– Очень.

– Что вы делали?

– Ничего особенного.

– Как у них?

– Прекрасно.

– Расскажи!

– Нечего рассказывать, – сухо ответил он.

И растянулся во весь свой рост на диване, рассердившись на мать, задававшую абсурдные вопросы, на себя самого за неуважение к родителям Тьерри и на весь белый свет, не понимавший его. Неожиданно, с отчаяньем, он подумал: «Я никогда не буду писателем. Я буду читать книги других, но никогда и ничего не напишу сам. Я буду лишь аплодировать успехам Тьерри. Да, но захочет ли он, чтобы я остался его другом после того, что произошло?» Минуту спустя, увидев, что мать собирается накрывать на стол, он поднялся помочь ей.

Из-за дождя перемена прошла под крышей. Гам стоял такой, что разговаривать было невозможно. Впрочем, Алексею казалось, что Тьерри больше не искал его общества. Он держался поодаль, среди старших из первого класса, обменивавшихся марками. Он, конечно, сердился на него за неловкий отказ накануне. Озабоченный этой мыслью, Алексей провел все утро в состоянии нервного напряжения. На уроке латинского месье Колинар вызвал его. Но он не знал, что отвечать, так как не выучил задания, и получил ноль. Позорная оценка не расстроила его. Когда в конце уроков ученики помчались в раздевалку, а оттуда в коридор, он задержался, чтобы подождать Тьерри. Некоторое время они шли молча. Дождь кончился. Выйдя на тротуар, Алексей поискал глазами «Делаг». Его не было на обычном месте.

– А разве утром ты приехал не на своей колымаге? – спросил он.

– Нет, – ответил Тьерри. – Она понадобилась родителям. Я пойду пешком. Мне это очень нравится. Если бы ты знал, как надоело ездить с шофером! Кажется, мне сто лет!

– Но ведь это же очень удобно…

– Ерунда! Я обожаю ходить пешком! Хочешь, я пойду с тобой?

Алексей обрадовался. Ученики расходились. Они быстро поднялись по бульвару. Алексею пришлось торопиться, чтобы не отстать от сгорбленного Тьерри, который делал большие шаги своими длинными ногами. Но вскоре Тьерри, задохнувшись, остановился.

– Несусь, несусь, и у меня уже закололо в боку! – сказал он. – Черт-те что!

Щеки его раскраснелись. Он закашлялся.

– Без привычки, – проговорил он, сморщившись.

Они пошли медленнее. Алексей шагал рядом с другом, и ему казалось, что свой привычный маршрут он проделывает в первый раз. Все изменилось – деревья, дома, прохожие. Лицо Тьерри было серьезным.

– Я все думаю о вчерашнем дне, – сказал он. – Ты был прав в отношении «Джиннов». Их не стоило рассказывать моим родителям. Они ничего бы не поняли!

– Я им, наверное, показался невежливым!

– Ну что ты! Они поняли, что ты оробел. Это все к твоей чести, старик! Но мне так хотелось, чтобы ты их поразил, как поразил меня!..

Он засмеялся. Алексей засмеялся тоже, испытав облегчение. Почувствовав прощение и поддержку, он радостно сказал:

– Не представляешь, как ты меня обрадовал! Я так переживал!

– Я тоже, – признался Тьерри. – Казалось, что между нами пробежала черная кошка. Мне было так тяжело! Забудем!

Они пришли на авеню Сен-Фуа. У входа в дом Алексей поблагодарил Тьерри за компанию.

– После обеда – история и география! – громко сказал он. – Этот старый рутинер Бершу такой забавный! Пока! Нужно торопиться! До встречи!

Однако Тьерри не сдвинулся с места, загадочно улыбаясь.

– У нас еще целых пять минут, – сказал он. – Я могу зайти к тебе домой?

– Ну да, – пробормотал Алексей.

Он очень испугался. Можно предположить все, но только не встречу родителей с Тьерри. Столкнутся два мира, которые, как он думал, не должны знать друг друга. Как примет его друг ностальгический, затхлый запах изгнания и бедности?

Он прошел вперед, осторожно заметив:

– Только я тебя предупреждаю: у нас очень маленькая и очень простая квартира… У меня даже нет своей комнаты…

– Ну и что! Ерунда! – сказал Тьерри. – Мы ведь найдем уголок, чтобы поболтать?

Алексей провел его к лифту, который, как это ни странно, не был сломан. Выходя из застекленной кабины на площадку четвертого этажа, он вновь заволновался. Дверь открыла мать. Она вышла прямо с кухни в голубом фартуке. Алексей смутился. Она неторопливо, не стесняясь, сняла его.

– Вот, мама, – объявил он резким голосом. – Со мной пришел Тьерри Гозелен.

– Прекрасно! – сказала Елена Федоровна, приветливо улыбаясь. – Нам столько о вас рассказывали! Добрый день. Пожалуйста, проходите!

Ах, этот акцент! Чего бы Алексей не отдал за то, чтобы мать безупречно говорила по-французски. А она, казалось, совсем не была смущена нежданным приходом Тьерри. Спокойно, как если бы принимала в собственном замке, она пригласила его пройти в столовую, где на ужасной, потертой, белой в красную клетку скатерти уже стоял прибор. Георгий Павлович читал газету. Он встретил гостя также радушно и просто. Отец говорил еще хуже, чем мать. Расположились все вместе в глубине столовой. Алексей и Тьерри рядом друг с другом на диване, родители напротив, на стульях. Тьерри осмотрел комнату. Его молчаливое любопытство смущало Алексея. Все казалось ему ужасным, с тех пор как Тьерри вошел в квартиру. Тем временем отец и мать, не замечая его растерянности, продолжали разговаривать. Речь конечно же шла о лицее и учебе… Как банально!

Неожиданно взгляд Тьерри остановился в углу комнаты.

– У вас прекрасная икона, – сказал он.

– Да, – вздохнула Елена Федоровна. – Она досталась мне от моих родителей. Мы привезли ее из России. Это все, что нам осталось от той жизни!

«Ну вот, началось! – подумал Алексей. – Сейчас она еще начнет рассказывать о нашем былом богатстве!» Он умоляюще посмотрел на мать. Но она продолжила:

– В самом деле, этот святой лик является частью нашей семьи. Богородица берегла мой сон в детстве. А теперь бережет сон Алеши…

– Алеши? – переспросил Тьерри.

– Да… Алексея, если вам так привычнее. Это одно и то же, только по-домашнему…

Алексей сидел как на раскаленных углях. А Тьерри не проявлял никакого удивления, никакой иронии.

– Ты спишь здесь? – просто спросил он.

– Да, – с неохотой ответил Алексей. – На диване.

Тьерри встал и, заложив руки за спину, принялся рассматривать развешанные на стенах русские гравюры.

– Я ничего подобного не видел! Наивно, свежо, великолепно…

– Правда? – воскликнула Елена Федоровна. – Нам тоже очень нравится. Они напоминают нам нашу бедную, навсегда потерянную родину.

– Почему же навсегда? – возразил Георгий Павлович. – Я верю, что мы вернемся!

Упрямство, с которым отрицалось очевидное, раздражало Алексея. Особенно в присутствии Тьерри, саркастический ум которого замечал, наверное, все нелепости их образа жизни. И зачем только он пришел? Они были так счастливы до этого, сохраняя свои русские привычки! «Пусть уходит! Скорее! Скорее!»

– Конечно, – продолжил Георгий Павлович, – мы благодарны Франции, укрывшей нас от несчастья. Но не перестаем надеяться, что наша эмиграция временная. Лишь в одном случае из ста мы можем вернуться на родину, однако именно надежда на этот случай помогает нам жить.

– Я вас очень понимаю, – сказал Тьерри. – Я, наверное, думал бы так же, как и вы, если бы однажды мне пришлось эмигрировать.

– Боже вас сохрани! – воскликнула Елена Федоровна.

Ее нежное, свежее лицо было спокойным. На минуту все замолчали. Наконец Тьерри тихо сказал:

– Простите… Я должен идти… В два часа уроки.

Он направлялся уже к двери, но ласковый голос Елены Федоровны остановил его.

– Почему бы вам не остаться пообедать с нами? Все очень просто. Прибавим один прибор – и готово! И вы вернетесь в лицей с Алешей.

Не ожидавший такого поворота дел Алексей посмотрел на мать так, как если бы она сказала ужасную глупость. Тьерри, казалось, не удивился.

– Нет. Спасибо, – сказал он. – Меня ждут родители. Я уже опаздываю.

– Может быть, в следующее воскресенье? – предложила Елена Федоровна.