Аугусто вдруг показалось, что именно в этой странной, красной, незапланированной траве, которая буйно разрослась вокруг куаферского жилища, и таится главная для него опасность.
— Это еще почему?!
— Что? — тут же наипредупредительнейшим тоном спросил интеллектор. — Что-нибудь не так?
Не отвечая, Аугусто отошел подальше и ненавидяще уставился на эту траву. Затем перевел взор на покинутое жилище. Повинуясь импульсу, он выхватил из-за пояса скваркохиггс и стал все это расстреливать.
Загорелась трава, но дом почему-то не вспыхнул, а стал стремительно разрушаться, поднимая облака пыли, будто был сделан из допотопного бетона. Причем разрушался не с грохотом, какого следовало бы ожидать, а с шорохом — почти неслышно. Все на этой планете было не так, даже законы физики, похоже, имели склонность самым гнусным образом нарушаться.
Наконец, секунд через десять после начала расстрела, гексхузе вспыхнул, и вспышка эта была адекватна потраченной на расстрел энергии. Волна раскаленного воздуха опалила Аугусто и отбросила его в кусты. На мгновение он потерял сознание, а когда пришел в себя, яркий шар, возникший на месте гексхузе, уже потух, облако черно-зеленой сажи медленно опускалось на землю.
— Зачем же ты так, дорогой Аугусто? — с искренней озабоченностью сказал интеллектор. — Я бы еще понял, если бы ты решил покончить с собой, пытаясь таким образом избежать мести Федера, но ты же не из того теста, чтобы сдаваться?
Аугусто лежал, всей кожей ощущая жар, но догадываясь, что скафандр спас его от малейших ожогов. Еще его мучила досада, что проклятый интеллектор остался цел и невредим, так же как и он сам.
— Это вам повезло, дорогой Аугусто, — продолжил свое занудное издевательство интеллектор. — Такие эксперименты очень опасны. Федер сильно бы огорчился, если бы вас сейчас не стало, если бы его акция оборвалась из-за этого глупого инцидента.
— Покажись! — заорал Аугусто и вскочил на ноги. — Покажись, ссссволочь! Я в глаза твои сволочные поглядеть хочу!
— Да я бы с удовольствием, — ответил голос, — но у меня нет глаз в человеческом понимании. Ну не сердитесь, пойдемте. Если я вам так быстро уже надоел, я некоторое время помолчу.
«Стрекозы»! — с ненавистью подумал Аугусто. Эти гадкие «стрекозы», чисто куаферский почерк! Федер наверняка понасажал всюду своих «стрекоз», и теперь через них интеллектор все отслеживает. Единственное утешение — самому Федеру нашими страданиями уже наслаждаться не придется, ошибочку он допустил. Осталось только найти другую его ошибку.
Шатаясь, он пошел прочь от пожарища. Теперь, впервые за все время ужаса «Холокаста», ему стало еще страшнее. Он и прежде испытывал это чувство, но то был привычный страх, воспринимаемый как норма, служащий предупреждением об опасности, но никак не предсказанием скорой смерти. Уж с тем-то страхом Аугусто научился справляться еще в юном возрасте. Может быть, благодаря ему он все время был начеку и стал тем, кем стал. Всемогущим и, как казалось до недавнего времени, неуязвимым. А теперь выяснилось, что существует и самая высокая стадия страха — парализующая.
Но ничего! Ничего!
— Почему ты не остановил меня, когда я расстреливал гексхузе? — спросил он у невидимого собеседника, пытаясь привыкнуть к такому идиотскому положению. Дорожка, по которой он возвращался, с подозрительной скоростью зарастала. — Ведь тебе попало бы, если бы я погиб от взрыва.
— Но ты же не погиб, дорогой Аугусто.
Это обращение «дорогой Аугусто» просто выводило его из себя.
— Это так, — рассудительно возразил он, — однако, если я правильно понимаю, я выжил случайно, а случайностей Федер не любит. Ты не боишься, что при следующем сеансе связи с тобой — или как вы там с ним сноситесь — он выскажет тебе все, что думает о твоей пригодности, а то и сделает неприятные для тебя выводы?
Вопрос был задан неправильно. Аугусто понял это еще в тот момент, когда задавал его. Он позволял интеллектору ответить безынформационно, что тот не преминул сделать.
— Не боюсь, — ответил голос, никаких эмоций в ответ не вкладывая.
Но даже отсутствие эмоций чуткому уху Аугусто кое-что сумело сказать. Интеллектор опасается вопроса, подумал он. Он, наверное, должен сейчас радоваться тому, что избежал возможной ловушки. Он должен сейчас чуть-чуть расслабиться.
— Он что, дал тебе полную свободу в разговорах со мной? Он разве не следит за тобой?
— Ему все известно. Он будет вполне доволен, — ответил интеллектор. — Напрасно ты пытаешься подловить меня.
— Извини, — сказал Аугусто, радостно про себя улыбаясь.
Это окончательно доказывало, что интеллектор не только не имеет связи с кораблем Федора, что было бы попросту невозможно, но даже и о гибели его не осведомлен. Это значило, что «стрекоз» у интеллектора было совсем немного и они не отслеживали то, что происходит в лагере у мамутов. Это было странно, нелогично, однако только так можно было понять ответ интеллектора — тот просто не знал о гибели Федера и его команды.
Надежда на то, что Федер чего-то не учел, что возможность вырваться из его лап существует, не теплилась, а потихоньку разгоралась.
Открытие это окрылило Аугусто и чуть не стоило ему жизни. Он шел, опустив голову, глубоко задумавшись.
— Смотри! — вдруг крикнул голос интеллектора.
Человек десять мамутов явно поджидали Аугусто на изгибе дорожки. Трое из них уже не могли ходить, но твердо держали в руках скварки, нацеленные прямо на него. Остальные держались на ногах, хотя и не очень твердо. Намерения всех были совершенно очевидны.
Почему эти мамуты вдруг решили уничтожить своего босса, не было времени выяснять. Аугусто выдернул скварк и не раздумывая начал стрельбу. Мамуты, похоже, даже не успели его увидеть, и через мгновение вспыхнули, как вспыхнул чуть раньше дом куаферов. Аугусто забыл перевести свой скварк в менее мощный режим стрельбы. Опасаясь волны горячего воздуха, он помчался по тропинке назад. Ничего страшного, однако, не произошло.
— Можно идти дальше, — сказал интеллектор, и Аугусто остановился.
— А что, — сказал вдруг невидимка очень мирным тоном, словно они с Аугусто сидели за чашкой кофе. — Это даже милосердно. Их следовало убить, чтобы прекратить их невыносимые муки.
— Шел бы ты! — вдруг взъярился Аугусто. — Какое мне дело до их невыносимых мук, когда свои предстоят. Нечего издеваться, делай то, что тебе приказано, но… нечего издеваться!
Аугусто даже удивился собственной вспышке, хотя в принципе она была вполне понятна. Он чуть раньше и сам подумал, что расстрел для этих калек есть акт милосердия. Однако согласиться с интеллектором Федера он не мог из боязни уронить свое достоинство в его несуществующих глазах.
— Прости, дорогой Аугусто, я и не подозревал, что мои слова будут восприняты тобой как издевательство. Я, можно сказать, от всей души…
— Которой у тебя нет!
— Которой нет и у тебя — в моем понимании. Но если говорить об акте милосердия… Знаешь, дорогой Аугусто, я часто думал над этим термином — милосердие. Он, конечно, относится к числу так вами, людьми, свято чтимых, да и нами тоже, интеллекторами, уважаемых, этих самых плохо определимых терминов. Однако он понятнее, чем какая-то там несуществующая душа, точнее, существующая, но только в терминологическом смысле…
«Опять его понесло! — тоскливо подумал Аугусто. — «В терминологическом смысле»! А еще говорят, что они умнее нас. Просто идиоты, вот они кто!»
Но надо было слушать. Больше того, надо было внимательно слушать, чтобы не пропустить какую-нибудь оговорку болтуна-интеллектора. Аугусто часто так делал — правда, не с интеллекторами, а с людьми. Он внимательно вслушивался в то, что и как они ему говорили, он, словно актер, вживающийся в роль, вживался в своего собеседника, проникался его идеями, чувствами, способами их выражения. Человек, видя такое необычное внимание и благорасположение, иногда вопреки собственному желанию старался раскрыться перед ним, даже, может быть, исповедаться… И неизбежно все, что он пытался скрыть, даже самое незначительное, тут же всплывало на поверхность. Аугусто обожал улавливать эти нюансы, обожал расшифровывать их, шаг за шагом, не торопясь, приближаясь к успеху. Теперь он те же нюансы попытался выловить в речах интеллектора. Но интеллектор не человек, и уже минут через пятнадцать Аугусто совершенно запутался.
