Циглер мог бы также не трудиться приводить примеры из половой жизни человекообразных обезьян, чтобы доказывать этим, что моногамия является своего рода естественной необходимостью, ибо обезьяны не обладают, подобно людям, социальной организацией — хотя бы самой примитивной, — которая управляла бы их мышлением и поступками. Дарвин, на которого он ссылается против меня, был гораздо осторожнее в своем суждении. Дарвину, правда, казалось невероятным существование «брачной общности» и предшествовавшего ей состояния всеобщего полового смешения, но он был достаточно объективен, чтобы сказать, что все те, кто наиболее основательно изучили предмет, держатся другого мнения, чем он, и «брачная общность» (это специфическое выражение принадлежит нам. — Авт.), включая и брак между братьями и сестрами, составляла первоначальную и всеобщую форму полового общения на всей земле.[12] Но со времени Дарвина исследование первобытного состояния общества сделало большой шаг вперед; многое, что тогда могло казаться сомнительным, теперь ясно, и, вероятно, сам Дарвин, если бы он еще был жив, отбросил бы свои прежние сомнения. Циглер подвергает сомнению учение Дарвина об унаследовании приобретенных свойств и самым решительным образом борется против этого взгляда; но самим Дарвином оставленные под сомнением воззрения о том, что моногамия была у людей первоначальным отношением полов, принимает он как непогрешимые, с жаром верующего христианина, который считал бы опасным для спасения своей души неверие в догмат святой троицы или, если он католик, в беспорочное зачатие Марии. Циглер находится в большом заблуждении, если он думает, что можно скрыть фазы развития половых сношений на различных культурных ступенях человечества, подвергая доказанные факты сомнению, крайне догматическому и в то же время исторически и естественнонаучно совершенно ложному.
В вопросе о моргановском объяснении развития половых отношений на различных ступенях развития общества с Циглером и его единомышленниками происходит то же самое, что с большинством наших ученых относительно материалистического понимания истории. Им недоступна простота и естественность этого понимания, уясняющего и объясняющего все явления, кажущиеся столь противоречивыми и неясными с другой точки зрения; это понимание слишком просто, и в нем нет места спекулятивным мудрствованиям. Кроме того, они боятся, сами того ясно не сознавая, что эти взгляды отрицательно скажутся на прочности существующего государственного и общественного порядка; ибо, если законы развития действительны и для общества, как может тогда буржуазное общество утверждать, что не может быть никакого лучшего общественного порядка?
Циглер не понимает связи учения Дарвина с социалистическим мировоззрением; я и здесь рекомендую ему две первые главы из книги Ф. А. Ланге «Arbeiterfrage» («Рабочий вопрос»), озаглавленные: «Борьба за существование» и «Борьба за привилегированное положение»; быть может, ему из них станет ясным то, что осталось неясным в моей книге. Что Циглер неправ, рассчитывая использовать против меня взгляд Вирхова о дарвинизме, ведущем к социализму, я доказал в соответствующем месте этой книги.
Я рассматриваю естественнонаучное учение Дарвина в тесной связи с социалистическим мировоззрением, а Циглер думает опровергнуть это мировоззрение, ссылаясь на мнение Дарвина относительно войн и на его мальтузианские взгляды. Прежде всего я должен потребовать, чтобы меня цитировали верно. То, что Циглер цитирует на стр. 186 своего сочинения как мой взгляд на вечный мир, в самой основе неверно и показывает его полную неспособность разобраться в строе мыслей социалиста. Что некоторые войны оказывали благоприятное влияние на развитие культуры, с этим можно несомненно согласиться, но что все войны имели такой характер, это может утверждать только невежда в истории. Только варвар может верить в то, что даже теперь войны, при массовом истреблении самых крепких мужчин, цвета культурных наций, и массовом уничтожении культурных ценностей, способствуют прогрессу человечества. Всякий продолжительный мир был бы тогда, по взгляду Циглера и его единомышленников, преступлением по отношению к человечеству. Все, что Циглер говорит в своей книге об этой главе, не возвышается над самым плоским мещанством.
Не выше стоит то, что он, опираясь на Дарвина, говорит о мальтузианстве. Полнейшее отсутствие социально-экономических знаний приводило Дарвина к слишком рискованным утверждениям всякий раз, как он касался социальных тем; но со времени Дарвина в социальной области совершился такой могучий прогресс, что то, что было еще простительно Дарвину, уже непростительно его ученику, особенно если таковой, подобно Циглеру, выступает с претензией иметь в этой области авторитетное суждение. То, что я об этом мог бы против него сказать, мною сказано в отделе этой книги «Население и перенаселение». Здесь я лишь ссылаюсь на это место.
Одним из главных козырей, с которым Циглер выступает против меня, является опровержение моего взгляда о возможности развития людей, и особенно женщин, при разумных и естественных общественных отношениях путем воспитания. Циглер, опираясь на Вейсмана, придает своему противоположному мнению, что наследование приобретенных свойств исключается или возможно лишь в бесконечно далеком времени, такое значение, что ставит от него в зависимость осуществление социалистической идеи. Он говорит: «Прежде чем люди приспособились бы к новой социальной организации, эта новая организация давно бы погибла» (стр. 19). Это положение показывает своеобразно-наивное представление Циглера о будущих общественных формациях. Он не понимает, что новые общественные формации порождаются общественными потребностями, что общественные формации развиваются вместе с людьми, взаимно обусловливая и определяя друг друга. Новый общественный порядок невозможен без людей, желающих и способных его сохранить и развить. Если где-нибудь может быть речь о приспособлении, то именно здесь. Более благоприятные условия каждого нового общественного порядка по сравнению с предыдущим переносятся также на индивидуумы и постоянно облагораживают их.
По Циглеру, взгляд на возможность унаследования приобретенных свойств уже до такой степени раскритикован, что в него еще верят лишь отсталые. Как неспециалист и как человек, заваленный работами самого различного рода, далеко стоящий от разбираемой здесь темы, я не могу в данном случае опираться на свои собственные сведения и знания, но внимательное наблюдение показало мне, что этот вопрос, с такой неопровержимою уверенностью решаемый Циглером, очень спорный, и к тому же против мнения Циглера высказываются самые признанные представители дарвинизма. Так, доктор Бюхнер поместил 13 марта 1894 года в «Приложении к Всеобщей Газете» статью, озаглавленную «Естествознание и социал-демократия», в которой он разбирает сочинение Циглера. Бюхнер не только высказывается против взгляда Вейсмана — Циглера, но и указывает в то же время, что наряду с Геккелем в пользу взгляда Дарвина высказываются Гексли, Гегенбауэр, Фюрбрингер, Эймер, Клаус, Коп, Лестер Уорд и Герберт Спенсер. Далее и Хаке в своем очень ценимом специалистами полемическом сочинении «Образование и наследственность. Механика развития организмов»[13] выступает против точки зрения Вейсмана. И Хегар в своей брошюре, направленной против меня, не согласен с Вейсманом (стр. 130 и следующие). Теории о наследовании приобретенных свойств придерживается профессор доктор Додель, который в своем сочинении «Моисей или Дарвин. Школьный вопрос» на стр. 99 говорит дословно следующее: «Огромное значение имеют факты прогрессивной, или развивающейся, наследственности. Сущность ее состоит в том, что индивидуальные признаки, то есть недавно выступившие признаки, свойства позднейшего времени, могут перейти по наследству на потомство».[14] Об этом же вопросе Геккель пишет в письме к Л. Бюхнеру от 3 марта 1894 года, цитируемом в вышеуказанной бюхнеровской критике книги Циглера: «Из прилагаемой статьи вы увидите, что моя точка зрения в этом основном вопросе неизменно остается монистичной (и одновременно ламарковской). Теории Вейсмана и им подобные всегда приводят к дуалистическим[15] и телеологическим[16] представлениям, которые в конце концов" становятся чисто мистическими. В онтогении они прямо приводят к старой догме предопределения» и т. д. На той же почве стоят Ломброзо и Ферреро в их сочинении «Женщина, как преступница и проститутка»,[17] где на стр. 140 они говорят об инстинктах подчинения и преданности, которые женщина унаследовала посредством приспособления.
