Норману были хорошо известны детали случая с Барингом, о котором так охотно упоминал Рэнсом. Он знал, что в действительности произошло с Барингом и от этого у него холодело на душе.

А всего в нескольких милях от места, где предавался этим и другим размышлениям Норман, в Бэйсуотере, Джонатан Хаммерсмит тоже стал телефонным собеседником крестного отца своей жены. Хаммерсмита не особенно удивил отказ министра финансов предоставить Мендоза заем. Этого он вполне мог ожидать, начиная с той самой их встречи втроем вчера вечером. Джонатана не покидала мысль о таком исходе. Весь этот еврейский бедлам, все с ним связанное, не могло прийтись по душе министру. Да и сам Мендоза был ему не по душе. Слишком пробивной, слишком агрессивный, наглый. В общем, в полном соответствии с тем, что о евреях говорилось. Так что… Да к дьяволу все это! При чем тут религия? При чем здесь национальность? Это здесь роли не играло. Нет, конечно, национальность здесь роль играла. Его собственная. Он ведь был англичанин и христианин, и тот, и другой осознавали свой долг.

Хаммерсмит достал из ящика стола папку и приступил к составлению телеграммы в Пуэрто-Рико. Его первостепенными задачами было представление интересов его клиента, а его клиент имел полное право знать истинное положение вещей с выплатой по его запросу от банка Мендоза.

Пятница, 16 июля 1898 года

Лондон, 11 часов 30 минут утра

Норман Мендоза стоял перед входом в отель «Коннот». Он собирался с силами для предстоящей акции. В это утро на Карлос-плэйс царило обычное оживление. Кэбы и частные экипажи двигались в обоих направлениях, многие из них останавливались перед отелем, чтобы высадить или забрать пассажиров. Еще раз глубоко вздохнув, он стал пробираться через толпу снующих лондонских и приезжих к вестибюлю отеля.

– Да, сэр. Чем могу быть вам полезен?

– Я желаю видеть миссис Кэррен, – Норман предъявил свою визитную карточку.

Служащий, мельком взглянув на нее, тут же позвонил. Перед Норманом возник юноша в униформе, получил распоряжение и исчез. Норман остался ждать.

Он, конечно, мог и позвонить Лиле, но решил, что лучше действовать именно так, поскольку неожиданное появление давало ему больше шансов. Разумеется, она могла отказаться от встречи, но он был уверен, что она никогда этого не сделает.

Через несколько минут явился посыльный:

– Мадам сказала, чтобы вы поднялись.

– Да, Норман, много воды утекло с тех пор. Давно я вас не видела.

– Давно, Лила. Я не очень часто появляюсь в обществе с тех пор, как умерла Пенелопа. Да и гости у меня бывают редко.

– Что касается меня или моего сына, вы и при жизни Пенелопы не особенно старались зазвать нас к себе, насколько мне помнится.

– Вы правы, – признался он. – Мы никогда не были в большом восторге друг от друга, Лила. И посему и сейчас нет нужды изображать преданную дружбу, не правда ли? Могу я присесть?

Она кивнула и он опустился на стул с цветной вышивкой. Лила присела на софу напротив.

– Я согласна с тем, что дружбу изображать незачем, – ответила она. – Так что я не собираюсь изображать из себя гостеприимную хозяйку и предлагать вам выпить. Для чего вы пришли?

– Заключить сделку.

Она улыбнулась.

– Да, я могла бы об этом догадаться. И все же, что у вас на уме?

– Полагаю, что это вам известно.

– Может и так. И все же, я хочу, чтобы вы мне это объяснили, Норман. И, по возможности, в деталях.

Сука поганая! Она ведь наслаждалась этой ситуацией. Он был и к этому готов, будь он на ее месте, он чувствовал бы то же самое. Норман придал лицу безучастное выражение. Он вынул часы, открыл их и изрек:

– Уже почти полдень.

– Полдень? А какое отношение это имеет к нашему разговору?

– В Сити сейчас проходит одна встреча. Если быть точным до конца, встреча эта происходит в Английском банке. Вообще-то мне об этом знать не полагалось бы, но я, тем не менее, знаю… Знаю потому, что в ней участвуют один-два человека, которые способны посочувствовать мне. – Он взглянул на нее. – Я имею в виду посочувствовать тому положению, в каком сейчас оказался банк.

– Я вам не сочувствую, Норман, – негромко сказала она.

– Нет-нет, я понимаю. Но кое-кто сочувствует. Поэтому мне стало известно и о встрече, и о размере предоставленной мне помощи. – Она молчала. Норман откашлялся и продолжил: – Без солидного влияния капитала, впрочем, не очень надолго, Банк Мендоза, наш добрый, старый Мендоза-Бэнк перестанет существовать. И группа лиц, это люди из Сити, как раз занимается теперь тем, что изыскивает этот капитал, точнее, создан синдикат, который и скинется на необходимую сумму.

– Какое везение для вас.

– Нет, ни в коей мере.

Он с тоской взглянул на стоявший тут же на столике графин, но на виски рассчитывать не приходилось, а попросить у нее выпить он не мог. Норман скорее согласился бы умереть.

– Я не питаю никаких иллюзий на этот счет и понимаю, что, если мы примем помощь этого синдиката, то это, без сомнения, решит наши временные проблемы, но и будет означать конец Мендоза.

Лила наклонилась вперед, и, подложив руки под подбородок, наблюдала за ним.

– Разве это будет конец, Норман? Конец Мендоза вообще? Или вы имеете в виду лишь лондонских Мендоза?

– Я не делаю различия. Это, в конечном итоге, одно и то же.

– Да нет, это далеко не одно и то же. И мне, и вам это хорошо известно. Вам ведь известно, что состояние в Кордове и состояние в Лондоне – две разные собственности.

– Все это так, но…

– Здесь нет, и не может быть никаких «но», – перебила она. – Это так и только так. Кордова не прогорит вместе с Лондоном, этого не будет.

– Вы, вероятно, думаете, что вам все доподлинно известно, все юридические тонкости? Лила, всего вы не знаете и знать не можете. Как вы могли это узнать? Вы – женщина, вам никогда не приходилось принимать участия ни в управлении банком, ни в выработке соответствующих решений. Даже во времена Хуана Луиса.

– Норман, давайте не будем попусту тратить мое и ваше время. Первое, мне известно все, что имеет отношение к данному вопросу, я знаю ровно столько, сколько нужно… и намного больше, чем нужно. Второе, вы упомянули о сделке. Я не думаю, что вы располагаете тем, чем не располагала бы я.

– Да нет, как раз располагаю. – Он понизил голос. – Вы ведь хотите заполучить Кордову для вашего сына Майкла.

– Это так. Но здесь я вполне могу обойтись и без вас.

– Не сможете, поверьте мне. Пока…

– Хорошо, Норман, давайте пока оставим это и пойдем дальше. Мы сейчас обсуждаем гипотетическую сделку. Вы предлагаете Майклу то, что по праву должно принадлежать ему, а я… Что вы хотите от меня?

– Денег.

– Ах, вот оно что – понимаю.

– Очень много денег, вероятно, даже больше, чем у вас есть, – откровенно признался Норман. – Я не знаю, сколько у вас есть.

– Ну, а как вы думаете? Сколько вы хотите?

– Рэнсом и Хаммерсмит говорили о тринадцати миллионах, но это было абсурдной цифрой, она могла возникнуть лишь как результат очень грубого приближения. Три, может быть, четыре миллиона, – сказал он. – В виде займа на три года. Плюс к этому – Майкл должен отказаться от своего права на облигацию. – Он помолчал. – Ведь вы понимаете, какую облигацию я имею в виду.

– Конечно. Это ведь я передала ее ему.

– Я знаю об этом. Вам известно, что он затребовал деньги по ней?

– Я знала, что он собирался это сделать. – Она облокотилась о ковер и прикоснулась веером к щеке. – Следовательно, мы должны говорить о сумме в пять миллионов. Да, это, как вы сказали, очень большие деньги.

– Большие. Но, ладно, скажем, три миллиона, но наличными. Они у вас есть? – непринужденно спросил Норман.

– Ну и ну, что за бестактный вопрос? Джентльмены таких не задают.

– Лила, сейчас не время для светских колкостей. Ведь какая может быть сделка, если оба партнера не имеют представления о том, чем каждый может располагать. В моей власти усадить вашего сына в Кордову. Вы сможете выложить мне три миллиона фунтов стерлингов? В течение, самое большее, пяти дней?