– Если можно так выразиться.

Хаммерсмит вышел вперед.

– Виски, сэр?

Вопрос был задан для проформы – он уже наливал щедрой рукой янтарный напиток в тяжелый хрустальный бокал с толстым дном.

– Благодарю вас, – Рэнсом взял виски. – Продрог до костей. На улице, как в феврале.

– Странное лето в этом году, – поддержал Хаммерсмит. – То адское пекло, то холод.

– Нормальное английское лето, – заключил Рэнсом. – Ничего странного. Для Англии. – Он повернулся к Норману. – К чему эти рассуждения о погоде? У вас сложности?

Управляющий не говорил, а выпаливал слова, будто стрелял ими.

– Джонатан говорил мне, что эта ситуация точь-в-точь повторяет ситуацию с Барингом несколько лет назад. Так дальше продолжаться не может, Мендоза. Дальше этого терпеть нельзя. В Сити должна осуществляться трезвая, разумная, продуманная политика.

– Да, сэр, понимаю.

Норман вспомнил, что Хаммерсмит был женат на крестнице Рэнсома – в мире финансистов такие детали скрыть было невозможно. Неудивительно, что управляющий Английским банком называл Хаммерсмита по имени. Сам Норман довольно часто встречался с Рэнсомом, но ни один из них не предпринимал каких-либо попыток к сближению.

Мендоза наклонился вперед и со всей искренностью, на которую он был способен, принялся его убеждать:

– Я уверяю вас, что ядро, сердцевина Мендоза – вещь разумная. Просто мы оказались во власти целой цепи непредвиденных обстоятельств и, к тому же, поджимают сроки…

– Непредвиденные обстоятельства – недопустимая вещь. Черт возьми, старина. На вас же лежит ответственность! Она как раз в том и состоит, чтобы уметь предвидеть.

Боже, ну и дурак же! Норман откинулся на спинку и занялся виски, предложенные Хаммерсмитом. Одним глотком он осушил стакан этого ячменного зелья.

Превосходного зелья. Оно его успокоило, помогло снова обрести контроль над языком.

– Скорее даже не непредвиденные обстоятельства, я не совсем точно выразился, а не совсем обычные. Не все в жизни предугадаешь и предусмотришь, даже в банковском деле. Уверен, что вы понимаете, о чем речь.

– Сейчас речь не об этом. Что мы должны делать? Вопрос сейчас в этом. Насколько серьезно положение? Я ведь до сих пор этого не знаю.

Эффект виски улетучился, стоило Норману услышать этот вопрос. У него пересохло во рту.

– Мне кажется, сэр, что мы…

– Пожалуйста, Норман, позвольте мне, – Хаммерсмит взглядом голубых глаз уставился на своего высокого гостя. – У него был вид человека, которого заставили делать что-то крайне неприятное, но он преодолел себя и, наконец, решился. – Может быть, будет лучше, если я внесу ясность?

Норман кивнул и ничего не сказал. Рэнсом смотрел на Хаммерсмита.

– Хорошо, давайте. Насколько серьезно положение?

– Положение серьезное, причем настолько серьезное, что хуже и быть не может.

Представитель Кауттса бросил беглый взгляд на Нормана.

– Прошу меня простить, но я думаю, наверное, нет смысла… Я имею в виду… – Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. – Если в самое ближайшее время не будет выработан какой-то план спасения, то Мендоза прекратят свою деятельность.

– Прекратят деятельность?

Рэнсом, казалось, был полон решимости довести драму до трагической кульминации.

– Прекратить заниматься торговыми операциями, сэр.

– Вы имеете в виду объявить их банкротом? Неплатежеспособными по всем их обязательствам? – не унимался Рэнсом. – Боже мой, – бормотал Рэнсом, – значит, все в точности так, как в прошлый раз с Барингом.

– Да, сэр.

Норман сидел белый как стена. В нем страх боролся с яростью.

– Я полагаю, вы несколько сгущаете краски, – начал он.

Хаммерсмит остановил его.

– Нет, Норман. Прошу прощения, но вы не правы. У вас между вашим активом и пассивом разрыв в тринадцать миллионов и менее ста тысяч ликвидности. И не думаю, чтобы я преувеличивал степень серьезности этой ситуации.

Рэнсом облокотился о спинку стула, один его палец поглаживал усы. Он пристально смотрел на Нормана взглядом прищуренных глаз.

– А что, если вам не будет оказана помощь? Что, если на этот раз мы и пальцем не пошевелим, чтобы разгрести этот навоз некомпетентности? Скажем, если мы позволим идти всему своим чередом, предоставим все стихии рынка? Что тогда?

– Сэр, вы же не можете…

Этот вскрик отчаяния Хаммерсмита был прерван репликой из уст Нормана.

– Боже милостивый! С полной серьезностью вы предлагаете, чтобы старейший и самый мощный банк в Лондоне просто перестал существовать, от чего, по вашему мнению, худо будет лишь нам, Мендоза. Я так вас понимаю?

– Именно это я и предлагаю. – Взгляд темных глаз управляющего был непроницаем.

– Тогда я должен сказать вам, что вы… – он чуть не сказал, что его собеседник идиот, но сумел сдержаться. – Мне кажется, сэр, что вы заблуждаетесь. Вероятно, это можно назвать и наивностью.

Казалось, управляющий нимало не обиделся, услышав эти слова, обращенные к нему.

– Почему? – мягко и вкрадчиво спросил он.

Норман теперь понял эту уловку, этот хитроумный тактический ход. Рэнсом прекрасно понимал, что не может сидеть сложа руки. Он не желал, чтобы Норман указал ему, почему он не мог бездействовать, чтобы Мендоза объяснил ему во всех подробностях, что происходит с банком. Таким образом, Рэнсом мог повторить их в качестве аргументов, причем эти аргументы исходили бы не от него, а от Мендоза. Каким бы негодяем не выглядел при этом Рэнсом, но фланги его были надежно защищены.

– Потому, сэр, что если суждено случиться тому, что мы обанкротимся, любой человек в этой империи, если он не безмозглый тупица, вполне сможет предположить, что надежных банков нет, больше не осталось, что вся финансовая структура, лежащая в основе британской промышленности, не больше, чем дурацкая игра. И тут же на все банки бросятся толпы потерявших рассудок вкладчиков, так будет и в Лондоне, и в провинции, и где угодно. В течение каких-нибудь нескольких часов эта весть достигнет всех, даже самых отдаленных колоний. И вся финансовая система развалится как карточный домик.

Норман точно молотком вбивал эти слова в уши своего визави.

– У французов есть хороший девиз для таких явлений – спасайся, кто может. – Это значит, корабль идет ко дну, каждый думает о себе и только о себе, а что до остальных – дьявол с ними, с остальными.

Рэнсом кивнул.

– Я знаю, как это называется по-другому, – тихо добавил он. – Хаос.

– Да. Это можно и так назвать.

Хаммерсмит смотрел то на одного, то на другого, почти физически ощущая враждебность, пульсирующую между ними. В конце концов, она перешла в ненависть в чистом виде.

– Послушайте, мы так ни до чего не договоримся, если будем муссировать эти фатальные перспективы. Простите, может я могу показаться вам невежливым, но, сэр, вы ведь согласны с тем, что мы не должны допустить, чтобы Мендоза обанкротились?

– Да, я с этим вполне согласен. Так или иначе, Мендоза должны быть спасены.

Хаммерсмит вздохнул с облегчением.

– Значит…

– Я просто хочу объяснить, что Английский банк не должен брать на себя роль спасителя Мендоза. Таково мое мнение.

Хаммерсмит отпрянул, услышав эти слова, как будто Рэнсом ударил его по физиономии.

– Но если вы…

– Правительство отказалось помогать Варингу, – оборвал его Норман.

Он почувствовал себя увереннее – напряжение первых минут беседы спадало – сейчас уже все точки над «i» были проставлены. Все трое банкиров уже пережили подобный спектакль десять лет назад и каждый из них понимал, что созданный тогда прецедент очень трудно оставить без внимания. Норман глотнул виски.

– Но… – пробормотал он.

– Но? – допытывался Рэнсом.

– Но Баринги – не Мендоза.

– Что это значит?

Рэнсом стал нервно вращать свой стакан и подался вперед, будто не расслышал слов Нормана.

– В каком смысле они не Мендоза?

– В том смысле, что Баринги – не евреи. Это очень большая разница. Это всегда было и остается сейчас очень большой разницей.