Может быть, лису в курятник? Нет, такая же безвкусица.

Он еще не закончил подбирать подходящую метафору, как в оранжерее появился его слуга, он опасливо пробирался среди пальм и колючих кактусов. Человек этот был родом из Уэльса и поэтому говорил сильно нараспев.

– Телефон, милорд. Это мистер Драммонд, – пропел он.

Не хватало только, чтобы ему подпевал один из этих хоров, которыми славилась местность, из которой он происходил.

Шэррик вздохнул. До тех пор, пока несколько лет назад телефон стал понемногу распространяться среди представителей определенного класса здесь, в Лондоне, Драммонд совершенно прекратил свои визиты. Шэррик ничего не имел бы против лично переговорить со своим брокером, глядя ему в лицо. Что поделаешь? Побеседуем с ним и по проводам.

– Спасибо, Джоунз, я буду разговаривать из кабинета.

Окна его кабинета выходили в парк и шторы на них были опущены, чтобы уберечься от полуденного солнца.

– Шэррик у телефона, – произнес он прямо в черную лилию этого диковинного микрофона.

– Это Неил Драммонд, лорд. Извините, что я вас беспокою.

Тут в трубке что-то щелкнуло, и Неил Драммонд замолчал.

– Не беспокойтесь, это всего лишь Джоунз, он положил трубку там внизу. – Ну, что скажете, Драммонд?

– Мне хотелось бы поговорить с вами о сегодняшней вашей статье.

– Слушаю вас.

– Черт возьми, милорд, вы действительно верите во все, что написали?

Видимо, этот брокер перепугался не на шутку, если позволил себе такой фамильярный тон. Лицо Шэррика расплылось в улыбке.

– Ну, конечно, я верю в это. Если бы не верил, не стал бы писать эту статью.

– Но, действительно ли…

– Действительно, я был и видел все собственными глазами. И просто выразил свое мнение.

– Я понимаю. Но, тем не менее…

– Тем не менее, что? Вы ведь звоните мне не для тог, чтобы просто поинтересоваться, что я думаю по поводу своей статьи, не так ли?

– Действительно, не для этого. Все дело в этом новом парагвайском займе, милорд. Мендоза выпустили сегодня его облигации в продажу. Мы все ожидали чуть-чуть заработать на этом.

– А разве я как-нибудь выделял Парагвай?

– Я понимаю, что не выделяли, но, насколько я могу понять нашего среднего британца, он вряд ли способен отличить одну страну Латинской Америки от другой. Не думаю, чтобы он видел большую разницу между Мексикой и Чили.

– В этом случае можно расценивать мою статью как совет не вкладывать деньги в кота в мешке.

– Милорд…

– Да-да, Драммонд, продолжайте.

– Некоторые из моих клиентов сегодня были настроены на покупку облигаций. Всю прошлую неделю поступали заказы. Теперь у большинства из них душа ушла в пятки. Мне интересно знать, не будете ли вы против, если я скажу от вашего имени, что вы не включали Парагвай в вашу статью о Латинской Америке?

– В том случае, если вы хотите напомнить им, что Парагвай не упомянут в моей статье, пожалуйста, скажите. Он действительно там не упомянут. Но, если вы предполагаете, что Парагвай в этом смысле отличается от остальных стран, что возможности сделать вложения туда более благоприятные, то нет, Драммонд, сожалею, но вам не следует это утверждать.

На другом конце провода наступила продолжительная пауза.

– Хорошо, милорд. Спасибо за то, что вы разъяснили мне вашу позицию.

– Не за что, не за что, старина. Кстати, как вы думаете, другие брокеры сталкиваются с теми же проблемами? Я имею в виду этот заем Мендоза-Бэнк?

– Боюсь, что да, сэр. В Сити сегодня нет другой темы для разговоров.

– Понимаю. Ну ладно, жаль, что вы теряете комиссионные на этом деле, Драммонд. Тем не менее, дела обстоят именно так.

После того, как разговор с брокером был закончен, Шэррик поймал себя на том, что довольно потирал руки. Точь-в-точь как злодей из какой-нибудь мелодрамы. Он усмехнулся. И улыбка еще не сошла с его лица, когда в кабинет вошел Джоунз.

– Вы выпьете свой чай здесь, сэр?

– Почему бы и нет? Думаю, что здесь.

Он питал слабость к полумраку этого кабинета, который способствовал тому, чтобы, усевшись в кресле, отдаться во власть грез, погрузиться в мечтания. Он ведь всегда любил помечтать, еще с тех пор, как был мальчишкой. Этой мечтательности он был обязан трем столетиям, на протяжении которых его предки жили в Ирландии. Они и добавили к его англо-саксонскому характеру склонность к приключениям, романтичность. Ах, эта проклятая нога, снова разболелась, явно к перемене погоды. Шэррик уселся поудобнее и принялся массировать ее, в ожидании, пока не прибудет его чай.

Вскоре с подносом вернулся дворецкий. Лорд пил всегда только китайский чай, индийского не признавал. Особенно любил эту темную ароматную смесь под названием «Лап сан coy чжонг», которую он пил, добавив лишь щепотку сахара. Рядом на блюдечке лежала одна из его любимых пшеничных лепешек, уже нарезанная на ломтики и покрытая салфеткой. Она тоже была частью ритуала, совершавшегося каждый день в одно и то же время с точностью до минуты. Увидев поднос, Шэррик одобрительно кивнул.

– Очень хорошо, спасибо, Джоунз.

– Рад услужить, сэр. А вот это пришло с утренней почтой. Дворецкий подал ему конверт. Шэррику было достаточно одного взгляда, чтобы узнать почерк на конверте. Дождавшись, когда Джоунз удалится, Шэррик вскочил и поспешно взял со стола костяной нож для вскрытия конвертов. Послание было кратким: ПРИНИМАЮ С УДОВОЛЬСТВИЕМ. И все. Никакой подписи под этим не было. Она была не нужна.

Было пять часов пополудни, когда Филипп Джонсон вошел в кабинет своего руководителя с объемистой стопкой бумаг.

– Вот здесь все сообщения, сэр.

Норман сидел спиной к столу, повернувшись вместе с креслом к окну, и созерцал обычное оживление на Лоуэр Слоан-стрит.

– Благодарю, Филипп. Положите их.

– Да, сэр.

– Филипп, вас сегодня не очень утомили?

Норман показал вверх. Он сегодня заперся с утра на весь день в этом кабинете, предупредив секретаря, чтобы к нему никого не пускали и никого с ним не соединяли. Разумеется, это не могло удержать ни Генри, ни Чарльза, ни Тимоти от попыток нарушить его уединение, но Джонсон был неумолим. Значительно сложнее было бы отвертеться от беседы с главным компаньоном, но Джемми сегодня, слава Богу, не было, он все еще пребывал в Уэстлэйке. Там они, тоже слава Богу, еще не обзавелись телефоном. Завтрашняя почта доставит все, что должно от него прийти. А сегодня Норману предстояло увертываться от наскоков этой троицы.

– Нет, не было ничего такого, с чем бы я не сумел справиться, сэр, – как всегда ответил Филипп Джонсон.

– Я в этом не сомневаюсь. Вы на своем месте, Филипп, как всегда. Я вам очень благодарен.

– Это я вам благодарен, сэр.

– Не стоит, Филипп. Идите домой, нет смысла торчать здесь. Делать здесь нечего, во всяком случае, сегодня.

– Очень хорошо, сэр, если я вам действительно не нужен…

– Действительно не нужны. Приятного вам вечера.

– Вам тоже, мистер Норман.

То, что Джонсон обращался к нему по имени, не было проявлением фамильярности. Скорее это была необходимость. В банке сосредоточилось так много Мендоза, что употребление фамилии вызывало путаницу – с полдюжины близких и дальних родственников работали здесь, и постепенно в практику вошло обращение по имени.

– Я приду завтра рано утром, мистер Норман – заверил его секретарь, уходя. – К семи, если позволите. Надо бы заняться… Заняться тем, что заслуживает самого серьезного внимания.

– Отличная идея, Джонсон.

Вскоре Норман снова пребывал в одиночестве, не теша себя иллюзиями относительно содержания доставленных сюда Джонсоном сообщении, стопкой лежащих на его столе. Основную информацию он получил уже к полудню. Было продано всего десять процентов облигаций. Это означало, что банку, для того чтобы поддержать заем, предстояло выкупать их самому, причем по рыночной цене. Такое уже случалось, и не один раз, но тогда у них не было такого острого недостатка в наличных деньгах, как сейчас. Кроме того, к сложной ситуации внутри банка добавились и внешние осложнения, вызванные недоброжелательством этого субъекта. Именно это недоброжелательство костью в горле стояло у Нормана. Он не мог похвастаться тем, что хорошо знал этого Шэррика, в общем и целом это было довольно поверхностное знакомство. Они, разумеется, более или менее регулярно встречались в клубе, членами которого оба являлись, иногда и на иных общественных сборищах. Насколько Норман мог припомнить, никаких совместных акций у них не было, их интересы никогда не пересекались. Чего ради этому ублюдку вздумалось всадить нож ему в спину? Именно так это и могло быть истолковано, какими бы мотивами не руководствовался лорд Шэррик. И, надо было сказать, сделано это было блестяще. Норман понимал, что, не выяснив истинных намерений этого Шэррика, он не мог приступать к восстановлению всего разрушенного.