– Я проверял этого парня, вообразившего себя претендентом на банк.

– Смысл?

– Смысл в том, что я рассказал ему все в точности, так, как я рассказал об этом уважаемой публике в своей сегодняшней статье в «Таймс». Я намеренно не стал называть ему своего имени и данные, которые он получил, были достаточно убедительными, в силу их специфичности они были даже более убедительными, чем моя статья.

Лила вскинула брови.

– Ты никогда мне не говорил, что ты собирался это сделать. Я полагала, что тебе было необходимо просто переубедить его.

– Я знал, что ты этого не одобришь, – перебил он.

– Но зачем?

– Понимаешь, мне хотелось поставить эксперимент – я дал этому мальчику шанс совершить благородное дело – уберечь своих братьев и отца, короче говоря, всех Мендоза от того, чтобы они не полетели в пропасть. А он решил этого не делать.

– Разумеется, он не стал этого делать. И слава Богу! Если бы он решил использовать этот твой шанс, то они исхитрились бы и нашли способ уклониться от выпуска этого займа, – Лилу даже передернуло.

Она с ужасом поняла, какой опасности подвергал ее Фергус, насколько близко подвел он ее к краю обрыва. Она одним глотком осушила бокал шампанского.

Шэррик кивком подозвал официанта. Тот уже подошел и вновь наполнил бокалы. Затем появился еще один официант, он принес запеченный палтус.

– Ты ничего не ешь, – заключил лорд, видя, что она не собирается притрагиваться к рыбе. – Ты чем-нибудь обеспокоена?

– Я все еще не могу прийти в себя после того, что ты мне только что сказал, – не стала скрывать она. – Зачем ты это делал, Фергус? Как ты мог подвергнуть все такому страшному риску?

– Дорогая Лила, ты сама призналась в том, что мы совершаем своего рода убийство. Мне просто хотелось узнать, заслуживают ли жертвы их участи.

– И ты теперь решил, что Тимоти заслуживает? А как насчет остальных?

– В отношении их у меня с самого начала не было никаких сомнений.

Она ухватилась за это.

– Значит, у тебя был какой-то свой, особый мотив, что-то такое, во что ты меня не посвящал?

– Не то, что тебе кажется. Никто из этих Мендоза мне лично никогда не навредил.

Она выжидала, зная, что он на этом не остановится и, в конце концов, объяснит ей все. Не нужно было только его подгонять. Некоторое время он сидел, созерцая тарелку, затем подозвал официанта.

– Мы решили, что не голодны, – сказал он ему. – Уберите это и принесите нам кофе. И бутылку коньяку, пожалуйста, «Курвуазье», восемьдесят первого года, – добавил он. Потом обратился к Лиле. – Я достаточно на своем веку насмотрелся, что выделывают эти банкиры на всем земном шаре, в том числе и в Ирландии. И это мне не по душе. Все, как видишь, очень просто.

Лиле это показалось каким угодно, но не простым. Она каждой клеточкой чувствовала, что он лгал. Но это не имело значения.

– Судя по всему, этот заем ожидает крах, и сегодняшний день это показал.

– Да, крах наступил, как и ожидалось. Вчера около четырех звонил мой брокер и молил о пощаде.

– И его мольбы были услышаны?

– Не были.

– Вот, – тихо молвила она. – Теперь я знаю, почему люблю тебя, Фергус Келли или лорд Глэнкорн – как бы ты себя не окрестил.

– Любишь меня?

– Если можно так выразиться.

Четверг, 24 июня 1898 года

Лондон, 10 часов утра

Хорошей погоды как не бывало – по стеклам окон Зала компаньонов струились потоки воды. В Лондоне хлестал дождь. Сырость, казалось, просачивалась через толстые стены.

– Проклятый дождь, – бормотал Чарльз. – Мерзкий проклятый дождь.

Остальные воздержались от комментариев на тему погоды. Все понимали, что эти проклятья относились не к погоде, а к постигшей их неудаче.

Норман откупорил бутылку шерри. Хлопок пробки прозвучал неуместно громко в зале, где повисла напряженная тишина. Конечно, в банке было достаточно обслуживающего персонала, среди них имелся и официант – случаи приема очень важных персон в банке были нередки и нередко при этом приходилось откупоривать бутылки. Но существовало одно непреложное правило – никаких посторонних, если они собирались в Зале компаньонов.

– Генри, – пробормотал Норман, подавая брату большой бокал амонтильядо.

Генри принял его из рук Нормана, но пить не стал, дожидаясь, пока не будет налито остальным. Норман по очереди подал бокалы своим сыновьям, сначала Чарльзу, потом Тимоти. Затем, наполнив свой, поднял его.

– Ура!

– Не думаю, чтобы сегодня был повод для криков «ура», – процедил Тимоти.

Ни Чарльз, ни Генри не поддержали его, и вообще можно было подумать, что его не услышали. Они поддержали Нормана. – Ура! Шерри, который они лили, был нового разлива, это был плод многолетних исканий одного винодела из Хереса, смесь, которая сначала выдерживалась в течение пятнадцати лет в дубовых бочках, специально завозимых из Калифорнии. Вино выхаживалось с той же любовью и заботой, с какой мать растит дитя. Херес был мягкий, утонченно-нежный, после него во рту оставался характерный привкус орехов.

– Великолепно, – восхищался Норман. – Руэс превзошел самого себя. Надо бы ему отписать. – Он повернулся к своему младшему сыну. – Ты, кажется, что-то хотел сказать?

– Я сказал, что наше сегодняшнее положение не очень-то располагает к самовосхвалению. Амонтильядо не в счет.

– Значит, ты со мной согласен? – негромко спросил Норман. Тимоти недоуменно посмотрел на него. – Я имею в виду шерри, – пояснил его отец. – Ведь Руэсу нет равных, разве не так?

– Шерри несравненный, – согласился Тимоти. – Но вряд ли мы собрались здесь рассуждать о его Достоинствах. Или, может, я ошибаюсь?

– Понимаю, к чему ты клонишь. Но, может быть, ты мне скажешь, какова истинная цель нашего собрания?

– Обсудить наше положение, отец. Я бы еще добавил: наше ужасное положение.

– Вот оно что, ну да. – Норман засунул большие пальцы за жилет и откинулся на спинку кресла. Но ведь нам и раньше приходилось оказываться в подобном положении. И мы всегда из него выбирались.

Чарльз с беспокойством смотрел то на младшего брата, то на отца. Эта наигранная вежливость между ними могла предвещать только бурю. Но из-за чего копья ломать? По сравнению с их прежними проблемами этот парагвайский заем был не таким уж и опасным.

– Ты уже переговорил с дядюшкой Джемми? – обратился он к отцу.

– Нет, ты забываешь, что у них в Уэстлэйке нет телефона.

– Я думал, он приедет в город.

– С какой стати? – Норман пил шерри, он пил его маленькими глотками, не спеша, было заметно, что он о чем-то сосредоточенно думает. Допив, он добавил еще шерри в свой бокал. – С чего бы это Джемми приезжать сюда? – повторил Норман свой вопрос.

– Я подумал, что… – Чарльз не договорил.

– Нет, здесь его нет и приезжать он не имеет намерений.

Сегодня с утренней почтой он прислал мне записку, что остается там, у себя, на севере, со своими розами.

Генри принялся искать что-то в стопке бумаг, которые он прихватил с собой на эту встречу.

– Продано одиннадцать с половиной процентов облигаций, – объявил он.

– Да, Генри, мы знаем.

Генри посмотрел на своего младшего брата. Норман занял место председательствующего за столом. Он всегда это делал, когда Джемми отсутствовал. Строго говоря, председательствовать должен был Генри, но Генри никогда не рвался в управляющие.

– Что же мы собираемся предпринять? – вопрошал Генри с гневным блеском в глазах.

– Да не паникуй ты, ради Христа! – взорвался Норман. – Что должны предпринять, то и предпримем. И не надо смотреть на меня так, будто я собираюсь тебе пулю в лоб пустить.

– Но ведь я знал, знал, что все именно так и будет, – шептал Генри. – У меня было предчувствие, что этот заем до добра не доведет. Вероятно, мне следовало подыскать для вас более весомые аргументы и действовать более настойчиво. Я был обязан вас переубедить.