А в записке из бутылки написано:

«Рота Славина из полка Прохорова, находившаяся при наступлении на Ропшу в арьергарде, вчера утром была контратакована большими силами фашистов и окружена. Под вечер основные силы роты вырвались из окружения. Наш взвод их прикрывал. Оставшиеся со мною бойцы взвода ночью зарыли в блиндаже патронный ящик с ротными документами и мелкими группами тоже начали пробираться на Ропшу. Блиндаж находится недалеко от Черной, за Царской дорогой, под большим валуном. Под утро из нового окопа я по одному отправил вперед трех находившихся со мною солдат. Сам уйти не мог, опоздал. Обложили, гады, надежно. К тому же рассвело. Прощайте, друзья. Прощай, Катя. Живи, родная, долго. Прости, что не дожил до победы, что не увижу тебя и нашего Васятку. А теперь пора за работу. Зашевелились фрицы, ползут. А у меня две гранаты и три патрона. Ком. взвода Белов В. П. 18.01.44».

Эксперты полагают, что записка из бутылки написана человеком, данные которого находились в медальоне, найденном в том же окопе, а именно старшим лейтенантом Беловым Валентином Петровичем.

Передайте, пожалуйста, наш привет и благодарность ребятам, нашедшим ценные следы героического прошлого наших воинов, защитивших Родину в Великую Отечественную войну.

Подпись».

Ребята молчали.

— Вот и все, — сказал Карасев. — Докладываю последнюю новость. Сегодня я был в Центральном адресном бюро города и там мне сообщили, что в поселке Стрельна в доме девять проживает Белова Екатерина Михайловна, тысяча девятьсот седьмого года рождения. Вместе с ней живет и ее сын Белов Василий Валентинович, тысяча девятьсот двадцать шестого года. Завтра все вместе поедем к ним и на месте проверим, не тот ли это Белов, которого мы нашли. Заодно захватим и Вовкину находку, может, и ее признают. Карасев достал из ящика стола финский нож. Теперь он был очищен, смазан и блестел, как будто вчера от слесаря. На стальном лезвии хорошо просматривались вытравленные чем-то темные буквы БВП.

А Павлику все время вспоминалась одна и та же фраза записки: «Блиндаж недалеко от Черной, за Царской дорогой, под большим валуном».

В десять утра празднично одетые ребята собрались у автобусной остановки.

На собранные заранее у ребят деньги Оля купила билеты и положила их в карманчик своего фартука. Все заняли места поближе к дяде Мише.

Автобус несся по знакомой дороге, вившейся вдоль капризных изгибов узенькой, но проворной ключевой речушки Стрелка, берущей свое начало в Ропше.

Ехали минут двадцать.

— А вот и ваша остановка, — наконец сказала кондуктор.

Автобус остановился у большого здания из красного кирпича, на одной из стен которого кто-то из озорства написал крупно белилами «Рио-де-колония».

— А теперь смотрите в оба, — сказал Карасев. — Ищите девятый номер.

Дом с двумя верандами под одной крышей и двумя мансардами, обшитый вагонкой и выкрашенный в светло-коричневый цвет, оказался рядом.

Поднялись на крыльцо, и Карасев постучал в дверь, которая вскоре бесшумно открылась. На пороге стоял мужчина в майке, брюках и тапочках на босу ногу. На вид ему было лет сорок с небольшим.

— Будьте добры, нам Екатерину Михайловну, — попросил Карасев.

— Сейчас. Она дома, — сказал и пошел в дом.

На пороге крыльца появилась полная пожилая женщина. Посмотрела сначала на Карасева, а потом принялась внимательно разглядывать толпившихся за его спиной детишек…

— Здравствуйте. Я вас слушаю, — сказала она.

— Мы к вам по важному делу. Если можно, разрешите в дом, — попросил Карасев.

— Пожалуйста, пожалуйста. Ради бога, — засуетилась она.

Повернулась, щелкнула выключателем на стене и еще раз сказала:

— Пожалуйста, за мной.

Провела их каким-то коридорчиком, открыла одну дверь, затем вторую, и они очутились в большой и чистой комнате. Здесь была широкая металлическая кровать с блестящими шарами и горкой пуховых подушек, оттоманка, пузатый комод, буфет, набитый посудой, а посредине комнаты круглый стол, накрытый новой цветастой клеенкой. На стене рядом с буфетом большие рамки с разнокалиберными фотографиями.

— Проходите, проходите к столу, — пригласила хозяйка.

И только после того как все расселись, она взяла стул, села сама и посмотрела на Карасева, как бы давая понять, что серьезный разговор можно начинать.

— Вы меня извините, но вначале скажите, как звали вашего мужа? — начал Михаил Петрович.

При слове «мужа» она вздрогнула и уже другим голосом, как будто вдруг охрипла, глуховато произнесла:

— Валя. Валентин. Валентин Петрович Белов.

— Девятьсот четвертого года?

— Да, да. Тысяча девятьсот четвертого года, — повторила она.

— Вы похоронное свидетельство получили?

— Получила, но уже после войны, этак в году сорок девятом или пятидесятом. Сейчас покажу. — Встала, подошла к пузатому комоду, порылась в пухлом старом ридикюле и подала Карасеву бумажку.

— «Уважаемая Екатерина Михайловна!

На ваш запрос о муже Белове В. П. сообщаем: старший лейтенант Белов Валентин Петрович 1904 года рождения пал смертью храбрых при героической защите города Ленинграда. К сожалению, точного времени гибели и места захоронения установить не представилось возможным», — прочитал вслух Карасев. Немного помолчав, продолжил, обращаясь к хозяйке: — Мы пришли сказать вам, Екатерина Михайловна, что знаем, вернее, что нашли место гибели вашего мужа. Вот этот мальчик, — Карасев показал на Валерика, — нашел окоп, а эта девочка, ее зовут Оля, нашла в окопе личный медальон Валентина Петровича, по которому мы узнали, что это именно он. Место нами замечено и надежно укрыто. Кстати, в том же окопчике мы нашли этот нож…

— Я нашел нож, — неожиданно громко сказал Вовка.

— Посмотрите, может, признаете, — продолжал Карасев. Екатерина Михайловна осторожно взяла нож и начала его разглядывать. И вдруг громко крикнула:

— Вася! Вася! — поднялась из-за стола и проворно выбежала из комнаты.

Вскоре она привела с собой мужчину, открывшего дверь.

— Мой сын, — сказала она. — Когда началась война, ему было четырнадцать. Эти люди, — торопливо начала она объяснять Василию, — нашли место, где погиб наш отец. Нашли документы. А вот это помнишь? — и сунула в руки сына нож. — Смотри же, смотри. Помнишь, как батя хотел тебя наказать, когда ты его потерял? Я тогда весь двор излазила, а нашла, — и, уже обращаясь к Карасеву, продолжала: — Перед войной Валя служил в Ленинграде и в каком-то кружке обучал своих солдат, как безоружному отбиться от вооруженного. Забыла, как назывались эти занятия. И были тогда у мужа деревянные пистолеты, ножи и еще что-то. Потом Валентин где-то купил или сам сделал этот нож. «Это мое боевое оружие», — не раз говорил он. И на фронт с собою взял. И вот оно опять дома…

— Да, это батин нож, — сказал Василий, осмотревший финку. — Мама! Чего же ты ребят не угощаешь?

— Ой, забыла, милый! От таких вестей — голова кругом. Но ничего, сейчас мы это исправим. Включи, сынок, чайник, — и стала суетливо покрывать скатертью стол, расставила чайную посуду, поставила вазу с печеньем, сахарницу, варенье.

— Ну а пока чайник закипит, посмотрите картинки, — и подала детям два толстых альбома с открытками и фотокарточками.

Вскоре раздался голос Оли:

— Ой, мальчики! Смотрите, смотрите, здесь Костя Рыжий.

Все подбежали к ней. Подошел и Карасев. Действительно, на фотографии рядом с высоким смуглым черноголовым пареньком стоял Костя и чему-то улыбался.

Потом Михаил Петрович подошел к Екатерине Михайловне, отвел ее к окну и тихо, чтобы не отвлекать ребят, сказал:

— Вот еще одна находка в том же окопе. Здесь место, точное время гибели Валентина Петровича и несколько его слов лично вам, — и подал ей записку из бутылки.

Она надела очки, прочла записку, тяжело поднялась и тихо вышла в другую комнату, видимо, опять к сыну. Минут через десять они вернулись оба.