И в свете этого последнего грозового отблеска Ури безошибочно узнал благородный седой затылок своего чешского собутыльника Яна Войтека. После чего уже нетрудно было вычислить, из чьей комнаты он вышел украдкой – в одних носках, перекинув через плечо связанные шнурками туфли. И красочно представить, что он там делал в столь поздний час.

Ури почувствовал, как на него накатывает тошнотворная волна ярости, обычно предшествующая приступу. Его тело напряглось и приготовилось к прыжку. Еще секунда и он бы обрушился всей своей тяжестью на беззащитную спину ничего не подозревающего чеха. Но тут мимо него по коридору прошелестела другая тень, легкая, почти беззвучная. Он скорей всего не увидел ее и не услышал, а опознал по ей одной присущему, с детства обожаемому им смешанному запаху кожи и духов, по которому он всегда находил ее в любой толпе. Мать быстро проскользнула мимо, едва касаясь пола босыми ногами, и тихо позвала: «Ян!» Прошла секунда, и где-то в глубине коридора торопливо зашептались два голоса и тут же смолкли. Потом еще шорох, шаги, и вдали хлопнула дверь – по всей видимости та, что вела к лестнице. И едва различимая поступь матери все ясней, все ближе, вот-вот она преодолеет последний пролет коридора и войдет в поле зрения Ури, глаза которого успели за это время привыкнуть к темноте.

Пока он поджидал ее, волна ярости, нарушенная ее появлением, аморфной массой осела на дно его души, и неожиданно для себя он задумал очередную безрассудную выходку – встретить мать лицом к лицу. Он быстро отворил дверь комнаты Лу и выскользнул в коридор, обдумывая, что он ей скажет. Когда ее светлый силуэт возник из тьмы совсем рядом, он уже все решил – он не станет ее упрекать, он просто попросит у нее мелкие деньги на телефон. Прежде, чем окликнуть ее, он с наслаждением представил, в какой шок повергнет ее эта встреча в пустынном ночном коридоре. Ей и без лишних слов станет ясно, что он все видел и все понял.

Он поставил свои башмаки на пол у стены и дождался, когда мать поравняется с ним. Дождавшись, он одной рукой легко коснулся ее плеча, а другой зажал ей рот, опасаясь, что она вскрикнет. Она затрепыхалась в его руках, как пойманная в сеть рыбка, так отчаянно, что он, сжалившись над ней, прошептал ей прямо в ухо:

– Т-с-с! Это я.

Она немедленно узнала его и разом сникла, возможно даже на секунду потеряла сознание, потому что тело ее обмякло и начало безвольно сползать вниз, на пол. Ури слегка встряхнул ее, и она, тут же придя в себя, резко выпрямилась и вызывающе уставилась ему в глаза, – настолько, насколько это было возможно в кромешной тьме коридора.

– Что ты здесь делаешь среди ночи? – прошипела она ему в лицо, и Ури понял, что она от испуга готова ринуться в атаку. Он мог бы ответить на ее вопрос вопросом: «А ты?», но благоразумно сдержался и сказал с обманчивой кротостью:

– Мне срочно нужны мелкие деньги на телефон.

Мать безропотно приняла его игру, хотя обоим было понятно, что им обоим все ясно. Она прошептала: «Подожди» и бесплотной тенью ускользнула в свою комнату. Пока Ури ждал, он успел сообразить, что мать понятия не имеет о наложенных на него Меиром запретах, а значит, вряд ли донесет о его намерении куда-то звонить после полуночи. Однако на всякий случай он приготовил удобный ответ, если она спросит. Она и спросила, прежде, чем вытряхнуть ему в ладонь несколько тяжелых монет:

– А куда это, интересно, ты собираешься звонить в такой час?

Ури попробовал забрать у нее монеты, но она проворно отвела руку за спину. И тут его озарило – да она, небось, боится, что он спешит донести на нее Меиру! Выходило, что его ловко придуманный ответ мог бы только повергнуть ее в новый шок, а он вовсе этого не хотел. Ему вдруг опять стало ее жаль, и он сам подивился вспышке собственной ревности. Все-таки лучше Ян, чем Меир, да и вообще его ли это дело, следить за ее нравственностью? Он ласково погладил ее отведенную за спину руку и прошептал утешающе:

– Успокойся, не туда, куда ты думаешь.

Мать ему сразу поверила, и в ней проснулись, наконец, материнские чувства. Она высыпала монеты ему в пригоршню и пробежала ладонью по его мокрой рубашке:

– Да ты весь мокрый! Где это ты болтался в грозу?

Но Ури уже ее не слушал. Зажав монеты в руке, он почти бегом припустил к выходу. И, только выскочив на улицу, почувствовал холодящее касание мокрых булыжников и вспомнил, что его туфли остались возле двери в комнату Лу. Возвращаться за ними ему не хотелось, и он под дождем помчался к зданию почты, шлепая по лужам ногами в носках.

Инге довольно долго не отвечала, так что он уже начал волноваться, когда ее хриплый со сна голос спросил, наконец, испуганно: «Кто это?». При соединении телефон проглотил сразу три монеты и громко потребовал добавки. «Это я, – с облегчением выдохнул Ури в трубку и услышал, как упала еще одна монетка. – У тебя все в порядке?». «А что случилось? Почему вдруг в такой поздний час?» – забеспокоилась Инге. «Я и сам не знаю, мне вдруг почему-то стало за тебя страшно», – тоскливо сказал Ури, даже на расстоянии чувствуя, как она пытается заглянуть ему в душу. С писком провалилась еще одна монетка и Ури сунул в щель последнюю пару. Инге молчала, рискуя, что разговор может каждую секунду прерваться. «Ури, ты был сейчас с другой женщиной?» – тихо спросила она, наконец, под звон предпоследней монеты. Сердце Ури похолодело, и он, нарушая все правила и запреты, отважился на трусливую мужскую ложь: «Да, был. Ты не поверишь, но я встретил здесь свою маму».

Тут провалилась последняя монета, телефон требовательно заверещал и, не получив того, что просил, решительно прервал разговор.

Бежать по лужам обратно было холодно и противно, хотя дождь почти прекратился, сменившись густым молочным туманом, жемчужно светящимся вокруг уличных фонарей. Ури тихо приоткрыл входную дверь библиотеки и увидел, что в коридоре снова горит свет. Он на цыпочках дошел до лестницы и прислушался – ему вовсе не хотелось попасться кому-нибудь на глаза в такой час и в таком виде. Было очень тихо, гулкое тиканье стенных часов только подчеркивало царящую вокруг тишину. Сожалея о забытых под дверью Лу туфлях, Ури поплелся наверх, надеясь, что никто из обитателей третьего этажа не отправится в этот миг в уборную. Никто, к счастью, не попался ему на пути, зато туфель возле двери не было. Ури внимательно оглядел коридор и даже опустился на колени и пощупал пол у стены – там, где раньше стояли туфли, осталось несколько дождевых капель, но сами туфли исчезли. Куда они могли деться? Скорей всего, их обнаружила Лу и забрала к себе в комнату. В таком случае, решил он, не стоит беспокоиться и можно спокойно идти спать.

Брайан с детства плохо переносил ночную грозу. Электрические разряды в небе вызывали из глубин его существа какие-то неведомые в обычной жизни подсознательные страхи. Однако он научился преодолевать эти страхи, во всяком случае, внешне – он не вскакивал с постели и не прятался под кровать, хоть все его существо исступленно этого требовало.

И даже в эту ночь, когда удар молнии выбил фазу в распределителе и погасил свет во всем квартале, он заставил себя тихо лежать под одеялом, поджав колени под подбородок и затыкая уши указательными пальцами. Уши он затыкал не для того, чтобы заглушить раскатистый грохот грома, а, скорее, чтобы не напрягать слух в попытке различить и понять таинственные шаги, шепот и шорохи, доносящиеся из коридора. Рассудок говорил ему, что никаких шорохов и шагов он не слышит и слышать не может в реве и грохоте бури, но безрассудная фантазия подсказывала ему невероятные сюжеты с участием бродящих по коридору монстров.

Гроза постепенно стихла, и измученный Брайан на миг забылся прозрачным сном. Однако таинственные звуки из коридора то и дело прорывались сквозь непрочный покров сна и в конце концов вынудили Брайана выбраться из теплой постели, накинуть на плечи халат и отправиться на разведку. Он несмело отворил дверь и ужаснулся обволакивающей коридор тьме – он почему-то не представлял себе, что свет там тоже погас. Брайан сделал несколько робких шагов вперед и застыл, прислушиваясь. Слева от него что-то зашелестело, он вгляделся во мрак и содрогнулся. Прямо на него надвигалось какое-то белесое облако. Он попятился к своей комнате, но второпях оступился и чуть не упал, однако удержался на ногах и прислонился спиной к холодной стене, не в силах сообразить, где осталась его дверь, справа или слева. Облако приблизилось к нему почти вплотную и проговорило женским голосом: