Во сне ей привиделось, как в комнату вошел Ян, окликнул ее по имени и, не получив ответа, зашелестел бумагами на ее письменном столе. Она хотела позвать его, но не найдя в горле инструмента для произнесения слов, просто поманила его рукой, а, может, вовсе и не поманила, а только хотела поманить. Он однако подошел и, склонившись к ней, на миг прижался к ее виску знакомыми теплыми губами, от прикосновения которых тело ее стало невесомым и вознеслось куда-то в заоблачные выси. Она попыталась отодвинуться поближе к стене, чтобы дать Яну возможность лечь рядом с ней, но какая-то неведомая сила все время отталкивала его прочь, и руки Клары, стараясь удержать его, опять и опять погружались в ускользающие между пальцев хлопья тумана.
Потом подул холодный ветер, превращая эти хлопья в осколки льда, которые стали рассыпаться по полу со странным, почти металлическим стуком. От этого стука у Клары началась убийственная головная боль, а стук все усиливался и усиливался, так что она в конце концов сорвалась с облака вниз и была вынуждена открыть глаза. Она лежала на кровати в своей комнате, а в дверях маячила фигура Ури, монотонно твердящего по-немецки:
– Пора вставать, ваше величество.
Клара схитрила и на секунду опять провалилась в сон, но Ури безжалостно тряхнул ее за плечо и снова повторил, что ей пора вставать.
– Выйди из комнаты! – хрипло велела она ему, надеясь украсть еще несколько мгновений сна. Но Ури ей не поверил:
– Можешь встать при мне, – не согласился он и, потянув с нее одеяло, укоризненно добавил:
– Тем более, что ты даже не раздевалась. А меня мама в детстве учила, что спать в одежде – предел морального падения.
Эта мальчишеская наглость ее окончательно разбудила, и она вдруг нашла в себе силы поставить сына на место задорно, почти весело:
– Я думаю, ты с тех пор познал другие пределы морального падения.
Кажется, ее слова задели его за живое, потому что он внезапно перестал паясничать и сказал серьезно:
– Ладно, пошутили и хватит. Давай, собирайся, тебя уже все ждут.
Она глянула на часы и ужаснулась: она проспала не только послеобеденный чай, но и время начала совещания. Значит, условиться с Яном на вечер ей снова не удастся, тем более, что было решено не делать перерыва на ужин. А если все же попытаться зайти в гостиную? Клара громко откашлялась и произнесла нерешительно:
– В горле страшно пересохло. А что, если я зайду выпью чашку чая?
Но Ури был непреклонен:
– Чай ты выпьешь в хранилище. Я видел, как туда понесли два больших термоса.
И в ответ на ее умоляющий взгляд добавил:
– Не смотри на меня так, его все равно там нет. Он пошел в читальный зал рыться в каталоге старинных рукописей.
Клара задохнулась было от такой дерзости, но от неожиданности не нашлась сразу, как его отбрить. Да и за что, собственно? Он был ее сыном и умел читать ее мысли, так же, как и она – его. Единственно, что ей оставалось, чтобы его подразнить, это прикинуться арестанткой, которую угнетает конвоир. Она причесала волосы, напудрила нос и спросила кротко:
– Но хоть в уборную зайти можно?
Ури сверкнул на нее сердитым глазом:
– На одну минуту, не больше.
– И на том спасибо, добрый господин начальник, – ехидно выдохнула Клара, выскальзывая за дверь.
На дорожке, ведущей к часовне, она все же не удержалась и посетовала:
– Если мы будем регулярно ходить здесь парой, кто-нибудь может подумать, что у нас роман.
За что и получила очередную пощечину:
– Так подумает только тот, кто не заметил, что у тебя роман с другим.
Когда Клара, бросив, наконец прощальный взгляд на хмурое лицо сына, закрыла за собой тяжелую дверь хранилища, она вздохнула с облегчением. Она всегда прозревала в Меире следы особо изощренного садизма, но на этот раз он превзошел самого себя. Ведь такое случайно не придумаешь – приставить к ней стражем Ури, авторитарную ревность которого Меир когда-то испытал на себе! Впрочем, времени думать об этом у нее не было – сэр Эндрью Грант с нетерпением поджидал ее, чтобы представить свой новый, абсолютно неприемлемый план.
На упорную борьбу с ним за каждый квадратный сантиметр спорных земель ушло все время до ужина, который им принесли в прикрытых серебряными крышками кастрюльках и сервировали на тесной площадке лестницы, ведущей вниз от двери к хранилищу. Чтобы их групповое отсутствие не слишком бросилось в глаза остальным, а, возможно, и по другим, неведомым Кларе причинам, сэр Грант и босоногий норвежец – он с отвращением стянул с себя носки, как только ступил на первую ступеньку лестницы, – ушли ужинать в трапезную. А на смену им явился льстивый итальянский профессор Басотти, который наверняка не был итальянцем и, весьма возможно, не был и профессором. Разговаривая с ним, Клара чувствовала себя мухой, попавшей в банку меда, – его весьма изысканный ум базировался на каких-то других, возможно, не менее основательных, но нисколько не совпадающих с Клариными законах логики. Буквально каждое общепринятое представление он выворачивал наизнанку и решительно отвергал, предлагая взамен новое, никак не вяжущееся с тем, чему учили Клару великие европейские гуманисты и чем привыкла руководствоваться всю свою сознательную жизнь.
То ли английский язык Басотти был недостаточно хорош для Клары, то ли ее английский был недостаточно хорош для него, но она увязала в грамматических несоответствиях его сложносочиненных предложений, из которых она не находила выхода ни в какой разумный смысл. Одно она могла сказать со стопроцентной уверенностью: акцент у него был арабский. Уж что-что, но арабский акцент она узнавала всегда, как бы мало заметен он ни был!
Клара безумно устала от трехчасового безрезультатного поединка с самозваным профессором Басотти, тем более, что Арье Амит больше помалкивал и ничем ей не помогал. К началу одиннадцатого она не выдержала и запросила пощады. Однако сразу уйти не удалось, пришлось потратить еще не меньше десяти минут на то, чтобы уложить в сейф магнитофоны, а также все протоколы и чертежи. В часовню Клара вышла в сопровождении Амита, который, как ей показалось, устал не меньше, чем она.
– Пойдешь пить чай? – спросила она его.
– Не нужно мне никакого чая, я иду спать. Этот левантийский змей кого угодно может свести с ума, – пожаловался Амит, расставаясь с Кларой у дверей гостиной.
Оказалось, что и Кларе чай был ни к чему. Хоть чаепитие в гостиной было в разгаре, она не нашла Яна ни в одной из оживленно болтающих группок. К ее удивлению, в гостиной не было также ни Ури, ни Лу Хиггинс. Куда они могли отправиться все вместе? А, может, Ури отправился куда-нибудь сам по себе, а Ян в компании Лу?
Вдобавок ко всему Брайана тоже не было, что сильно увеличивало количество возможных комбинации. Клара сама налила себе остывший чай, устроилась за уединенным столиком между роялем и окном и, устало откинувшись на спинку кресла, стала обдумывать свои дальнейшие действия. Пожалуй, было бессмысленно сидеть здесь в ожидании Яна, но она еще не смирилась с тем, что сегодня ей не удастся его увидеть. Бойкие американские дамочки, правда, все были в наличии. Клара не поленилась и тщательно пересчитала их дважды, но, как видно, Яну подвернулись другие соблазнительные возможности. Или, уязвленный ее утренним нежеланием перекинуться с ним парой слов в присутствии Ури, он нарочно ушел, чтобы ее наказать?
В тысячный раз перебирая в уме все эти неутешительные варианты, она краем глаза следила за броуновским движением профессора Басотти, который бродил по гостиной с чашкой в руке в поисках подходящей компании для приятного завершения трудового дня. Сперва он подсел было к американским дамам, но они спугнули его слишком громким взрывом смеха так, что он сорвался с места и снова принялся кружить между столиками, вглядываясь в оживленные лица. Искал ли он кого-то или просто хотел сесть подальше от нее и от сэра Эндрью Гранта, который, утопая в глубоком кресле у рояля, наслаждался музыкой, струящейся из-под искусных пальцев противного норвежца, по случаю вечернего часа облачившегося в белую шелковую рубаху с кружевным воротником. Клара не удержалась и, наклонившись за нарочно оброненной ложечкой, заглянула под рояль, – нога его, энергично нажимающая на педаль, была босая. Хотя хозяин ноги, казалось, был полностью погружен в мир музыки, он каким-то чудом перехватил любопытный взгляд Клары и, не прерывая игру, бросил ей через плечо:
