Эриннии не признают, таким образом, право отца и супруга, для них существует право матери. Что Клитемнестра заставила убить мужа, им кажется безразличным, потому что он был чужим. Напротив, они требуют наказания матереубийцы, так как, убив мать, Орест совершил самое тяжелое преступление, которое только могло быть совершено при старом родовом порядке. Аполлон стоит на противоположной точке зрения. Он по приказанию Зевса побудил Ореста убийством собственной матери отомстить за убийство отца, и он перед судьями защищает поведение Ореста, говоря:
«На это должен я сказать:
Не мать создатель своего ребенка,
Она лишь жизни пробужденье носит,
Но жизнь творит один отец
Она хранит залог лишь другу,
И то лишь при желанье бога
Незыблемо хочу я это доказать.
Отца без матери иметь возможно:
Зевеса дочь свидетель в том.
Мрак чрева матери ее не покрывал,
Но и богине не родить нам отпрыска такого».
Таким образом, по мнению Аполлона, прижитие ребенка дает отцу преимущественное право на него, между тем как по существовавшему до тех пор взгляду мать, дающая ребенку свою кровь и жизнь, — единственная собственница ребенка и отец ее ребенка остается для нее чужим. Поэтому Эриннии так отвечают на воззрение Аполлона:
«Седых времен свергаешь силы ты,
Нас, старых, хочешь обогнать ты, юный бог».
Судьи совещаются относительно приговора, половина их стоит за старое право, половина — за новое, так что угрожает разделение голосов поровну. Тогда Афина схватывает камень с алтаря и, бросая его в урну, говорит:
«Он мой, и мой последний приговор,
И за Ореста я его кладу.
Я матери не знала, не была рожденной ею,
От сердца полного хвалю я все мужское
И вплоть до брака отцу принадлежу я вся,
И потому считаю менее преступным убийство женщины,
Когда опора дома — муж погиб через нее.
Так и при равных голосах победа за Орестом».
Другая сага изображает падение материнского права в Афинах следующим образом:
«Во время управления Кекропса произошло двойное чудо: одновременно вышли из земли в одном месте оливковое дерево, в другом — вода. Испуганный царь послал в Дельфы, чтобы спросить оракула о значении этих событий. Ответ гласил: оливковое дерево означает Минерву, вода — Нептуна, и теперь гражданам предстоить решить, по имени которого из этих двух божеств назвать свой город. Кекропс созвал народное собрание, в котором право голоса имели как мужчины, так и женщины. Мужчины голосовали за Нептуна, женщины — за Минерву, и так как у женщин было одним голосом больше, победила Минерва. Нептун рассердился и приказал морю залить поля афинян. Чтобы смягчить гнев бога, афиняне наложили на своих женщин тройное наказание: они должны были потерять право голоса, их дети не должны были более носить имени матери, они сами не должны были более называться афинянками».[37]
Так победило новое право. Брак, делающий отца главою, победил материнское право.[38]
3. Законные жены и гетеры в афинах
Переход от материнского к отцовскому праву совершался повсюду, как только уровень развития культуры достигал той же ступени, что и в Афинах. Женщина приковывается к дому, ее изолируют и дают особое помещение — гинекеи. Ей запрещается даже общение с мужчинами, посещающими дом. Это было главною целью ее обособления.
Это изменение нравов находит себе выражение уже в «Одиссее». Так, Телемах запрещает своей матери присутствовать среди женихов и приказывает ей:
«Лучше вернись-ка к себе и займися своими делами —
Пряжей, тканьем; прикажи, чтоб служанки немедля за дело
Также взялись. Говорить же — не женское дело, а дело
Мужа, всех больше мое; у себя я один повелитель».
[39] Это воззрение было в то время в Греции уже всеобщим. Более того. Женщина, даже если она вдова, находится под господством ближайшего по родству мужчины, у нее нет даже свободного выбора супруга. Женихи, утомленные долгой задержкой, которую у строи л а хитрая Пенелопа, обращаются к Телемаху и устами Антиноя требуют:
«Слушай же! Вот что тебе, Телемах, женихи отвечают,
Чтобы и ты это знал и все остальные ахейцы:
Мать отошли и вели, чтобы шла за того, во кого ей
Выйти прикажет отец и самой ей приятнее выйти».
[40] Свободе женщины кладется теперь конец. Если она выходит из дома, то она должна закрывать лицо, чтобы не возбуждать страсти другого мужчины. На востоке, где половые страсти вследствие жаркого климата особенно сильны, этот способ обособления и до сих пор еще доводится до самых крайних пределов. Среди древних народов Афины становятся образцом нового порядка. Женщина, конечно, разделяет постель мужа, но не его стол, она называет его не по имени, а «господин»; она — его служанка. Она нигде не должна появляться публично, по улице она должна ходить всегда с закрытым лицом и одетой в высшей степени просто. За нарушение супружеской верности она по законам Солона платится своей жизнью или своей свободой. Муж может ее продать, как рабыню.
Положение греческой женщины в то время находит себе выражение в «Медее» Еврипида. Медея жалуется:
«Из всех существ, душой и мыслью одаренных,
Мы всех жальчее существа:
Приданым покупать должны мы мужа.
И что при том всего печальнее для нас,
С тех пор владеет нашим телом он.
Опасность страшная, каким он будет:
Добр или зол? Развод для женщины —
Пятно всегда, и сосватанного ей
Она не смеет отклонить. И все, что ново,
Что непривычно ей, она должна смиренно
Перенести: никто ей не укажет, какой у мужа нрав.
И если это все нам удалось
И радостно живет любимый с нами,
Тогда завидна жизнь наша.
Иначе лучше смерть! Мужчина,
Если дом ему постыл, он вне его находит,
Чем горе утолить: у друга, у сверстников своих.
А мы за взглядом одного следить должны.
Вы скажете, конечно, спокойно мы живем,
Удобно у себя, а вы сражаетесь в боях!
Нелепая ошибка, в бою я много раз стоять бы согласилась,
Чем родовые муки раз один узнать».
Совсем иначе обстоит дело для мужчин. Если мужчина налагал на женщину с целью прижития законных наследников строгое воздержание по отношению к другим мужчинам, то он был отнюдь не склонен налагать на себя подобное же воздержание по отношению к другим женщинам. Возник гетеризм. Женщины, отличавшиеся красотой и умом, обыкновенно чужестранки, предпочитали рабству брака свободную жизнь в интимном сношении с мужчинами. И это не считалось нисколько предосудительным. Имена и слава этих гетер, поддерживавших интимные отношения с первыми людьми Греции и принимавших участие как в их ученых беседах, так и в их пиршествах, дошли до наших дней, между тем имена законных жен давно забыты и исчезли. Так, прекрасная Аспазия была интимной подругой знаменитого Перикла, который впоследствии женился на ней; имя гетеры Фрины стало позднее нарицательным именем для женщин, отдающихся за деньги. Фрина состояла в интимных отношениях с Гиперидом, и Пракситель, один из первых ваятелей Греции, выбрал ее моделью для своей Афродиты. Даная была любовницей Эпикура, Археанасса — любовницей Платона. Из других гетер известны Лаиса Коринфская, Гнатанея и т. д. Нет ни одного знаменитого грека, который не имел бы общения с гетерами. Это связано с их образом жизни. Великий оратор Демосфен в своей речи против Неера так описывает половую жизнь имущих Афин: «Мы берем жену, чтобы получить законных детей и иметь в доме верную хозяйку; мы держим наложниц для услуг себе и ежедневного ухода, гетер — для наслаждения и любви». Законная жена была лишь аппаратом для рождения детей, верной собакой, сторожившей дом; господин же дома жил согласно своему bon plaisir, своему произволу. Часто это наблюдается и в наше время. Чтобы иметь возможность удовлетворять потребность в продажных женщинах, особенно со стороны более молодых мужчин, возникла проституция, неизвестная при господстве материнской линии. Проституция отличается от свободного полового общения тем, что женщина продает свое тело из-за материальных выгод как одному мужчине, так и целому ряду мужчин. Проституция налицо там, где женщина превращает в ремесло продажу своей привлекательности. Солон, формулировавший для Афин новое право и прославляемый как основатель нового правового порядка, положил начало публичным женским домам — дейктерионам и установил одинаковую плату для всех посетителей. По Филемону, она составляла один обол, приблизительно 25 пфеннигов на наши деньги. Дейктерион был, подобно храмам у греков и римлян и христианским церквам в средние века, неприкосновенен. Он находился под охраной государственной власти. Приблизительно за 150 лет до нашего летосчисления и храм иерусалимский был обычным местом сборищ публичных женщин.
