– Я тебя с человеком познакомлю, которому Господь дал и то, и другое. Не понравится – уедешь, не бойся.

– Я вообще боюсь только темноты и щекотки.

Шахматные фигурки выстроились на доске в сложную композицию. В квартире Красавчика на кухне Лысый, голый по пояс, склонился над шахматной доской. Ничто не могло отвлечь его. По бокам – два амбала потягивали пиво.

Красавчик кашлянул, пропуская Феликса вперед, но Лысый не поднял головы, спросил только:

– Водки хочешь?

– Нет желания, – отрезал Феликс.

– У кого нет желания, тот ждет смерти, – изрек Лысый, сосредоточенно изучая доску. – Это не я, а Пьер Буаст, французский философ. Комбинация сложная. Никак не разберусь, как ходить.

– Я ходов не знаю, – усмехнулся художник.

Лысый, глядя на фигурки, объяснил:

– Пешка ходит прямо по клеткам, мелкими шажками. Слоны, – он похлопал по плечам амбалов, – тупо по диагонали. А это я, – он погладил ферзя по гладкой голове, – я хожу как хочу и куда хочу. Вот так-то!

Феликс молча, но решительно сделал ход. Лысый поднял на него свои большие глаза:

– Правил, говоришь, не знаешь? А ход-то конем! И ход хороший.

– У меня было счастливое детство, непьющие родители и большая библиотека.

Пораженные отвагой Феликса амбалы перестали пить пиво и уставились на художника.

– Значит, мы похожи, – улыбнулся Лысый. – Образование создает разницу между людьми. Это опять не я, а Джон Локк, английский философ, основатель эмпиризма. Красавчик, свари кофе.

– Я и кофе не пью, – сказал Феликс.

– Может, есть хочешь, не стесняйся. Покормим и с собой дадим. Хочешь, шашлыков заделаем? – завелся вдруг Лысый радостно.

– Шашлыки в зубах застревают. Я пойду!

– Не передумаешь? – усмехнулся Лысый.

– Нет!

Амбалы двинулись было к Феликсу, но Лысый остановил их движением руки.

– А зря, мнения своего не меняют только дураки и покойники.

На даче Катя и Шурик сидели у круглого стола. Катя раскладывала пасьянс. Шурик следил за ее движениями.

– Если откроется, он придет домой с победой и с деньгами. Если нет – то без денег.

– В чем же тогда будет заключаться победа? – поинтересовался мальчик.

– А разве победа – это только деньги?

– Ну ты даешь! – воскликнул мальчик и засвистел.

– Не свисти, денег не будет!

– Вот видишь! Победа – это много денег, которые так нужны нашему Глебу.

На слове «Глеб» одна из карт упала на пол.

– Я сам, – сказал Шурик и полез под стол. – Чего-то никак не найду…

Но он давно уже нашел карту и полез глубже, чтобы разглядеть Катины ноги. И ему, надо сказать, это удалось. На его хитром личике отразился почти что восторг.

Она все поняла.

– Ну и как?

Шурик вылез и покраснел.

– Мне нравятся люди, которые ценят женщину только за стройность ее ног, – мирно сказала Катя. – И не важно сколько лет этим людям. Встань! Посмотри мне в глаза!

Он стоял перед ней, не оробевший, а жаждущий понять – что она ему объясняет. Стоял и смотрел ей в глаза.

– Что ты видишь?

– Что ты одинока. Что ты умна. Что ты – раб своего чувства.

– Такое со всеми случается и этого не надо стыдиться. Поверь! – Катя поцеловала мальчика в лоб, точно брата, и смела карты со стола.

И в этот миг вошел художник.

И снова они в тире.

Художник целится – попал!

Мальчик целится – мимо. Он закусил губу.

Они стреляют попеременно. Точные выстрелы старшего. Промахи младшего.

Мальчик не выдержал, бросил пистолет, заревел.

Феликс обнял его.

– Неужели это так важно?

– Да, – кивнул тот. – Важнее всего на свете.

– Хорошо, – сказал художник, – мы не уйдем, пока ты не добьешься своего.

Он выстрелил. В точку! Стреляет младший – мимо.

Старший – в точку. Младший – мимо. Старший – в точку. Младший… Ну же, ну… Попал!!! Мишень повержена.

Шурик взвизгнул и крепко обнял Феликса.

Ночью Феликсу снится родина. Он парит над ней. И мы узнаем нарисованные им картины: в них то, что он видел когда-то наяву.

Вдруг сон становится тревожным, потом страшным…

Его разбудил Шурик:

– Вставай, ей плохо! У нее жар! Слышишь!

Стремительно исчезли дома и знакомые улочки южного города.

Они сидели у закрытого окна. Лил дождь. Тихо позвякивали в комнате колокольчики.

– Посмотри, как она!

– Кажется уснула!

– Шурик! – позвал Катин голос.

– Погоди, я сам! – вскочил художник и быстро поднялся наверх.

Девушка лежала в кровати. Простыни были сбиты. Она так страшно кашляла, что он сам содрогнулся.

– Жарко, – прошептала она, – откройте окно, пожалуйста.

– Нельзя! – художник присел на угол ее постели и осторожно погладил край одеяла, которым укрылась Катя.

– Там дождь, уже осень. Холодно. Когда ты выздоровеешь и у нас будут деньги, я обязательно отвезу тебя на море. Я знаю… ты хочешь поехать туда с Глебом. Но если Глеб откажется… Если Глеб не сможет, я всегда готов поехать с тобой на море. И даже полететь на Луну. И на Северный полюс. Куда прикажешь. Я на все готов для тебя. А как это вышло – сам не знаю.

– Не надо, – отвернулась к стене Катя, – не надо про это. Я хочу на море весной. Мне подруга рассказывала про Крым. Там в марте цветут сады. Много белых садов. Она там была в детстве. Мне часто это ночью снится. Я хочу, чтобы сады стояли у самого моря. Я знаю, что так не бывает, но я хочу!

Она снова зашлась в кашле, потом села в кровати.

– А может, уже и весны не будет. Никогда. И моря. И ничего, ничего не будет.

– Не говори так! Мой прадед насадил вокруг нашей деревни столько садов! А я не успел посадить ни одного дерева! И дома не построил, и сына не родил. Но ведь все еще впереди, – попытался улыбнуться Феликс.

Ночью он рисовал цветущие сады на стенах комнаты, в которой спала Катя. Они были странными, эти стоящие у самого моря белые деревья в подвенечных платьях. Так не бывает в жизни. Так бывает на картинах. Мальчик сидел рядом, смешивал краски, глядел на творение художника. Он был серьезным и очень взрослым.

Открыв глаза, Катя увидела этот сад. Утро было солнечным. Увидев картину, девушка ахнула.

– Доброе утро, – сказал мальчик, примостившийся у нее в ногах. – Ты поправишься. Обязательно!

Катя кивнула, говорить не было сил.

– Ты поправишься, – Шурик протянул ей стакан чая, – и я не буду больше смеяться над Глебом. Люби его, если так надо. Ты спрашивала меня – почему я так хотел научиться стрелять. Я тебе одной на белом свете открою тайну. Была одна женщина. И у нее был сын. А потом эта женщина полюбила другого мужчину, а не своего мужа. Так ведь часто бывает? Она полюбила его так сильно, как ты Глеба, хотя он ничем не лучше ее мужа и ее сына. И она уехала с ним. Насовсем. И ей, наверное, хорошо. Я ее тоже любил, а его хотел отправить на тот свет. Да! Не смотри на меня так. Эта женщина – моя мать.

Катя выронила стакан. Чай разлился.

Феликс выкладывал на стол некрашеные деревянные яйца-заготовки.

– Повезло сказочно, такой заказ!

– Есть можно? – с иронией спросил голодный Шурик.

– Можно заработать кучу денег.

Шурик внимательно глядел, как Феликс раскрашивает яйца и покрывает их лаком. Как превращаются они из безликих деревянных заготовок в настоящие игрушки. А потом и сам расписал одно.

– Смотри, как быстро выучился! – обрадовался художник.

– Это легче, чем в тире, – вздохнул мальчик.

– Да нет, – усмехнулся Феликс, – просто из двух моих способностей ты, как младший брат, пока унаследовал одну.

И снова отключили электричество.

– Сволочи! – выругался Шурик и пошел за свечами.

Маленькие свечки слабо освещали комнатенку, но раскрашенных яиц становилось все больше и больше.