Вмешался Георгий Павлович:

– Это, конечно, очень хорошо… Но каждый из нас русский по-своему. Алеша более сдержанный, более скрытный…

– Тем не менее надо было бы попробовать. Результаты потрясающие. Иван и Глеб стали ангелами с тех пор, как начали ходить на эти собрания!

Алексей облегченно вздохнул. Он был признателен родителям за то, что неожиданно они встали на его защиту, в то время как должны были бы поддержать чету Гутуевых. Приступили к десерту. Алексей с трудом выдерживал взгляды взрослых. Только бы не спросили прямо о причине отказа. Вдруг госпожа Гутуева, наклонившись к нему, сказала примирительным тоном:

– Если бы ты пошел туда, то мог бы найти себе хороших друзей среди русских детей. Есть прекрасные ребята, и все из хороших семей!

– Мне не нужно новых товарищей, – пробормотал Алексей.

Она продолжала настаивать:

– Отчего же? Что тебя не устраивает? Во всяком случае, не то, что они русские?

– Нет.

– Тогда что же? Поясни, Алеша.

Алексей растерянно посмотрел на мать. Она, конечно, переживала оттого, что он оказался в положении обвиняемого, и в который раз ответила за него:

– У Алеши свой взгляд на эти вещи… Думаю, что со временем…

– А я, – отрезал господин Гутуев, – я считаю, что, теряя время, мы оказываем плохую услугу нашей молодежи. Если мы не станем поддерживать в наших детях уважение к священным ценностям, которые составили славу России, у них вскоре не будет ни воспоминаний, ни родины, ни ностальгии, ни почитания предков – ничего!..

Казалось, что этот коренастый, усатый мужчина, хотя и был одет в костюм, так и не расстался с военной формой. Полковник в отставке армии Врангеля – теперь служащий водоканала – посмотрел на Алексея строгим взглядом.

– У них будет что-то другое, – сказала Елена Федоровна.

– Ну что ж, ты и в самом деле не хочешь? – продолжила госпожа Гутуева, вновь обращаясь к Алексею. – Если бы ты решился, все было бы очень просто: я бы попросила Ивана и Глеба зайти за тобой…

Алексей взорвался и, вскочив со стула, прокричал:

– Нет! Нет! Нет!

И выбежал из комнаты. Но куда деться после такой выходки? Испугавшись скандала, который вызвал, не подумав о последствиях, он закрылся в комнате родителей. Растянувшись на кровати, он ругал себя за то, что не смог сдержаться. Ведь, выступив против Гутуевых, он оскорбил отца и мать! А он их так любил! Он никогда не давал им почувствовать этого, ведь он был так далек от их занятий и увлечений! «Я – грубиян, эгоист, чудовище!» – повторял он в отчаянии.

Дверь тихонько приоткрылась. На пороге стояла Елена Федоровна. Ее лицо было спокойным.

– Ты, наверное, уже подумал, Алеша, – сказала она. – Нужно немедленно извиниться перед гостями.

– Но я не пойду к русским скаутам! – пробормотал он.

– Ты поступишь как захочешь.

В глазах матери Алексей прочитал нежность и упрек, грусть и вопрос, которые окончательно сбили его с толку. Он пошел за ней, совсем растерявшись. В столовой все взгляды обратились к нему. Неуверенным шагом он двинулся навстречу трибуналу. Как это ни странно, но госпожа и господин Гутуевы, казалось, не слишком сердились на него. Они даже улыбались, как будто бы сцена не была столь драматичной, как ему показалось. Алексей глубоко вздохнул, прежде чем шагнуть в пустоту. Он с трудом шел на это унижение, но он должен поступиться своим честолюбием ради родителей.

– Я прошу вас извинить меня, – произнес он едва слышным голосом.

– Оставим это! – воскликнул господин Гутуев. – Люблю, когда у молодых горячая кровь. В полку мы говорили, что лошадь, которая никогда не артачится во время дрессуры, заслуживает не седла, а оглобли!

– Садись, Алеша, – сказал ему отец.

Алексей переживал, пристыженный всеобщей снисходительностью. На его тарелке застыл десерт-кисель. Он не очень любил это дрожащее желе из фруктов. Но мать настойчиво, минимум раз в неделю готовила его. Это русское – и, следовательно, вкусное блюдо! Он ел его маленькой ложечкой, ссутулившись и опустив голову. А все уже забыли о происшествии. Родители и гости, погрузившись в свои воспоминания, были за тысячи верст от него.

Едва семья села за стол обедать, как позвонили в дверь. Алексей пошел открывать и оказался перед молодой телеграфисткой, которая принесла письмо на адрес «господина Крапивина». Прочитав послание, Георгий Павлович удивленно поднял брови и, повернувшись к жене, прочитал вслух по-русски: «Дорогой друг, не могли бы вы зайти сегодня за мной в четыре часа? Мы бы вместе пошли к Злобову. Это хороший адвокат. Я его ввел в курс дел. Может быть, есть что-то новое для нас». Подписано: «Любовин».

Алексей знал от родителей, что этот совершенно разоренный теперь человек был когда-то президентом знаменитой «компании по развитию международных связей», акциями которой владел Георгий Павлович. С 1921 года Любовин тщетно пытался добиться восстановления имущества Компании в Лондоне. Никто не верил, что это ему удастся. Георгий Павлович даже называл его «утопистом», что для такого деликатного человека, как он, было верхом смелости. Лаконичный листок тем не менее давал знать, что на горизонте появилась какая-то надежда. Георгий Павлович положил бумагу в карман и громко сказал:

– Странная история!

– Ты пойдешь? – спросила Елена Федоровна.

– Конечно! Никогда не знаешь…

Вечером он вернулся чрезвычайно возбужденным. Как и предполагалось, он ходил с Любовиным к московскому экс-адвокату. И Злобов, который не имел права практиковать во Франции, но был любимым юридическим советником эмигрантской среды, заверил, что дело можно обжаловать. Он даже был готов заняться им, не требуя предварительной оплаты. В случае благоприятного исхода дела он получит ее из тех денег, которые отвоюют у лондонских банков. Он собирался даже обратиться к своему атторнею[8] в Лондоне. Но процедуру можно было начать только с согласия большинства акционеров. Любовин, к счастью, знал адреса этого большинства акционеров, бежавших из России от большевистской революции и укрывшихся во Франции, Великобритании, Германии, Бельгии… С завтрашнего дня он начнет рассылать им приглашения на общее собрание. Тем же, кому не удастся приехать, достаточно будет переслать свое пожелание президенту, и голосование состоится.

Алексей слушал отца с восхищением. Может быть, в самом деле этот неисправимый мечтатель был прав, веря в неожиданный поворот судьбы? Рассказывая новости, отец походил на фокусника, который вытаскивал из шляпы зайца.

– Пойми же, Елена, – воскликнул он, – если мы выиграем, как считают Любовин и Злобов, то наша жизнь совершенно изменится! Я больше не буду ходить по домам с портфелем, набитым бумагами! Я заведу свое собственное дело! Франция станет для нас раем…

Елена Федоровна, как обычно, попыталась охладить его пыл:

– Не увлекайся, Георгий. Вы еще ничего не сделали. Банки – какие бы они ни были – английские или французские – не расстанутся так легко с капиталами своих клиентов. У них сильные адвокаты!

– Злобов говорит, что право на нашей стороне! Достаточно будет регулярно собирать общее собрание, и англичане капитулируют.

– И когда же будет это общее собрание?

– Не знаю точно. Нужно соблюсти все необходимые формальности. Злобов предоставит нам для встречи свою квартиру.

– А разве не ты говорил мне когда-то, что у нас в Лондоне очень мало денег?..

– Верно! Тем не менее их достаточно для начала! Даже если мне отдадут третью, четвертую, десятую часть моих акций, я буду самым счастливым человеком на свете!

За столом во время обеда Георгий Павлович перечислял покупки, которые он сделает с получением английских денег: элегантные платья для жены, костюмы из легкой фланели для себя и для Алексея, хорошая мебель вместо старья, которое служило уже четыре года. Ему хотелось поменять и квартиру. Елена Федоровна, пытавшаяся, как всегда, сдерживать вдохновение мужа, казалось, начала сдаваться. Окрыленный несбыточной надеждой, Алексей тоже спросил: