Фасад гостиницы непривлекательный. Жёлтая, выцветшая краска. По стене тянется вверх огромная изогнутая труба, в средней своей части похожая на гармонь. Покосившаяся дверь. Но внутри гостиницы довольно уютно. Это старомодный, застоявшийся уют, с перовскими «Охотниками» на стене, старенькой ковровой дорожкой в коридоре, с фикусами в банках, зеркалами «трюмо», стенными часами с маятником, коротенькими диванчиками в белых чехлах. На окнах — занавески из потёртого голубого бархата, на стенах — огнетушители вперемежку с натюрмортами, а на лестничных площадках на тумбах — большие бюсты Ленина. И конечно, радио, которое в гостиницах такого типа никогда не выключается.

В крошечной комнатке, куда дежурная провела Завьялова, было очень чисто.

— Надолго к нам? — спросила дежурная.

— Наверно, завтра уеду, — ответил Завьялов. — Впрочем, если…

— Конечно, конечно, — подхватила дежурная, — дела. Всё от дел зависит…

— Да, всё зависит от дел. Скажите, пожалуйста, где у вас ближайшее справочное бюро?

— Чего? — не поняла дежурная.

— Ну, где выдают справки, если вы разыскиваете улицу, учреждение, адрес…

— Зачем оно нам, бюро! Городок небольшой, все про всех и так знают. Какое вам учреждение нужно?

— Мне адрес человека… Он живёт в вашем городе.

— Идите в адресный стол! Советская улица, пять.

Естественная, казалось бы, мысль об адресном столе пришла Завьялову в голову только сейчас. После неудачных розысков в Ленинграде он свыкся с тем, что не найдёт Олю, если не обнаружит местопребывания её засекреченного института. А ведь можно ещё раз попытаться отыскать её домашний адрес — вот так попросту, через адресный стол. На эту мысль натолкнул его Лукашев, пообещав выяснить, находится ли Миронова «на территории города». Именно эти слова «на территории города» и заставили Завьялова задуматься. Разумеется, размышлял он, адреса сотрудников секретного института, может быть, и не занесены в общие, всем доступные списки. Очень возможно также, что при этом институте, как это часто бывает, существует специальный посёлок для сотрудников. В этом случае он тоже никаких сведений в адресном столе не получит. И всё же…

Вскоре Завьялов уже стоял у деревянного барьера, заполняя стандартный бланк запроса-справки. Тонкая канцелярская ручка на мгновение замерла в его пальцах, когда он дошёл до графы «Год рождения». Оля родилась в 1924 году. Сейчас ей тридцать два. Тридцать два! Невозможно поверить этому.

Девушка взяла заполненный бланк.

— Когда зайти за ответом? — спросил Завьялов. — Через час?

— Да что вы! — удивилась сотрудница. — Посидите здесь, на скамейке, сейчас я наведу справку.

Она скрылась за дверью.

— Вот, пожалуйста, — говорит девушка, возвращаясь и протягивая листок. — С вас пятьдесят копеек.

Завьялов вырывает листок из рук ошеломлённой сотрудницы. Вот! Улица Маркса, 11.

Завьялов стремглав бросается к выходу.

— Подождите же! Возьмите сдачу! — кричит вслед ему девушка.

Но Завьялов не слышит. Он бежит по коридору. Милиционер у двери недоуменно смотрит ему вслед.

…Немолодая полная женщина в накинутом на плечи цветастом цыганском платке стоит перед Завьяловым. Из глубины квартиры доносятся звуки рояля.

— Извините, — срывающимся голосом спрашивает Завьялов. — Мне нужна Миронова. Ольга Алексеевна Миронова. Она здесь живёт?

— Слава богу, нет, — резко отвечает женщина и протягивает руку к двери, чтобы захлопнуть её.

— Подождите! — кричит Завьялов, придерживая дверь плечом.

— Эта гражданка здесь больше не проживает, — ледяным тоном говорит женщина. Звуки рояля обрываются.

— Мама, кто это? — раздается голос.

В прихожей появляется девушка. На вид ей лет двадцать.

— Не твоё дело, иди занимайся, — не оборачиваясь, отвечает женщина. Она пытается закрыть дверь.

— Нет, нет, подождите! — умоляюще произносит Завьялов. — Мне официально сообщили… Вот справка… Миронова, Ольга Миронова…

— Мама! — в голосе девушки слышится возмущение. — Как вы можете? Вы не должны… Войдите, пожалуйста! — обращается она к Завьялову и повторяет настойчиво: — Ничего, входите!

Завьялов решительно входит, закрывает за собой дверь.

— Чего вы от нас хотите? — недружелюбно спрашивает женщина.

— Я уже вам сказал, мне необходимо увидеть Ольгу Алексеевну Миронову. Адресный стол дал мне справку.

— Она здесь не живёт почти два года.

— Но жила? — Завьялов не может скрыть своего отчаяния. — Может быть, вы знаете…

— Мама! — снова укоризненно произносит девушка и говорит Завьялову: — Пройдите, пожалуйста, в комнату. Нельзя же на пороге…

Завьялов не заставляет себя просить. Он идёт за девушкой.

Странная комната! Потрескавшаяся мебель красного дерева покрыта густым слоем пыли. Мерно тикают длинные стоячие часы, похожие на саркофаг. На круглом столе пожелтевшая, кое-где разорванная кружевная салфетка. Давно не натиравшийся паркетный пол. Мягкие кресла в серых, выцветших от стирок чехлах. Дверь в соседнюю комнату открыта, виден край рояля.

Женщина в платке входит следом за Завьяловым. Теперь он может хорошо её рассмотреть. Ей за пятьдесят. Вероятно, в молодости была красива. Сейчас у неё набухшие мешки под глазами и какая-то серая, нечистая кожа на лице. О её былой красоте легко догадаться, взглянув на дочь. Такие разные, они в чём-то неуловимо похожи: тот же разрез глаз, та же линия рта.

— Валя, — строго, но не повышая голоса, говорит женщина, — иди к себе. Ну? Я сказала…

Девушка, передергивая плечами, уходит в соседнюю комнату и закрывает за собой дверь. Мать провожает её каким-то странным, нахмуренным взглядом. Затем поворачивается к Завьялову.

— Не пойму, чего вы от нас хотите? — снова начинает она. — Я же сказала: теперь мы не имеем ничего общего с гражданкой Мироновой.

«Гражданка Миронова»! Завьялову однажды пришлось прибегать к этому сочетанию слов, тогда, в заявлении, поданном Прохоровой, но сейчас в устах этой женщины оно вызывает в нём ярость.

— Я уже продолжительное время разыскиваю Ольгу Миронову, — говорит Завьялов. — Сейчас наконец я напал на её след…

— Что она натворила? — Женщина брезгливо поджимает губы.

— У вас поразительная способность истолковывать чужие слова в каком-то… плохом смысле! — сухо отвечает Завьялов. — Я разыскиваю её по личным причинам. В адресном столе мне дали ваш адрес…

— Она жила здесь раньше, почти два года назад. Потом переехала.

— Куда?

— Откуда я знаю? Мне это вовсе не интересно. Поверьте, это был счастливый день в нашей жизни, когда сия особа покинула нас. Мы терпели её почти целый год.

Странное дело, крикливые слова больше не возмущают Завьялова. Они оставляют его совершенно равнодушным. Он вдруг понимает, что речь идёт не о его Оле, а о каком-то другом человеке. Он говорит с облегчением:

— Простите, но, видимо, произошла явная ошибка. Я разыскиваю другого человека, это для меня совершенно ясно. Та, о которой вы говорите, совсем другая Миронова… — Завьялов произносит эти слова мягко, тоном извинения. — Сначала, как вы заметили, я возмутился. Это легко понять. Все, кто знал Олю Миронову, говорили о ней только хорошее. Та Миронова, которую я разыскиваю, — бывшая фронтовичка. Я думал, что её нет в живых, что она погибла двенадцать лет назад. Но оказалось, что она жива и работает здесь в Тайгинске, в научно-исследовательском институте. Всем тем людям, которые её знали, она сделала много добра…

Говоря это, он следил за выражением лица женщины, уверенный, что сейчас она смягчится, улыбнётся и скажет, что просит извинить её за резкость, что Миронова, которая здесь жила, разумеется, не имеет никакого отношения к той, которую он разыскивает.

Но женщина молчит. На её лице прежнее злое выражение.

— Здесь нет никакого совпадения. Миронова, о которой идёт речь, тоже была на фронте, потом работала здесь в институте, в котором готовят какой-то керосин для самолётов. Мне жалко, что такой интересный и ещё не старый человек, как вы, тратит время на то, чтобы…