— Хлодомир Вальграф, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — отвечаю я, одергивая халат.

— Служба городского спокойствия. Гранд-капитан Фей. Эрих Фей.

— Вокруг меня, как видите, никаких беспорядков.

— Мы вас искали, — укоризненно говорит полицейский. — Вы убежали из больницы, и пришлось вас искать.

— Со мной все в порядке, еще раз повто…

— У меня к вам, с вашего разрешения, несколько простеньких вопросов.

— Спрашивайте. Только быстро. У меня нет времени.

Лица полицейского я не вижу, оно в тени, и это раздражает меня. Вижу только блестящий плащ, из-под него выглядывает что-то действительно форменное, но вот плащ! Полицейские не могли такое носить, в служебное время, во всяком случае. Блестящая, в фиолетовую искринку, ткань (она тогда не вызвала воспоминаний о втором выстреле, да и вообще плащ из воспоминаний был совсем не такой), множество карманов, изобилие тканой интеллектрики, множество приспособлений, совершенно нефункциональных, таких, как петельки на бедрах и в подмышках для просовывания, надо думать, больших пальцев, кармашки для цветов. Цветов, правда, не было.

— Вы видели, как убили вашего коллегу Коперника?

— Видел. Мальчишка, жиденький такой, невзрачный, догнал его сзади и петлю на горло накинул. Оплошал что-то Виктор. Ему бы оглянуться тогда. Нет бы ему посмотреть, что сзади творится.

— Смею заверить, это бы ему не очень помогло. Местные ребятишки довели этот способ до совершенства. Наш город, — объявил он с гордостью, — иногда называют родиной душителей.

Хорошенькая слава у вашего города. Что ж это вы, служба городского спокойствия?

Эрих Фей искательно подхихикивает.

— Вы не знаете, у него в Эсперанце были враги?

— Не знаю.

— Знакомые?

— Понятия не имею, — мне не хочется сообщать ему никакой информации. Мне он и сам подозрителен, этот гранд-капитан Фей в его нарядном плаще, опора и символ городского спокойствия.

— Что-нибудь подозрительное случилось за этот день?

— Нет.

— А не упоминал он…

— Чего не упоминал?

— Да я не знаю. Что-нибудь, какие-нибудь аллюзии из прошлых своих космополовских инквизиций?

При слове «космопол» его голос наполняется вдруг самой искренней ненавистью.

— Простите, не понял?

— Да нет, это я так.

Гаденько хихикнув, Эрих Фей умолкает. Он переваривает информацию, он задумчиво трет лицо, все еще покрытое тьмой.

— Еще вопросы? А то у меня времени нет.

— Да, еще пару минут, с вашего позволения. Такой вопрос: как по-вашему, за что его могли убить? Он никому не мог стать поперек дороги?

— Это космополовец? Да у него врагов, что у вас домов!

— Ну да, ну да. Конечно. Только видите ли, в чем дело, — говорит Эрих Фей, блюститель городского спокойствия, и наконец выступает из тени (лицо у него грубое, толстое, состоящее в основном из щек и усов), — убили-то его здесь. Тут много профессионалов. Они уже давно просто так, из любви к искусству, людей не убивают. Вот вы все инспектируете, а мы, с вашего позволения, уже два года как порядок здесь навели… Ну, почти навели. Трудно, сами понимаете. (Голос полицейского приобретает застольно-доверительную окраску.) Туристы, цветастые, метаморфозники, кто только сюда не ездит. Чуть что случись, с кого спрашивать? Только причина убрать вашего друга все-таки должна быть. И веская.

— Не знаю я таких причин, — говорю я сварливо. — У вас все?

— Последний вопрос. Он никого знакомых не встретил в Эсперанце?

— Нет.

— Так-таки уж совсем нет?

— Я сказал — нет.

— Нигде? Ни в магистрате, ни в гостинице, ни на улицах?

Я молчу. Фей вдруг спохватывается, хлопает себя по лбу и, бормоча что-то про свою забывчивость, лезет в один из своих карманов. Он демонстративно достает коробку «Музыкального дыма», заговорщицки подмигивает и протягивает сигареты мне:

— Закуривайте.

— Не курю, спасибо.

— Да не стесняйтесь, закуривайте. Пожалуйста.

— Я не курю. У вас все?

— Последний вопрос, и до свидания. Вспомните, может быть, в космопорту его что-то насторожило?

Мне не хочется ему отвечать, но почему-то я говорю:

— В космопорту его что-то насторожило.

И сам настораживаюсь.

— Можно сказать, обеспокоило, ведь так?

— Тут вы в точку попали. А почему, собственно, вы про космопорт спрашиваете?

— Имею, знаете ли, основания спрашивать. — Страж городского спокойствия снова переходит на доверительный тон. — Никому бы не сказал, но вам, его другу, можно, я полагаю. Нечисто у нас в космопорту.

Я делаю круглые глаза и сочувственно ахаю.

— Привидения?

Фей трясет головой то ли утвердительно, то ли отрицательно — не поймешь.

— Нечисто, — повторяет он со значительным видом. — Странные, знаете ли, людишки там попадаются. Опасные для городского спокойствия — так бы я их определил. Так что же все-таки насторожило, если не сказать — обеспокоило — в космопорту вашего друга Коперника?

Я коротко рассказываю ему про встречу с группой цветастых.

— Хм! — говорит полицейский. — Гид, говорите? А ну-ка?

Он достает откуда-то чуть ли не из-за спины розовую карточку вокса, что-то шепчет в нее:

— Взгляните-ка! Нет ли вашего знакомца среди этих портретов?

— Он не мой знакомец. Он знакомец Коперника.

— Разве? Но вы говорили, что ваш…

— Я говорил, что Коперника.

На экране вокса поочередно сменяются пять или шесть фотографий. Я с жадностью вглядываюсь в них. Физиономии типично бандитские.

— Нет его здесь.

— Вы уверены? Посмотрите еще. А то закуривайте.

Опять «Музыкальный дым» появляется прямо перед моим носом.

— Нет его здесь. И не курю я, сказал же!

— Вы не беспокойтесь так. Я, конечно же, знаю, что вы не курите. Кому, как не мне… И все же очень, я бы сказал, странно, что вы никого не можете опознать, хотя бы одного. Ведь других гидов-мужчин у нас нет. Туристы больше женщин предпочитают. — Гроза городских беспорядков позволяет себе игривость тона, и это так же неестественно, как его плащ или доверительность.

— Еще вопросы? — говорю я. — А то у меня срочное дело.

— Разве что самый последний. — Фей настороженно озирается, подходит ко мне вплотную, испытующе смотрит в глаза. — Только на этот раз чистую правду. Как вам понравился наш город?

— Мне никак не понравился ваш город, — шепчу я ему чистую правду прямо в лицо. — Я тороплюсь.

Он делает шаг назад и переключает настроение на мажор.

— Не хочу быть навязчивым, — радостно сообщает он, — но если вы в космопорт, то нам по пути.

Мне не очень улыбается добираться в космопорт в компании явно сумасшедшего, но помолчав, я говорю:

— Я в космопорт. Буду благодарен за транспорт.

— Вот и мило. — Эрих Фей, столп городской законности, чуть ли не потирает руки от удовольствия. — А то у меня, знаете ли, есть небольшое к вам такое, как бы это сказать, предложеньице, при обсуждении коего наспех я опасаюсь наткнуться на необдуманно отрицательный респонс.

— На что, простите?

— Респонс, — повторяет Фей, — ответная реакция то бишь. По-староанглийски.

Я готов поклясться, что и по-новоанглийски «респонс» означает то же самое, но от замечаний благоразумно воздерживаюсь.

— Итак, — Фей распахивает дверцу машины, — милости просим в мой вегикл.

— Мне бы только переодеться. Я быстро.

— Ах! — говорит он мне с восхищенным упреком в голосе. — Все вы, инопланетяне, такие блюстители предрассудков и приличий. Идите, я подожду здесь.

По пути в космопорт Эрих Фей, гроза местных душителей и утонченный любитель староанглийского, посвящает меня в свои планы, которые я просто отказываюсь классифицировать. Вы человек смелый, профессиональный следопыт и все такое прочее, — говорит он, — вы можете прямо-таки очень помочь следствию, если не ограничитесь ролью свидетеля, а разделите со мной тяжкое бремя инвестигатора. Последнее слово, надо полагать, тоже было староанглийским, поэтому, пытаясь попасть в тон, я отвечаю, что пропозиция очень для меня лестная и как нельзя более соответствует моим внутренним побуждениям, однако релевантно ли будет аматеру инвестигировать столь серьезную и ответственную асассинацию?