— Что ты думаешь делать после экзаменов, Бен? Останешься здесь готовиться к Оксбриджу?

— Наверное.

— Я тоже. Собираюсь в Тринити, на физический. Знаешь, там Исаак Ньютон учился. Мистер Нэгл считает, что я потяну. Вообще-то мне нужно для этого получить только высшие баллы, но он говорит, если я по-настоящему приналягу в последние месяцы…

— Надеюсь, та ерунда, которой приходится заниматься старостам, не отнимет у нас слишком много времени.

— Да нет. Все будет нормально. Не волнуйся. Тут и младенец управится.

В разговоре их стали возникать паузы. Бен начал было восторгаться сценкой, разыгранной Моркамом и Уайзом, однако вскоре обнаружил, что Стиву невдомек, чем он так восхищен. Его семья, сказал Стив, телевизор в рождественскую ночь не смотрела, да к тому же «я эту парочку почти и не знаю».

После десерта (фруктовый коктейль, Бенжамену удалось справиться только с половиной) поднялся, чтобы произнести речь, капитан школьной сборной Роджер Берч.

— Джентльмены, — сказал он, — вы удостоились высшей почести, какую «Кинг-Уильямс» может предложить своим старшеклассникам. И избраны вы лишь по одной причине: на взгляд господина директора, мистера Наттолла и прочих преподавателей, каждый из вас добился превосходства в избранной им сфере деятельности, будь то учеба, атлетическое развитие, спорт или даже (он взглянул на Бенжамена) литература. Помните об этом: вас избрали за ваши заслуги. «Кинг-Уильямс» не бастион привилегий, людей здесь оценивают по собственным их достоинствам. В то же самое время у школы имеются традиции, и традиции эти необходимо защищать. Кое-кто поговаривает, будто следует ликвидировать саму должность старосты. Эти разговоры ведут обуреваемые завистью неудачники, не следует принимать их всерьез. Институт старост никаких льгот не предоставляет. Он создает крепкую, имеющую своей основой исполнение долга, связь между вами и школой. Поразмыслите над этим. Сегодня время праздника, но также и время, когда каждый из нас должен задуматься о своих новых обязанностях. А сейчас мистер Наттолл принесет бутылку «портвейна Основателя школы». В соответствии с традицией, которая восходит еще к восемнадцатому веку, все мы провозгласим нашу верность «Кинг-Уильямс» и выпьем по бокалу — залпом.

После возвращения из уборной Бенжамен почувствовал себя намного лучше. К этому времени все уже поднялись из-за стола и перешли в гостиную директора — пили, разбившись на группки, кофе, разговаривали, непринужденно посмеивались. Бенжамен постарался, как мог, влиться в общее веселье. Он заметил на кофейном столике вещицу, смахивающую на пластмассовую модель человеческой кисти, и почему-то решил, что это занесенный сюда неведомо каким ветром реквизит Театрального общества. Взяв ее, он некоторое время развлекал прочих гостей, обмениваясь с вещицей рукопожатиями, почесывая ею затылок и скребя подмышки — якобы для облегчения зуда. И только когда он стал показывать всем с ее помощью нос, жена директора, не произнеся ни слова, отобрала у него модель и сноровистыми, свидетельствующими о долгой практике движениями прикрепила ее ремешками к своей округлой культе. Бенжамен оказался последним, кто заметил, что у хозяйки дома сохранилась в целости только одна рука.

Тридцать минут спустя, стоя в одиночестве на остановке 62-го, Бенжамен уже приступил к попыткам не пропускать больше этот инцидент в свое сознание. С какой стороны ни взгляни, начало его карьеры старосты особо успешным назвать было нельзя. Однако сейчас у Бенжамена имелся другой повод для размышлений, по-своему куда более важный. Когда его в третий раз рвало в уборной директора, на него снизошло внезапное озарение. Он понял, что влюбился в Дженнифер Хокинс.

Тем же вечером, в десять тридцать, Бенжамен позвонил Дугу, который, судя по голосу, чувствовал себя еще хуже, чем он. (На следующий день Дуг в школе не появился, и до конца недели тоже.) Бенжамен поинтересовался номером Дженнифер, и Дуг продиктовал его, не задавая неудобных вопросов, — уже облегчение.

— Алло? — послышался, после коротких переговоров Бенжамена с отцом Дженнифер, ее ломкий, горловой голос.

— Привет, Дженнифер. Это я.

Долгое молчание на другом конце линии.

— Простите — кто это?

— Я. Бенжамен.

— А-а. — На то, чтобы усвоить услышанное, у нее ушло несколько секунд. Теперь в голосе Дженнифер зазвучало очень, очень сильное удивление, но особого неудовольствия в нем не слышалось. — Привет, Тигр. Чем обязана?

— Ну… Не знаю… — В который уж раз у мастера писаного слова возникли осложнения с его говорящим коллегой. Надо было, перед тем как звонить, хотя бы немного подумать. — Мне тут пришло в голову, что, может быть, — может быть, у нас прошлой ночью что-то такое началось и было бы неплохо… понять, куда это нас ведет.

Долгое молчание.

— А что это, собственно, значит? Чего Бенжамен не знал, того не знал.

— Ты назначаешь мне свидание, Бенжамен?

— Ну… да.

— И думаешь, что это такая уж хорошая мысль?

Вот вопрос, которого он не предвидел.

— Ну да. Конечно. А разве нет?

— Послушай, прошлой ночью произошло следующее: мы оба вдребезги напились, а потом малость потискали друг друга. Из этого вовсе не следует, будто ты обязан приглашать меня на обед при свечах.

— Нет, Дженнифер. — Столь грубое описание случившегося показалось Бенжамену невыносимым. Она этого, быть может, еще и не поняла, однако с ними произошло нечто гораздо более значительное. — Я правда… правда думаю, что нам необходимо увидеться.

Дженнифер вздохнула:

— Ладно, давай. Как скажешь. Что у тебя на уме?

По крайней мере к этому вопросу он был готов.

— В кинотеатре на Кэннон-Хилл-парк сейчас показывают ретроспективу короткометражек ранних французских сюрреалистов. Рене Клер и Ман Рэй, их мало где можно увидеть.

— А как насчет того, чтобы наклюкаться в «Лозе»?

И они договорились наклюкаться в «Лозе».

ПИСЬМА НЕ В РЕДАКЦИЮ

Нижеследующее пространное послание — предназначенное, по-видимому, исключительно для глаз Р. Дж. Калпеппера — попало в редакцию «Доски» путем несколько окольным. Мы публикуем его неотредактированным и без комментариев, как образчик захватывающего проникновения в самую суть мыслительных процессов одного из известнейших учеников «К-У». Мы чрезвычайно благодарны анонимному «кроту», который доставил нам это письмо.

10 января 1978

Дорогой Рональд!

Надеюсь, Вы уже оправились от потрясения, поразившего Вас при получении известия о том, что Вы не избраны в старосты. Происшедшее пугающим образом открывает истинное лицо буффонов, принимающих подобного рода решения, и подтверждает, если сказать всю правду, худшие мои подозрения на их счет. Протолкнуть вперед такую посредственность, как Ричардс, единственно ради либерального жеста, подстрекаемого цветом его кожи, — поступок едва ли не трогательный. Вы могли бы даже сказать себе, что пренебрежение со стороны подобных кретинов — это, в сущности, комплимент, однако я знаю, Вам трудно взглянуть на все именно с такой стороны. Вас наверняка томит оглушающее чувство страшного унижения.

Впрочем, в одном отношении Андертон и его подписавшие редакционную статью коллеги-троцкисты правы: с большинства точек зрения институт старост бесполезен. В сущности, староста — это не более чем прихвостень директора школы. Вам же следует помнить о том, что Вы занимаете куда более значимый пост секретаря «Замкнутого круга».

Наши прежние беседы на этот счет внушают мне уверенность, что мы с Вами придерживаемся одних взглядов на будущее нашего общества. Вместо того чтобы оставаться бесплодным форумом, на котором обсуждаются вопросы эзотерического, чисто научного характера, оно может быть преобразовано в нечто куда более внушительное: в альтернативную политическую силу, состоящую из тщательно отобранных, одинаково мыслящих личностей. Людей, которых будущее «Кинг-Уильямс» и его гарантии заботят намного сильнее, нежели тех, кто номинально возглавляет эту школу.