Впрочем, гуляли и не такие рассказы – про нее саму украдкой говорили, что ее настоящим отцом был Иван Иванович Бецкий, во времена своей молодости служивший при русском посольстве в Париже и там познакомившийся с княгиней Цербстской, будущей матерью Екатерины. «Екатерина II была очень похожа лицом на Бецкого, – повторяли наблюдательные современники, – обращалась с ним как с отцом…» ( Греч. С. 125).

Зачем фантазировали про Бецкого – известно и понятно: в русской императрице хотели найти родную кровь. Зачем она рассказывала про Салтыкова, тоже понятно и известно – чтобы уравнять права сына со своими правами: в начале семидесятых ее сын, тот самый, которым она сейчас брюхата, входил в совершеннолетие; Петр Федорович к этому времени был уже более десяти лет умершим при невыясненных обстоятельствах, а она – более десяти лет императрицей, захватившей власть у покойного мужа и не делящейся ею со здравствующим сыном, хотя по справедливости сын на престол право имел, а она не имела: она была только вдовой русского царя – урожденной немецкой принцессой, а сын считался сыном русского царя, правнуком Петра Первого; значит, если сын Петра Федоровича – не его сын, он и прав на престол имеет не больше, чем она. – Все это известно и понятно.

И мы доверчиво пересказали на предыдущих страницах те фрагменты мемуаров Екатерины, которые повествуют о начале ее романа с Салтыковым. Но вот время доходит до февраля 1754-го, и доверие наше иссякает. Неизвестно и непонятно: состоял ли Салтыков в то время в тех с ней отношениях, на которые она так усиленно намекает? – Конечно, может статься, она сама не знала, кто из двоих отец ее сына. Но даже если не знала тогда, то с течением жизни, наблюдая за сыном, должна же была убедиться, что Салтыков тут ни при чем: по мере взросления сына ей придется ведь замечать, как сквозь ретушь изысканного воспитания в нем все явственнее станут проступать следы голштинской породы ее законного супруга.

Салтыков здесь при том лишь, что тогда, в начале пятидесятых, она на самом деле была им увлечена до такого градуса, что ради своей свободы начала пускать в глаза государыне туман о причинах и следствиях, а когда государыня, поверив, стала попустительствовать, ей пришлось поддерживать свое право на попустительство новыми и новыми беременностями до тех пор, пока наконец не родился сын.

По ее собственным словам, его высочество Петр Федорович, по обыкновению насмешничая, сказал однажды:

– Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность.

Слышавшие эти опасные речи, немедленно прибежав к Екатерине, пересказали, на что она, естественно, возразила:

– Вы все ветреники; потребуйте от него клятвы, что он не спал со своею женою, и скажите, что если он даст эту клятву, то вы сообщите об этом Александру Шувалову.

Начальник Тайной канцелярии Александр Иванович Шувалов был на ту пору заведующим штатом и двором великого князя и по служебному долгу обязан был докладывать государыне о происходящем в великокняжеском семействе. Посему, когда великому князю передали ответ супруги, он спрятал свой длинный язык:

– Убирайтесь к черту и не говорите мне больше об этом (см. Екатерина. С. 430). [62]

Однако сейчас сын еще не родился. Все ждут. На дворе сентябрь 1754-го. Завыл Борей. С залива несутся тучи. Наводнения еще не было. Их императорские высочества имеют честь пребывать в Летнем дворце – напротив Летнего сада, между Фонтанкой и Садовой. На среду, двадцатое сентября, намечен переезд в Зимний дворец – там для великой княгини приготовлены комнаты, смежные с покоями государыни, где ее ждет скука смертная. Государыня приготовилась чуть ли не своеручно принимать роды.

Но переехать в Зимний не успели. В ночь с девятнадцатого на двадцатое у великой княгини начались схватки. Разбудили великого князя, тот послал сказать государыне. Елисавета Петровна всполошилась, прилетела в Летний дворец и с двух ночи сидела возле невестки.

«Родившийся между 15 дня сентября до 13 октября бывает частию флегматик, мужественного нрава, имеет великой лоб и широкия брови, в плечах силен <…>. Скор к гневу, но скоро и отходит <…>. Охотно слышит о себе похвалы; смирен, но если кто его озлобит или крайне обидит, против того бывает злопамятен <…>. Смерть ему последует от злой женщины. И если благополучно переживет 42-й год, то будет жить до 99-ти лет» ( Астрологический календарь. С. 36–37).

Двадцатого сентября, в среду, в десятом часу утра, сын родился. Тотчас Елисавета Петровна призвала своего духовника, и младенец был назван Павлом. Государыня велела спеленать наследника, акушерка взяла его на руки, и оне удалились из комнаты Екатерины, оставив ее выздоравливать.

Часа через три к ней заглянули и, увидев, что она продолжает лежать на той же кровати, велели позвать акушерку. Акушерка пришла, извиняясь тем, что государыня не отпускала ее ни на минуту, приказывая заниматься новорожденным. Екатерине помогли перейти на другую постель и снова оставили одну. Пока она, стеная на своем одиноком ложе, приходила в себя, государыня торжествовала рождение наследника.

«1754 года, сентября 20-го дня, пред полуднем в 10-м часу, всемогущая Божия благодать обрадовала Ея Императорское Величество, нашу всемилостивейшую Государыню и всю здешнюю империю младым Великим Князем, которым Всевышний супружество Их Императорских Высочеств благословил и которому наречено имя Павел.

Сия всеобщая радость объявлена была того же дня двести одним пушечным выстрелом с обеих здешних крепостей <…>.

На другой день поутру отправляемо было всем духовенством торжественное благодарное молебствие. <…>

25-го числа сего месяца действительно совершилось крещение высокоупомянутого новорожденного Великого Князя. <…>

Потом следовало пение: Тебе Бога хвалими в то же время производилась с здешних одних крепостей пушечная пальба тремя стами одним выстрелом и при всех церквах был колокольный звон. <…>

Того же дня всемилостивейше соизволила Ея Императорское Величество пожаловать Их Императорским Высочествам, Великому Князю сто тысяч рублев, а Великой Княгине сто же тысяч рублев, да бриллиантовый богатый убор на шею и серьги; а при том еще повелеть изволила, чтобы всем лейб-гвардии полков солдатам, матросам и другим им подобным по рублю на человека роздано было <…>. – Ввечеру все дома в городе иллюминованы были» ( Порошин. Ст. 597–601).

На площади, окруженной колоннами, возведена гора. На горе храм – се Храм Российския Империи. На храме – великообширное Е– вензель имени Ея Императорского Величества. По-над Есияет соразмерной громадности глаз – Око Божия Провидения.

Пред входом в храм – герб Российския Империи.

По обе стороны герба – статуи, знаменующие великие дела, коими Ея Императорское Величество Храм Российския Империи обновила, укрепила и украсила. Одна статуя есть Премудрость Ея Императорского Величества, другая – Ея Храбрость, третия – Установление законов, четвертая и пятая – Распространение наук, художеств и купечества, шестая – ужасное Приращение государственной силы.

Меж колонн, окаймляющих площадь, стоят лавровые деревья и бюсты вечнодостопамятных российских самодержцев, к построению Храма Российския Империи такую великую площадь приуготовивших. Се – Петр Великий и его Екатерина, затем – Алексей Михайлович и Михайло Феодорович, далее Иоанн Васильевич Грозный и дед его, Иоанн Васильевич тож, а после – Димитрий Донской, Александр Невский, Владимир Мономах, Ярослав Мудрый, Владимир Святый, Святослав, Ольга и Рюрик.

Десять тысяч ламп освещают картину. И все сие горит, блещет, пламенеет. [63]