«В лесу за аэродромом горит сплошной костер факелов, зажженных в честь русского летуна Попова, – вторит ему другой. – Они горят в честь победы и триумфа смелости. Небо чисто. Давно все противники уступили место триумфатору, который, как громадная сказочная птица, все несется высоко над землей, на завоевание нашей славы.

С трепетом следишь за его полетом, волнуешься при каждом крутом повороте, страшишься за его жизнь, но упрямо повторяешь – победа!..

Кажется, что не будет конца этому полету.

Уже отмечена победа, уже лихорадка ожидания сменилась восторгом, а мотор все гудит и гудит над головами».

«Толпа прорывается на аэродром, – читаем в еще одном репортаже, – и начинается настоящее шествие с факелами в руках.

Картина величественная. Пора наконец и спуститься. Попов уже летает два часа пять минут. Уже сигнальный флаг опущен и полеты официально закончены. Но Попов не знает предела.

И спустился он только благодаря тому, что ему не хватило бензина».

Тут репортер не совсем прав. Бензин был, но неожиданно отказал двигатель. Перестали работать винты, пришлось снижаться, и аэроплан клюнул носом о землю около забора. Но все обошлось благополучно.

Чтобы представить себе, что творилось потом, снова предоставим слово очевидцам и приведем фрагменты из двух репортажей.

«Попова едва „спасли” от рук обезумевшей толпы.

– Качать, качать! – кричали со всех сторон.

И публика приступом берет Попова.

– Господа, я страшно устал, – умоляет Попов. – Оставьте меня.

– Цепь! Цепь!

Вокруг Попова делается цепь, и так его доводят до ангаров. Но и здесь собралась толпа, которая потребовала, чтобы Попов вышел к ней.

Едва удалось ему скрыться в соседнем ангаре.

Так закончился вчерашний триумфальный день русского летуна Н. Е. Попова.

Еще десять минут – и Попов побил бы мировой рекорд (два часа семнадцать минут. – В. С.) продолжительности полета на «Райте», установленный Уилбером Райтом.

Вчера Попов отбил у Христианса два приза: за ежедневную продолжительность полета и за продолжительность полета без спуска.

Кроме того, по общей продолжительности полета за всю неделю он уже теперь занял первое место» («Петербургский листок»).

«Толпа, прорвавшая изгородь и ускользнувшая от напора полиции, окружает место спуска, теснит Попова, хочет качать и гонит перед собой в неудержимом желании хотя бы прикоснуться к своему герою. Попов бежит – он спасается в сарай, но и туда за ним врывается людская волна и захлестывает его. Кто-то требует слова и просит освободить победителя, дав ему отдохнуть и оправиться. Надо отдать справедливость: толпа покорно разошлась, как море в час отлива. Не понадобилось ни вмешательства полиции, ни вторичной просьбы друзей.

В углу сарая, окруженный близкими, стоит Попов, жмет руки и как-то недоумевающе принимает поздравления.

– Ну что вы, голубчик, – слышится его голос. – Я бы еще летал, если бы не мотор, который остановился так неожиданно. Я хоть сейчас готов к новому взлету.

– Но вы устали.

– Ничуть. Хотите, полетим вместе...

Но раздаются протестующие голоса. Попова ласково берут под руки и уговаривают не безумствовать.

– Довольно на сегодня. Мы и так волновались за вас достаточно.

– Пора на отдых, завтра идем осматривать путь для полета к Кронштадту и Петергофу. Спокойной ночи.

Уходят последние гости, механики спешно заканчивают ночной туалет „Райта”, и сарай пустеет» («Новое время»).

«Петербургская газета» на следующий день писала в статье, озаглавленной «Триумф Н. Е. Попова»: «Вчерашний блестящий полет укрепил за ним славу первого русского летуна».

Да, триумф Николая Евграфовича давал ему полное право на столь высокую оценку. Газеты по справедливости воздавали ему должное.

Однако из поля зрения наблюдательных журналистов не ускользнуло и то, что обычно именуется обратной стороной медали.

Так, автор сердитой статьи «Аэролавочки», подписавшийся псевдонимом «Пчела», рассказал в «Петербургском листке» о том, как содержатель меняльной конторы в Одессе Ксидиас поймал в свои кабальные сети Михаила Ефимова.

«И г. Ефимов – не единственная жертва их (предпринимателей. – В. С.) ненасытных аппетитов, – писал этот журналист. – Та же история повторилась с г. Поповым, которому французская компания всучила две машины Райта старой конструкции и обязала под страхом крупной неустойки летать только на аппаратах ее фабрики.

А аппараты эти таковы, что рискуешь на них ежеминутно жизнью.

Легко представить себе положение Ефимова и Попова.

Летают они не хуже своих иностранных коллег, между тем каждый их шаг подлежит контролю монополистов, образовавших род треста.

Какие бы выгодные условия Ефимову и Попову ни предложили в России, они должны ответить отказом.

Почему?

Это нарушает интересы господ монополистов...

Вот оборотная сторона авиации, которой так увлекается публика.

На одного истинного спортсмена-пилота насчитывается добрый десяток профессионалов, которые занимаются авиацией исключительно ради заработка. Да и эти профессионалы закабалены условиями и зависят всецело от воротил аэролавочек, наживающих на них сотни тысяч».

Факт появления этой статьи достаточно красноречив. Он убедительно свидетельствует о том, что праздничное возбуждение, вызванное авиационной неделей, не смогло заглушить критические голоса людей, трезво оценивавших соотношение света и тени.

А вот какое трогательное и тоже достаточно выразительное письмо читателей, подписавшихся инициалами Б. и Ю. Д., опубликовало «Новое время».

«Милостивый господин редактор!

Очень прошу Вас не отказать мне в помещении следующих строк. Теперь, когда не только весь Петербург, но и вся Россия со страстным волнением следит за полетами авиаторов на Коломяжском ипподроме, обсуждает и сравнивает достоинства и недостатки летательных аппаратов, всем кидается в глаза несовершенство аппарата, на котором летает наш русский летун Н. Е. Попов. Когда смотришь на смелые попытки авиаторов завоевать царство воздуха, то невольно делается жутко за каждого летуна, боишься за его жизнь, вверенную такой хрупкой машине, будь то даже наиболее усовершенствованный «Фарман» с прекрасным мотором «Гном». Попов же, связанный контрактом с фирмой «Райт», каждую секунду своего победоносного пребывания на воздухе больше всех рискует своей жизнью. Его горячо любят не только его друзья. К нему многотысячная толпа относится бережно, нежно и чутко. Не одна зеленая восторженная молодежь зажигает факелы в честь его. Остается ли сомнение в том, что русские чутко помогут ему выйти из кабалы контракта еще быстрее, нежели помогли немцы своему Цеппелину соорудить новый воздушный корабль вместо потерпевшего аварию; что русские поднесут своему родному летуну новый, усовершенствованный и менее опасный для жизни аппарат.

Мне пришло в голову, что, быть может, это письмо будет почему-либо неприятно Н. Е. Попову? Но что же плохого в том, что очарованные слушатели хотят поднести талантливому скрипачу лучшую скрипку, найдя его старую недостаточно прекрасной для него?

И я решаюсь просить Вас, милостивый государь, не отказать поместить мое письмо, открыть подписку на сооружение нового усовершенствованного аппарата для поднесения его нашему летуну Н. Е. Попову, а также принять на это дело нашу скромную лепту – 10 рублей, которые при сем препровождаю.

Очень прошу другие газеты перепечатать».

Призыв был подхвачен, и сбор средств на новый аппарат для Попова принял широкий размах. Особенно способствовали ему события, разыгравшиеся на Коломяжском ипподроме в последующие дни.