— Ну… где же ты? — неуверенно произносит она.

Завьялов не делает ни одного движения.

— Это была ошибка, Лена, — говорит он чужим голосом, — мы напрасно встретились.

— Напрасно? — растерянно спрашивает Лена. — Ты же хотел меня видеть!

— Я сказал тебе неправду. Я не хочу тебя видеть. Мы никуда не поедем. Ни в Сочи, ни в Бакуриани, ни к реке. Никуда. Теперь я это знаю наверное. И я не должен был приглашать тебя сюда. Но ты тут не виновата. Во всем виноват я. А теперь тебе лучше уйти.

Он, кажется, попросту выгоняет ее? Глаза Лены наполняются слезами. От обиды, от неожиданности, от жалости к самой себе.

Однако она пытается взять себя в руки. Даже улыбается — невеселая, вымученная улыбка…

— Это уже что-то новое в моей биографии, — говорит Лена. — Можно не хотеть на мне жениться, но не желать лечь со мной в постель?!

Тогда Завьялов подходит к ней. Кладет руки на ее обнаженные плечи. Нет, нет, она чувствует, понимает: это совсем не мужское прикосновение. У него чужие руки.

— Я не думал, что так получится, Лена, — снова говорит он, глядя на нее потухшими, равнодушными глазами. — Просто переоценил себя. Хотел себя заставить. Перебороть. Ноне могу. Прости меня.

Она резким движением сбрасывает с плеч его руки.

— Ты… ты жалкий неврастеник! — еле выговаривает Лена, задыхаясь от возмущения. — Я первая пошла тебе навстречу… позвонила по телефону… Зачем же ты позвал меня? Зачем?

Он молчит. Внезапно ее осеняет догадка.

— Послушай, — спрашивает она, — этот человек… ну, который будто бы жив… Это женщина?

— Я не хочу… Я не могу говорить об этом.

— А я хочу? Я могу? — воскликнула она, стараясь вложить в свой голос всю силу горечи. — Это только тебе доступны тонкие эмоции? Конечно, тебе все можно, все позволено! «Приходи», «уходи», «давай расстанемся». Я все время должна конкурировать с каким-то призраком, с привидением, и ты даже не соизволишь сказать, кто она!.. Кто, кто эта женщина? Слышишь, я тебя спрашиваю! Может быть, ты ждешь ее сегодня вечером, когда я Уйду?

— Я не жду ее.

— Ты еще позовешь меня, позовешь! Сейчас модно оживлять мертвецов, я знаю. Время такое! Все хотят все исправить, вернуть исчезнувших, а даже могил их нет на земле…

«Нет, нет, — сказал про себя Завьялов, — ты лжешь! Это не мода, и усилия не тщетны. Надо все исправить, вернуть тех, кого можно вернуть, и сохранить память о тех, кого вернуть уже нельзя! Оля зовет меня, живая или мертвая, она не за спиной, а там, впереди…»

— Молчишь? — возмущенно говорит Лена. — Нет, отвечай: зачем ты позвал меня?

— Ты сама сказала, что хочешь ко мне зайти.

— Ах, ты еще и попрекаешь меня!

— Не надо, Лена…

— Что, что не надо? Да, я хотела видеть тебя, хотела, потому что верила, что все же нужна тебе. А ты… ты просто больной человек, ты болен! Подожди, настанет день, и ты сам будешь умолять меня вернуться! Тебе надоест жить с твоими призраками. Но тогда будет поздно. Ты можешь понять это слово: «поздно»?

— Да, я могу понять это слово, — послушно и устало говорит Завьялов.

— Тогда оставайся один. Я ухожу. Ты видел меня в последний раз!

Она резкими движениями хватает свою сумочку, свои красные перчатки, идет к двери. Завьялов слышит, как она возится в передней с замком, но не может заставить себя сделать хоть шаг, чтобы помочь ей.

Наконец дверь хлопает с шумом. Ушла…

Завьялов подходит к открытому окну и смотрит: вот Лена выходит из подъезда, вот она останавливается, открывает сумочку, вынимает зеркальце, губную помаду и, держа сумочку под мышкой, делает два резких движения помадой вдоль губ.

Затем она идет через дорогу к бульвару, длинноногая, в тесно облегающем ее, западающем между ног платье, высокая, стройная, самая красивая и самая ненужная из всех женщин, которых когда-либо встречал Завьялов.

Она уже скрылась за поворотом, а Завьялов все стоит и смотрит в окно. Еще несколько секунд он думает о Лене, представляя себе, как она идет сейчас по аллее бульвара к площади Пушкина, твердо ступая своими каблуками-гвоздиками, чуть покачивая на каждом шагу бедрами, и люди, сидящие на скамейках, провожают ее взглядами…

«Настанет день, и ты будешь умолять меня вернуться…» Нет, Лена, не настанет этот день. Кто-нибудь другой позвонит тебе по телефону. Или ты кому-нибудь позвонишь…

Завьялов смотрит на поток машин, на ежеминутно вздрагивающую стрелку электрических часов, на вспыхивающие и гаснущие огни светофора: красный, желтый, зеленый… желтый, красный, снова желтый, зеленый…

Уже зажглись уличные фонари. Очередь у тележки с газированной водой то выстраивается, то исчезает.

Вот идет какой-то военный. Отсюда, из окна, не видно, сколько звездочек у него на погонах. Молодой. Наверно, лейтенант. Доходит до угла, сворачивает на бульвар. А вот парочка. Он в клетчатой рубашке навыпуск. Рукава чуть подвернуты. Она в светло-сером пыльнике и в босоножках. Эти, наверно, на бульвар. Нет, свернули. Переходят дорогу. Значит, в кино повторного фильма. Идет старик, белая бородка клинышком, очки, просторный пиджак из легкой белой материи. Наверно, профессор. Такими их показывают в театрах. А может быть, и вовсе не профессор, а бухгалтер на пенсии. Этот, конечно, на бульвар. Посидеть, пока совсем не стемнеет… Идет пьяный. Тычется в каждую дверь по очереди. Добирается до «Гастронома» и, наконец, исчезает в дверях. Этот недопил. Будет искать партнеров, чтобы взять «на троих»… Женщина с «авоськой». Мужчина в соломенной шляпе, с портфелем. Какая-то девушка… Смотрит на номера домов, разыскивает по адресу. Ну конечно, так. Взглянула на бумажку, которую держит в руках. Потом проходит с десяток метров. Снова поднимает голову, ищет номер дома. Запуталась… Идет обратно. Переходит дорогу как раз против окна, у которого стоит Завьялов. Может быть, крикнуть ей: «Эй, девушка, вам какой номер дома?» Она долго стоит посреди улицы, пережидая нескончаемый поток машин. Молоденькая. Лет девятнадцать на вид. Тоненькая, как стебелек. Платье в мелкий горошек. Вот наконец дождалась интервала, перебегает улицу…

Завьялов чуть высовывается из окна. Сам не знает зачем. Просто из любопытства, узнать, какой дом нужен этой девушке.

Она стоит прямо под его окном, запрокидывает голову к номерному фонарику и вдруг поспешно входит в подъезд. «К кому бы это? — лениво думает Завьялов. — К портнихе? Она на первом этаже. К зубному врачу? Это на третьем. К Егоровым? У них сын, молодой парень, студент. Изучает радиоэлектронику. Модная теперь профессия. Не к нему ли?..»

По противоположной стороне улицы медленно идут мужчина и женщина. Тащат большой переплетенный веревками картонный ящик. Радиоприемник или телевизор. Тяжелая штука!..

Пробегает вприпрыжку мальчик в коротких штанишках, с брикетом мороженого в руке.

Раздается звонок. Резкий, короткий. Завьялов не сразу соображает, что звонят к нему. Ему кажется, что звук доносится с улицы. Снова звонят. Теперь Завьялов спешит к двери.

На пороге та самая тоненькая девушка. Вот неожиданность! Ошиблась, конечно…

— Товарищ Завьялов здесь живет? — спрашивает девушка.

— Здесь, — недоуменно отвечает Завьялов.

— Это вы?

Она неуверенно переступает порог. Он закрывает дверь. В передней почти темно.

И вдруг сердце Завьялова начинает биться часто-часто. Он сам не знает почему. Его охватывает чувство необъяснимой тревоги.

— Меня мама послала к вам, — говорит девушка. — Моя фамилия — Прохорова.

— Да, да… конечно, — сбивчиво бормочет Завьялов, чувствуя, что его губы пересохли.

— Она просила передать вам это… Срочно! Протягивает свернутую четвертушкой бумажку. Он выхватывает бумажку из ее рук.

Темно. Он не может разобрать ни слова. Бросается в комнату. Читает: