоит ли до конца и сумеет ли победить?

Сергей Евграфович вез Наташе письмо от дяди Коли, написанное под диктовку, но с его подписью-автографом, и дорогой подарок – золотой крест с рубинами, «сработанный совершенно так, как работали первые христиане», и привезенный из Рима. Он «подарен тебе дивным существом, похожим высокою красотою, несказанного добротою и величием души на сказочную фею. Я не хочу писать тебе имя сейчас. Скажу тебе, если через многие годы мне будет суждена радость увидеть тебя».

Вскоре после отъезда брата в Москву Николаю Евграфовичу и впрямь стало совсем скверно, врачи начали всерьез опасаться за его жизнь.

Мужественно борясь с недугом и продолжая оставаться в Больё-сюр-Мер, Николай Евграфович узнал вдруг из газет и журналов о... своей смерти. Воспринял он это без драматизации и суеверного страха, скорее даже с иронической усмешкой: чего только не наплетут газетчики! «Похоронен» он был ими как герой, который якобы летал в разведку над Адрианополем и был сбит турками... В это время бушевала Первая балканская война. Болгария, Греция, Сербия и Черногория сражались против Османской империи. И, естественно, внимание всей европейской прессы было приковано к событиям на Балканах.

«Посылаю тебе известие, дорогая Ната, – диктовал 20 января 1913 года письмо своей племяннице Николай Евграфович, – о смерти моей, последовавшей в Адрианополе; впрочем, ты, вероятно, слышала уже это от тети Насти или дяди Сережи».

Известие, упомянутое в письме, опубликовала одна из французских газет («Le Journal») под заголовком «Смерть авиатора Попова».

«Мы получили горькую весть, – сообщалось в нем. – Из телеграмм, поступивших с театра военных действий Болгарии против Турции, правда, весьма лаконичных, нам стало известно, что русский авиатор Попов, который с первых дней конфликта вступил на службу в болгарскую армию, был убит орудийным снарядом, когда он совершал разведывательный полет над Адрианополем.

Наши соотечественники, конечно же, не забыли этого симпатичного и мужественного молодого человека – героя каннской авиационной недели, который совершил свой выдающийся – соответственно тому времени – подпит, пролетев 10 апреля 1910 года из Ла-Напуль к островам и обратно.

Нас не удивляет, что несчастный спортсмен, этот смельчак и вдохновенный мечтатель, каким был Попов, пришел на помощь славянским народам, сражающимся во Фракии за свою свободу, и мы уверены, что он нашел достаточно причин для того, чтобы поставить на карту свою жизнь ради дела, которому отдал сердце.

Он погиб, как герой, и мы с глубоким волнением склоняем свои головы пред этой преждевременной могилой. – А. М.»

«Когда придешь к дяде Сереже, – писал далее Попов Наташе, – то попроси его показать тебе английскую газету и английский журнал, которые, напечатав мой портрет, ясно подтверждают известия о том, что меня убили турки.

Прощай, дорогая Ната.

Твой покойный дядя Коля».

«Английский журнал» – это тот самый «Иллюстрейтед Лондон ньюс» № 3838, о котором шла речь в самом начале нашего повествования и который объявил Попова первым в истории пилотом, павшим на войне.

Дошел этот номер журнала, а также другие английские и французские газеты, сообщавшие о гибели Николая Евграфовича, и до Петербурга. Газета «Новое время» 16 января 1913 года откликнулась на них заметкой «Жив ли Попов?», в которой, кстати, высказывались сомнения в достоверности полученных сведений, и вот почему.