<№ 5. НА ТОТ ЖЕ СЛУЧАЙ>: «Любезная жена моя! – Совесть моя, долг пред Богом и Государством и обязательства звания моего <…> побудили меня оставить тебе сию волю мою <…>. – Ты знаешь мое сердце и душу и что я ни в чем другом не полагаю истинного моего удовольствия и верховной должности бытия моего, как в общем благе <…>. – Воображая возможность происшествий, могущих случиться, ничего горестнее и чувствительнее себе и для Отечества представить не могу, как если бы Вышним Провидением суждено было лишиться матери моей Государыни Императрицы <…>. – Таковое происшествие может последовать равномерно и после моей смерти <…>. – Поручаю тебе тогда немедленно объявить императором сына нашего большего Александра <…>. Если сын мой большой останется малолетним, то поручаю тебе правительство как правительнице и со оным опеку детей наших до совершеннолетия. Сего требует порядок и безопасность государства <…>. – Совершеннолетие начинается в шестнадцать лет <…>. Пребываю твоим верным ПАВЕЛ. – Санкт-Петербург. Генваря 4 дня 1788 года».

<№ 6. НА ТОТ ЖЕ СЛУЧАЙ. АКТ О ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИИ>: «Мы, Павел, Наследник, Цесаревич и Великий Князь, и Мы, супруга Его, Мария, Великая Княгиня. – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. – Общим Нашим добровольным и взаимным согласием, по зрелом рассуждении и с спокойным духом постановили сей акт Наш Общий, которым, по любви к Отечеству избираем Наследником, по праву естественному, после смерти Моей, Павла, Сына нашего большего Александра, а по нем все Его мужеское поколение <…>».

<№ 7. ГОСУДАРСТВЕННАЯ РЕФОРМА. НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ>: 1. Введение. «Предмет каждого общества – блаженство каждого и всех. Общество не может существовать, если воля каждого не будет направлена к общей цели». Обширность России требует сосредоточения исполнительной власти у одного лица: «чем больше земля, тем способы исполнения труднее; следственно, первое попечение – препоручение исполнения одному». – 2. Об исполнительной власти: «нет лутчего образа, как самодержавный, ибо соединяет в себе силу законов и скорость власти одного». – 3. О престолонаследии: «положить закон, кому именно быть государем». – 4. О законодательстве: «законы у нас есть <…>; новых не делать, но сообразить старые с государственным внутренним положением». – 5. О правительстве: «государь, будучи человек, за всем усмотреть не может <…>. Надобны правительства. Таковы Сенат, прочие судебные места». – 6–7. Об императорском Совете: государю иметь «Совет, составленный из особ, которым поручено смотреть за разными частьми и родами дел государства»: канцлер и вице-канцлер иностранных дел, военный и морской министры, министры финансов и коммерции, государственный казначей. – 8—11. О законах, утверждающих блаженство сословий: дворянства («не допуская в него лишних членов, должно его на службу обращать»); духовенства («дабы понятию о Боге учили в прямой силе, а не суеверию»); «среднего состояния», чьи занятия – «промыслы, торговля и рукоделие» («чтоб промыслы свободно текли для государства <…> и тем самым распространят в нем изобилие»); крестьянства («особого уважения достойно <…>, чтоб тем лутче трудились, и государство имело тем вернее снабжение»). – 12–13. О народном воспитании– для того, чтобы каждый член каждого сословия знал свои обязанности, исполнял бы их и приводил бы общество к блаженству: «для сего школы и училища». – 14–15. О поощренииторговли, мануфактур, фабрик и ремесел. – 16. О исправлениизлоупотреблений в соляном и винном промыслах. – 17–18. О способах к блаженствугорно-рудных, государственных и дворцовых крестьян. – 19–24. О государственном бюджете и финансах: «доходы государственные – государства, а не государя». – «Изображение всякого товара и вещи торговой – деньги, а торг или промысел основан на труде, итак, деньги представляют промысел и труд; чем больше сего, тем больше оного <…>. Когда сия пропорция прямо сыскана, тогда имеет государство прямой кредит, ибо вещь всякая торговая в прямой цене <…>, и для того монета должна, вышед однажды в свою пропорцию, никогда не переменяться». – «Расходы размерять по приходам и согласовать с надобностями государственно, и для того верно однажды расписать». – 25. О государственной внутренней безопасности: «учредить земскую и городовую полицию». – 26–32. О государственной международной безопасности: «Нам большей нужды нет в чьей-либо помощи. Мы довольно сильны сами собою <…>. Пространство нашей земли требует большую оборонительную силу, а тем паче и наступательную <…>. Должно государство иметь военную силу свою расположенною по четырем главным границам и внутри <…>. Государство, будучи окружено со многих сторон морями, необходимо надобен ему флот на каждом из сих морей <…>. Притом войски и флоты учить, и государю смотреть». – 33. О будущем: «Когда все части государства будут приведены порядком до равновесия, в котором должны быть, чтоб оное могло неразрушимо и невредимо стоять, тогда можно будет сказать, что прямо направлено общество на прямой путь блаженства каждого и всех, что согласно с законом Божиим и, следственно, не может не иметь благословения во всем Его Вышней Десницы. – ПАВЕЛ».

(Вестник Европы. 1867. Т. 1. Март. С. 306–312, 315, 323, 304–306, 316–322; тексты подготовил М. И. Семевский.)

Документ № 7 – самый значительный и по своей всеохватности не уступает «Наказу» Екатерины. Если б сделать все так, как расписано в 33-х Павловых пунктах, – мы бы к 1801-му году перегнали Европу по всем экономическим показателям, а к 1802-му стали бы такой цветущей державой, что не наши к ним, а их наследники к нам приезжали бы перенимать передовой опыт.

Однако шутки в сторону: документ № 7 – это программа, в каждом пункте которой отзывается душевная боль ее автора за страждущее отечество. Все идет вкривь и вкось. Россия в тяжелом застое. Кто может – грабит, кто не может – ворует. Кризис. Стагнация. Обвал. Вот что мерцает в подтексте документа № 7: сердечное страдание и самосознание спасителя отечества.

Да, он не владел оригинальным слогом, и вся его программа написана сухим, скучным языком. Но ведь какая здесь бушует детски-непосредственная воля к четким, простым и ясным решениям: «Расходы размерять по приходам и согласовать с надобностями государственно, и для того верно однажды расписать <…>. Законы у нас есть; новых не делать, но сообразить старые с государственным внутренним положением <…>». – И ведь он на самом деле, наверное, верит, что можно все части государства привести до равновесия, в котором оное могло бы неразрушимо и невредимо стоять. – И как это все напоминает его же собственные слова двадцатипятилетней давности, записанные однажды Порошиным, – про саранчу: «Как летит она таким облаком, так можно бы и картечами по ней выстрелить» (см. 24 дек. 1764). – Впрочем, все это сейчас кажется забавным, а тогда саранча воистину была сущим бедствием.

Блажен, кто сохранил чистоту помыслов в идиллии уединения и трикраты несчастен тот, кто с этими своими помыслами не захотел или не смог остаться в этой своей идиллии и стал жить среди людей, чтобы сделать их совершенными. Горе ему и близстоящим его, ибо люди есть люди, их несовершенство – условие равновесия частей мира, а совершенства не бывает; совершенство – это утопия, патология, бред. И трикраты правы будут истощенные усовершенствованиями подданные, когда нарекут своего усовершенствователя беспощадной кличкой:

– Идиот!

Он был идиот только в том смысле, что низким душам никогда не постичь душу высокую – то есть толпа не способна понять благородную идею. Чем лучше Жан-Жак Руссо, или Монтескье, или аббат Сен-Пьер? «Общественный договор», «Дух законов» и «Проект вечного мира» – конечно, сочинения, более объемные, чем наказ Павла о государственной реформе, но ничуть не менее блаженные. В этих сочинениях еще более детально, чем в наказе, расписаны правила мироустройства. Отличие Павла от Руссо, Монтескье и Сен-Пьера только в том, что он стал в конце концов императором, а они не стали – вместо них другие начали устанавливать разумную справедливость, их идеи вживались в историю не сплошным потоком – в виде их собственных указов и манифестов, а постепенно – вместе с общим медленно-неспешным, от поколения к поколению, изменением жизни.