На его счастье, 18 сентября ему внезапно представился случай переменить обстановку: его на две недели посадили в тюрьму Фоссе-Сен-Бернар. Поводом к аресту стали многочисленные пропуски строевых занятий Национальной гвардии. В тюрьме он развлекался сочинительством – написал «Злоключения национального гвардейца» и несколько злобных памфлетов, направленных против профессиональных критиков, которые его чем-нибудь обидели, – и принимал гостей, в том числе Иду, наконец-то проявившую к нему милосердие и навестившую его в заточении, и Виржини Бурбье, к которой снова воспылал нежными чувствами. Поскольку та со вздохом сообщила ему, что вскоре должна снова уехать в Санкт-Петербург, он всерьез вознамерился ее сопровождать, если не в Россию, то хотя бы до Гамбурга, где они могли бы приятно провести время. Однако Жерар де Нерваль отвлек его от этого фантастического проекта, предложив совместно написать либретто оперы «Пикилло», музыку для которой должен был сочинить композитор Ипполит Монпу. В главной роли должна была выступать Женни Колон, в которую Жерар де Нерваль был влюблен до беспамятства и без всякой взаимности. Александр пришел в полный восторг от того, что может сочинять за тюремными стенами поэтическое произведение, и согласился заняться «Пикилло», позабыв о Виржини. В течение двух недель они с Жераром, запершись вдвоем, изощрялись, трудясь над историей, которая ни тому, ни другому по-настоящему не нравилась. Как бы то ни было, благодаря ей они провели немало чудесных часов, полных дружбы и веселья. Опера, поставленная годом позже, имела, по словам Дюма, «умеренный успех».
Едва выйдя из тюрьмы, Александр снова угодил в лапы Иды. Она была упорной, а он изо всех сил старался быть терпеливым. Бесконечными угрозами и мольбами она добилась того, что он выставил непременным условием, при котором соглашался отдать новую пьесу во Французский театр, официальное вступление его любовницы в труппу. Филоклес Ренье, временно руководивший театром, уступил его требованиям, и с Идой был заключен контракт на полгода, что сделало ее на несколько дней чуть более снисходительной к слишком увлекавшемуся любовнику. Впрочем, Виржини Бурбье снова уехала в Санкт-Петербург, никакие новые соперницы пока на горизонте не показывались, а Александр был полностью поглощен своими распрями с прессой. Отвратительный Жюль Леконт, спекулянт, лгун и мошенник, которому он «врезал» по окончании своей поездки на юг, только что опубликовал в Бельгии под псевдонимом граф Ван Анжельгом «Записку о французских писателях», в которой изрядно потрепал Дюма. Эту обличительную речь немедленно перепечатал во Франции Балатье, главный редактор «Cabinet de lecture». Некоторые писатели, в том числе и Альфонс Карр, также подвергшиеся нападкам и шельмованию в этой статье, намеревались вызвать Балатье на поединок. Дюма, хотя и был весьма щепетилен в вопросах чести, предпочел на низкую месть неудачника ответить презрением. Возможно, он узнал, что в начале того же, 1837 года русский поэт Александр Пушкин был убит на дуэли молодым французом, Жоржем Геккереном д’Антесом, служившим в русской императорской гвардии.[65] Говорили, что убитый, почти неизвестный во Франции, но прославленный у себя на родине, был африканского происхождения. В его жилах текла та же кровь, что и у Дюма, он носил то же имя. Простое совпадение или предзнаменование? Слишком глупо будет, думал Александр, если его постигнет та же участь, что и этого Пушкина, по вине совершеннейшего ничтожества!
Понемногу волнения, вызванные подлой выходкой Жюля Леконта, улеглись, дело закончилось без кровопролития, и Александр вернулся к своим планам: написать «Калигулу», который способен был бы соперничать с «Гамлетом» или «Макбетом». Теперь он задумал соединить смешное с ужасным и отвести главную роль в пьесе знаменитому коню, которого император решил сделать консулом, чтобы показать всем, насколько велика его власть. В цирке Франкони в то время как раз был ученый конь, которого звали Адольф. Как хорошо было бы вывести его на подмостки, чтобы воочию показать безумие его хозяина, как это привлекло бы внимание к пьесе! Но Дюма не повезло, его постигло разочарование: десять дней спустя Адольф сломал ногу во время выступления, и его пришлось пристрелить! Однако Александр не слишком был огорчен гибелью коня. К этому времени он осознал, что появление коня на сцене Французского театра могло превратить всю пьесу в буффонаду или цирковое представление. А ведь «Калигула», по его замыслу, – серьезное произведение, драма романтическая и классическая одновременно, раскаты звучного александрийского стиха, «Шекспир, переписанный Расином», – одним словом, откровение, которое вознесет имя автора на такую высоту, с какой уже ни один критик не сможет его сбросить. Ида суетилась у него за спиной. Ей тем более не терпелось, чтобы он поскорее засел за сочинение «Калигулы», что ей была обещана главная женская роль. Но, хотя Александр без конца рассказывал друзьям о своей пьесе, ни одной строчки он пока что не написал. Правда, работает он всегда очень быстро! Дюма обещал, что за несколько недель все будет готово. И уже начал готовить журналистов к возведению на пьедестал той, кому предстояло стать восходящей звездой спектакля. «Дорогой сосед, – пишет он Альфонсу Карру 27 февраля 1837 года, – в пятницу Иду приняли в „Комеди-Франсез“; она должна дебютировать там в начале сентября; окажите любезность – если у вас сохранились какие-нибудь связи в „Корсаре“, пошлите им заметку».
Подготовив таким образом почву, он мог приступить к самому главному: начать писать пьесу, стих за стихом, реплику за репликой. Анисе Буржуа дал ему достаточно вялую основу. Мешанина из безумия, жестокости и распутства. Калигуле и Мессалине, воплощающим собой языческое зло, противостоит чистая христианская девственница Стелла, жертва желаний императора, которая примет мученическую смерть по его приказу. Здесь были все ингредиенты, необходимые для того, чтобы доставить удовольствие любителям сильных ощущений. Потому-то Александр теперь отказывался от многочисленных предложений работать в соавторстве, которыми его осаждали. Арман Дюрантен просил его помочь смастерить какую-то пустячную вещицу, но Дюма высокомерно отклонил его предложение, ответив, что отныне всегда будет писать один: «Я полностью отказался от работы подобного рода, низводящей искусство до ремесла».
Как бы усердно он ни трудился, расписывая излишества, которым предавался Калигула, это нисколько не мешало ему посещать самые блестящие салоны Парижа, чтобы красоваться и болтать без удержу. Впрочем, весь город в то время был охвачен ликованием. Юный Фердинанд, герцог Орлеанский, к которому Дюма издавна относился с почтительной симпатией, только что женился на прелестной Елене Мекленбург-Шверинской. Было объявлено, что по случаю этого радостного события их величества устраивают в Версале парадный обед, за которым последует бал, и что туда будут приглашены наиболее выдающиеся личности Франции. Дюма гордился тем, что попал в число избранных. Тем более что в знак своего восхищения и расположения Фердинанд решил представить его к ордену Почетного легиона. Он должен был стать кавалером ордена, Гюго же удостоится звания офицера. Чем объяснить подобное распределение наград, почему к двум писателям отнеслись по-разному? Может быть, Гюго пишет лучше, чем Дюма? Ничего нельзя было сказать с уверенностью, да и вообще судить о чем-либо было рано. Александру претил торг, он был бы рад любой награде. Однако Луи-Филипп, который полновластно здесь распоряжался, припомнил, как его бывший сверхштатный служащий некогда имел дерзость подать ему прошение об отставке. Его величество был чрезвычайно злопамятен, а потому сердито вычеркнул имя наглеца из списка представленных к ордену Почетного легиона. Александр, оскорбившись, известил Фердинанда о том, что в таком случае его не будет на версальском празднике. Гюго встал на его сторону и из цеховой солидарности также отослал назад пригласительный билет. Фердинанд, который обоих писателей уважал и обоими восхищался, отправился к отцу в надежде его смягчить. Луи-Филипп нехотя сменил гнев на милость, и вскоре Александр смог поделиться с Гюго радостной новостью: «Мой дорогой Виктор, сегодня утром ваше и мое награждения были подписаны. Мне поручено неофициально вам это передать. […] Обнимаю вас».
